Русские на Индигирке

Annotation

Книга посвящена интереснейшему феномену, своеобразному заповеднику старинной русской культуры на Крайнем Севере — жизни селения Русское Устье.

Рассчитана на широкий круг читателей.

На Индигирке, рядом с океаном

Глава I

Возвращенное имя

Страницы истории

После Октября

Сподвижники полярных исследователей

Глава II

Природа и экономика

Охотничий промысел

Рыболовный промысел

Ездовое собаководство

Другие средства передвижения

Жилые и хозяйственные постройки

Пища

Одежда

Глава III

Устное творчество

Семейные отношения

Представления о внешнем мире

Поверья, приметы, толкование снов

Глава IV

Словарь

Приложения

Этнографический рассказ

Русскоустьинские байки

Литература

INFO

notes

1

2

А. Г. Чикачев

РУССКИЕ НА ИНДИГИРКЕ

ИСТОРИКО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

*

Ответственный редактор

доктор филологических наук

А. И. ФЕДОРОВ

Рецензенты

доктор исторических наук

Н. А. МИИЕНКО

кандидаты исторических наук

Ф. Ф. БОЛОНЕВ, Ф, И. ЗЫКОВ

© А. Г. Чикачев, 1990

На Индигирке, рядом с океаном

О Русском Устье, старинном поселении в низовьях Индигирки неподалеку от Ледовитого океана, написано немало. Даже много. Больше на душу населения, если бы велся такой счет, чем о Москве или Киеве. С начала нынешнего столетия, как только выглянуло Русское Устье из тьмы веков и, продирая глаза, принялось дивиться на подступивший к нему цивилизованный мир, этот мир, в свою очередь, не переставал удивляться горстке людей в несколько сотен человек, которая почти одновременно с тунгусским метеоритом как с неба упала. «С неба упала» — сказано, конечно, слишком, потому что упоминания об этом жилом пункте на Крайнем Севере следовавших через него служебных личностей и научных экспедиций доносились и из XVIII, и из XIX веков, по то были упоминания именно как о затерянном в слогах русскожильческом пункте, где можно перевести дух, перед тем как пускаться в океан, а не как об обительности таящих загадку людей. И вдруг при более внимательном взгляде на этих людей свершилось открытие, которое даже в ту пору великих событий и идей начала века не осталось незамеченным и о котором один из журналов писал такими словами: «…Археолог считал бы для себя величайшим счастьем, если бы, раскопав могилу XVI или XVII века, он мог бы хоть сколько-нибудь правдиво облечь вырытый им древний скелет в надлежащие одежды жизни, дать ему душу, услышать его речь. Древних людей в Русском Устье ему откапывать не надо. Перед ним в Русском Устье эти древние люди как бы не умирали».

Первое обнаружение этого сколка древности произошло по тому же самому парадоксальному правилу, которое, похоже, имеет привычку к России: не было бы счастья, да несчастье помогло. В 1912 году сюда, в эти края, названные ссыльным В. Серошевским «пределом скорби», был направлен для отбывания ссылки член ЦК партии эсеров В. М. Зензинов. Пробыв среди русскоустьинцев неполный год, он увез уникальных впечатлений и материалов на три книги, благодаря которым и узнали о Русском Устье не только в России, но и в Европе. Главная, наиболее полная книга, представляющая собой этнографический очерк, называлась «Старинные люди у Холодного океана».

Сами русскоустьинцы, видя разницу между собой и людьми из большого мира и признавая за собой задержку в других временах, считали себя «досельными», а тех, кто был на виду истории, — «тамосными».

Зензинов после своего удачливого и не затянувшегося на Индигирке пребывания, куда он приехал с керосиновой лампой, произведшей на русскоустьинцев по меньшее потрясение, как если бы посреди полярной ночи выглянуло солнце, — после этого Зензинов прожил долгую и бурную жизнь (кончил свои дни уже в 50-х годах в Америке), но, быть может, самое лучшее и полезное, что ему удалось в жизни свершить, относится как раз к зиме и лету 1912 года, когда судьба забросила его на край света и преподнесла удивительный подарок, окунув в обстановку Древней Руси.

Карта исследуемой территории.

В революционных и послереволюционных бурях о Русском Устье снова забыли. Мало что с новой властью там и изменилось. Изменилось только после коллективизации, которая своей сгребающей дланью не обошла, кажется, ни один самый глухой и заброшенный угол, если бы даже относился он к периоду Киевской Руси. В эту-то переломную пору и оказался в низовьях Индигирки в составе исследовательской научной партии А. Л. Биркенгоф, так же, как Зензинов до него, поразившийся особенностям русскоустьинца и написавший книгу «Потомки землепроходцев». Названия книг у того и другого приводятся не просто для информации, а и потому еще, что они имеют значение как два разных взгляда, два подхода к историческому истоку Русского Устья, на чем и нам придется коротко остановиться чуть ниже.

После войны сюда зачастили фольклорные, этнографические экспедиции, обнаружившие замечательный по сохранности заповедник давней старины. Появились новые сборники и книги, в том числе выпущенный недавно Пушкинским домом «Фольклор Русского Устья», составители которого отмечают уникальность и первородность записанных здесь несен и былин, которые словно бы не передавались веками из уст в уста, теряя канон, а каким-то чудесным образом оставались в одном голосе в неизменности.

«Фольклор…» — это уже по о Русском Устье, а из Русского Устья, это поэтическая исповедь, самосказание таинственной души, ее вдохновенный распев. Что же касается авторских текстов, являющихся результатом наблюдений и сравнений, — как бы ни пытались писатели и исследователи проникнуть внутрь этого самородного явления, они все равно остаются людьми «тамосными», все меряющими на «тамосный» же аршин принятых понятий. Но как недостаточно в километры перевести старинное «днище» — путь, пройденный водой за день, потому что в километре не будет меры физических и психических усилий, так и любой посторонний наблюдатель не уловит нечто совсем незначительное, но необходимое, ту живую воду, что превращает элементы архаики в единый действующий организм.

И вот наконец книга автора из Русского Устья, человека из самых коренных русскоустьинских фамилий, предки которого вырубали изо льдов судно Д. Лаптева, ходили вожами в полярных экспедициях М. Геденштрома и Э. Толля, прославились как добытчики песца и мамонтовой кости, торили за ними пути на океанские острова и на протяжении веков поддерживали все то, что позднее стало примечательностью и славой этой необыкновенной общины. Автору не нужно вживаться в «досельность» — он происходит из нее. И вслушиваться в странный, на посторонний слух, говор, то ли подпорченный долгой замкнутостью, то ли донесенный в том же звучании из далекого далека, ему не надо: этот звуковой строй жил в нем всегда. Язык, обычаи, верования — немало чего из затейливой кружевины жизни своих дедов ему приходилось, вероятно, скорее умерять (боясь, насколько они будут интересны читателю), нежели добирать, как всем остальным до него. Эту книгу можно сравнить не с удачливым зачерпом прохожего из волшебного родника, а со счастливым выплеском изнутри самого родника.

Феномен Русского Устья не понять достаточно хорошо, если не знать о двух разных точках зрения на историю его происхождения. Уже в названиях книг Зензинова и Биркенгофа «Старинные люди…» и «Потомки землепроходцев» — суть спора, который ведется до сих пор. Зензинов склоняется к достоверности легенды, живущей среди русскоустьинцев и передаваемой из поколения в поколение, будто предки их, выходцы с Русского Севера, бежали в свое время с прародины от притеснений Ивана Грозного. Раскопки на восточном берегу Таймыра со следами поселений начала XVII или даже XVI века подтверждают, что такое могло быть. Больше того — А. Чикачев приводит в своей книге малоизвестный у нас факт о разысканиях на Аляске, согласно которым новгородская колония существовала там уже в 70-х годах XVI столетия. Кстати припомнить, что Иван Грозный зело расправился с Новгородом в 1570 году. И тогда же многие фамилии бросились спасаться от него пешими и водными путями. Мореходы, ходившие промыслом на восток не за одно море, ведали, естественно, и о землях, где их никто не сыщет. Вероятно, не сразу, с большими трудами, мучениями и потерями добрались они до Индигирки и уж тем паче до Аляски, да и вероятность — еще не доказательство, но и сбрасывать со счетов возможность подобного исхода было бы несправедливо.

Другой путь — по рекам и волокам с постепенным присоединением Восточной и Северной Сибири в первой половине XVII века. Дата основания Ленского (Якутского) острога — 1632 год. Оттуда отряды первопроходцев спускались по Лене и с моря «заглядывали» в Яну, Индигирку и Колыму. Какими бы находками ни усиливалась легенда, но она пока еще легенда, и, отдавая ей должное, А. Чикачев, должно быть, скрепя сердце вслед за Биркенгофом и другими соглашается, что его земляки и он сам — потомки землепроходцев, а не мореходов. В таком случае Русское Устье, согласно первым письменным упоминаниям, было расчато тобольским казаком Иваном Ребровым в 1638 году. Тоже неблизко. Отталкиваясь от этой даты, и справили недавно 350-летие Русского Устья.

Что за важность, вправе вы спросить, когда явилось на свет это неказистое «жило» — в 1578 или 1638 году? Но для исторической науки, как и для всякой науки, мелочей, во-первых, не существует, а во-вторых, разве истина не должна доискиваться до своей подноготной? «Морское» происхождение Русского Устья объяснило бы главную загадку — удивительную сохранность в сравнении с другими русскими поселениями по побережью Ледовитого океана его старины, будто и действительно это было с самого начала его назначением. Тогда бы открылась тайна, не меньшая, чем кладбища мамонтов в вечной мерзлоте, где некоторые из гигантов точно заснули в полном своем телесном облачении и, кажется, от магического слова, если бы оно сыскалось, готовы подняться и двинуться на собственных ногах. На Лене, Яне, Колыме, да и Индигирке тоже, совсем в небольшой отдаленности от объекта нашего внимания русские деревни за века оказались сильно объясненными, порой чуть ли не до полной потери собственного лица и языка. И в Русском Устье заметна примесь в том и другом, в языке меньше, в лице больше; рядом с соседствующими народами, с которыми устанавливались самые близкие и дружеские отношения, избежать этого полностью было невозможно, и все же не на Русское Устье влияло, а Русское Устье влияло на коренное население. Это можно сравнить с крепостью, ворота которой открывались, чтобы впускать, но не выпускать.

В наше время, когда национальные различия, должные, по великим учениям, все больше и больше стираться, вдруг поднялись на дыбы, словно повинуясь каким-то подземным силам, опыт Русского Устья, если бы удалось откопать его из мерзлоты и выставить на обозрение, мог бы сослужить службу не одному лишь любопытству. Национальность сегодня не только и не столько понятие кровности, сколько духовности, воспитание и бытование в определенной культурно-этнической сфере, в кругу того или иного этнического сознания. И сомневаться не надо, что Русское Устье выстояло благодаря силе сознания, вернее, осознания себя частью народа, к которому эта группа людей принадлежала, благодаря духовной неотрывности от него (вопреки отрыву физическому) и необыкновенной памятливости.