Русские на Индигирке

Эта поразительная памятливость, а также сохранность в части русскоустьинцев чисто славянского типа лица, заставляют делать предположение, опять-таки в пользу легенды, что первонасельники пришли сюда семьями. Без русской женщины с самого начала едва ли тут могло обойтись. «Cliercliez la femm» («ищите женщину») — расхожая французская поговорка должна на этот раз придержать свое ироническое звучание. Какой бы сильной ни была община, — а в крепости и влиятельности ее не приходится сомневаться, — какими бы средствами ни поддерживала она дух преданности своему роду, без роли, которую способна выполнить лишь женщина с ее приверженностью и поклонением всему, что покровительствует благополучию семьи; с ее вскормлением и отеплением вместе с домашним очагом и домашнего веропосительного храма; с ее религией предчувствий и ощущений, необычайно развитой, обостренной среди сурово властвующей природы; с ее вниманием ко всякому пустяку, ко всякому слову и знаку из принятого порядка жизни; с ее, наконец, тихой силой внушения и соединения — нет, без всего этого и многого другого, что отличает женщину, потери были бы несравненно больше. Это особая, незаметная, ограждающая роль; и трудно не согласиться с наблюдением русского философа В. В. Розанова: «…в нормальном укладе жизни не столько жена переходит в род мужа, сколько муж вступает в род жены». Так оно и произошло в тех селениях, где казаки-первопроходцы с самого начала вынуждены были брать в жены инородок и где через век-два приходилось лишь угадывать в большинстве семей прежний покрой рода.

Но и общине в Русском Устье надо отдать должное. на взгляд теперешнего прогрессиста, ох и консервативная была публика в этой общине, если веками слово в слово повторяли старинные песни а были, сберегли язык, взяв из якутского только самое необходимое для обозначения новой предметности, если не потеряли почти ничего из дедовских поклонении, обычаев и верований и явились пред просвещенным обществом в обличье музейных фигур, а заговорив, встретили недоумение и непонимание. Явились к тому же трезвыми, не зная грубого слова, с ласковым приговором в обращении друг к другу, к земле, кормилице и поилице, ко всякому без исключения меньшому брату в тундровом окружении. Как, должно быть, боялся русскоустьинец XVII или XVIII века, что, оставаясь на дальних выселках, в уединении и заброшенности, невольно отвернет он от родного духа и при будущей встрече выкажется чужим, и как старался не обронить ничего по пути, чтобы предстать перед сердцевинной родиной в полной справе русского человека, а встретились — это она, Россия, находившаяся в одном теле, переродилась настолько, что едва узнала себя в склонившейся перед нею в приветствии фигуре отшельника.

Русскоустьинец был последним, больше некому будет выйти из лесов или болот и живым образом напомнить, что представляла собою Русь в волшебном обрамлении тусклого далека.

У Евгения Замятина, книги которого сейчас возвращаются на родину, в одном из рассказов под названием «Русь» есть исполненные ностальгической страсти и заповедной грусти слова:

«Может, распашут тут неоглядные нивы, выколосится небывалая какая-нибудь пшеница и бритые арканзасцы будут прикидывать на ладони тяжелые, как золото, зерна; может, вырастет город — звонкий, бегучий, каменный, хрустальный, железный — и со всего света, через моря и горы будут, жужжа, слетаться сюда крылатые люди. Но не будет уже бора, синей зимней тишины и золотой летней, и только сказочники, с пестрым узорочьем присловий, расскажут о бывалом, о волках, о медведях, о важных зеленошубых столетних дедах, о Руси, расскажут для нас, кто десять лет — сто лет — назад еще видел все это своими глазами, и для тех, крылатых, что через сто лет придут слушать и дивиться всему этому, как сказке».

Памятный знак в старом Русском Устье. (Фото С. Н. Горохова.)

Может, и действительно заколосятся когда-нибудь на русскоустьинских полярных землях хлебные нивы, а крылатых людей и сейчас здесь больше, чем всех иных; нет сомнения, что со временем придет сюда каменная и железная сказка, но того, что было еще совсем недавно, с тяготами, однообразием и суеверием досельной жизни — с тяготами, однообразием и суеверием, разукрашенными поэзией, таинством и волшебной связностью всего со всем, — этого больше уже никогда не будет. Из далекого далека и из глубокого глубока отзвучала под гортанные, птичьего всплеска, голоса русскоустьинцев их суровая быль, исполненная величия и простоты, уже сегодня представляющаяся сказкой.

Но еще звучала она, пусть прерывисто, засвеченно местами, как фотографическая пленка, новым бытием, но внятно и красно, когда подхватило ее перо, из-под которого и явилась эта книга. Я не вижу необходимости рекомендовать ее: кто интересуется судьбой и душой своего народа, тот не оставит ее без внимания. Быть может, кому-то из читателей соступы в этой книге из прошлого Русского Устья в настоящее покажутся несколько пресными в сравнении с остротой старобытности — что ж делать, такова наша реальность, от которой ближе предугадать дальнейшие пути России. Россия — молодая, по больная страна, и быть ли ей в будущем и сколько быть, где сыскать силы и духа для преодоления кризисного состояния — не подскажут ли пример и опыт маленькой колонии на Крайнем Севере, о которой идет речь в книге и которая по всем приметам не должна была выжить, но выжила.

Валентин Распутин

Что же, пусть небеса другие

опускаются надо мной.

Это тоже моя Россия,

край суровый, край мой родной. (П. Комаров)

Глава I

НА КРАЮ ЗЕМЛИ РОССИЙСКОЙ

Возвращенное имя

Не поленись, читатель, взгляни на карту нашей Родины. Далеко-далеко за Уральскими горами, за Верхоянским хребтом течет полноводная, но не самая крупная река Сибири Индигирка. В низовьях ее, за Полярным кругом, у самого берега холодного океана на протяжении трех столетий живет горсточка, не более 500 человек, русских людей.

Откуда взялись здесь, на далеком глухом Якутском Севере, русские люди? Что их заставило поселиться в стране льда и снега, на самом краю Ойкумены? Кто они? Отчаянные поморы, которые с незапамятных времен совершали далекие плавания по Ледовитому морю? Люди из казачьих отрядов, пришедших в якутскую землю в середине XVII века?

По сохранившемуся преданию, спасаясь от тяжелой государевой ратной службы, «от горя-злочастия», жители разных городов двинулись на восток на кочах, достигли реки Индигирки, поселились здесь и назвали свой поселок Русским Устьем, или Русским Жилом. Не менее 350 лет назад обосновались они в этом краю, населенном тунгусско-манчжурскими и палеазиатскими племенами. Нынешнее коренное население — якуты и эвены — пришло позднее.

Таким образом, русскоустьинцы по праву могут быть названы в ряду исконных обитателей этих мест. Они открывали неведомые земли, реки и моря, приобщая аборигенное население к более высокой русской материальной и духовной культуре, и незаметно, неброско вписали одну из ярких, героических страниц в историю русского первопроходческого движения «встречь солнцу».

В наши дни много говорят о приспособляемости человеческого организма к арктическому климату и суровому полярному быту. Работают над этой проблемой чуть ли не целые институты. А индигирщики, колымчане?! Несколько столетий люди живут, выражаясь современным языком, в экстремальных условиях. Сколько насмешек и унижений выпало на их долю за то, что, будучи наполовину азиатами, они упорно говорили только на русском языке. Их называли «странный народец», «ископаемые люди», «ни якуты, ни русские» и т. п. И ничего, выстояли! Выдержали! Не есть ли это яркий пример адаптации, удивительной физической выносливости и духовной силы русского человека?!

В последние годы стало модой, используя блага цивилизации, ненадолго приехать на Север или сенсационно прокатиться по Арктике, а потом трезвонить об этом как о великом подвиге. О каком подвиге?! Ради чего?! И невдомек им, современным «первопроходцам», что все побережье Ледовитого океана, включая полярные острова и Аляску, давным-давно исхожено, измерено, освоено простыми русскими людьми. Многочисленные покосившиеся безымянные кресты да заросшие «печища» по берегам рек и морей молчаливо напоминают об этом.

Современное Русское Устье — это поселок, с центральным отоплением. Давно уже люди не «колупают» дрова и не топят железные печки. В поселке восьмилетняя школа, больница, детский сад, почта, телефонная станция. В квартирах горят голубые экраны телевизоров. Отсюда можно связаться по радиотелефону практически с любым городом Советского Союза.

Люди живут в достатке. На каждую семью приходится по снегоходу «Буран», по два лодочных мотора «Вихрь», больше чем по одному телевизору и радиоприемнику. Ежегодно мои земляки сдают государству на 80 —100 тысяч рублей пушнины и до 150 тонн первосортной индигирской рыбы. Растет и развивается экономика и культура, растут люди. Русскоустьинцы работают в различных отраслях народного хозяйства…

Конечно, климат здесь очень трудный. Со стороны жизнь порой кажется невозможной. Но старожилы — иного мнения. Многие из них, и не по одному разу, бывали в европейской части Советского Союза: учились, служили в армии, отдыхали. Но спроси их: «Стали бы вы там жить?» — «Нет! Тундра — наш дом. Тут жили наши отцы и деды, тут будут жить наши внуки». Все они по-сыновьи любят родные места: и студеную Индигирку, и тундру — «Сендуху», и щедро рассыпанные по пей рыбные озера и синие «едомы». Их тяга к повой жизни, к современному труду удивительно сочетается с желанием работать и жить на своей неласковой, по родной земле.

О Русском Устье написано немало. Мне, сыну индигирского промышленника, приходилось и приходится наблюдать жизнь моего села не со стороны, не как постороннему наблюдателю, а как бы изнутри, как участнику этих событий. Поэтому в своей книге, имеющей автобиографический подтекст, я опирался не только на исторические источники, по и на личный опыт. Как это получилось — судить не мне. Пусть мой скромный труд послужит данью уважения и признательности моим предкам — тем, кто первыми открывали тайны сурового и неизвестного края Земли.

…Большая радость пришла недавно на Индигирку — Русскому Устью возвращено его исконное название, которого поселок лишился около полувека назад. Тогда, в 1942 году, он был перенесен на новое место (на 20 километров вниз по течению реки), получив при этом и новое имя — Полярный.

Хорошо помню, как не хотели люди переезжать, хотя и расстояние-то невелико, по северным меркам пустяк, но не хотели они сниматься с родительских гнезд. Много было слез и споров. Женщины причитали:

Прощай, батюшко Русское Устье!

Прости нас, грешных.

Теперь нам по твоим веречийкам не хаживать,

Матушку-дубравушку не таптывать.