Избранные труды. Норвежское общество

Альменнинг является не только общинным пастбищем, но служил еще и земельным фондом, за счет которого могли быть расширены индивидуальные владения крестьян и создавались новые хозяйства. Как уже упомянуто, король передавал часть общинных земель отдельным крестьянам. «Король может давать общинные земли, кому пожелает, и тот, кто их получит, обязан огородить землю в течение первых 12 месяцев и не имеет права впоследствии передвигать изгороди»200. Установление изгороди означало, по-видимому, приобретение владельцем права собственности на выделенную землю. Действительно, в предыдущем титуле «Законов Фростатинга», озаглавленном «Об альменнингах», указывалось, что «если возникнет спор и один [из спорящих] будет утверждать, что эта земля — его собственная, а другой, что она общая», то следует обратиться на тинг, который был компетентен решать подобные дела. Свидетели должны были под присягой показать, была ли эта земля в действительности собственностью (eign) или альменнингом. Содержание присяги было следующее: «Я слышал, что эта граница проходит между собственностью крестьян (eignar buanda) и общинной землею (almenningr), и я не знаю ничего более верного в этом деле»201. Из дальнейшего текста видно, что оспариваемая собственность была выделена из земли, входившей ранее в состав альменнинга: арман (управитель короля) обвиняет собственника в том, что его земля расчищена в общинных владениях без разрешения короля; если владелец докажет, что эта земля была расчищена «прежде времени трех королей, из которых ни один не правил в стране меньше, чем 10 зим», то претензии к нему отпадают. Таким образом, земельное владение могло возникнуть в результате расчистки части общинных земель.

В предписании «Законов Гулатинга» о том, что, «если сделана расчистка в альменнинге, она принадлежит королю»202, имеется в виду расчистка на общинных землях, произведенная без разрешения короля. Выделение земли из альменнинга разрешалось, но присвоить можно было не любое ее количество, а, по-видимому, лишь столько, сколько крестьянин был в состоянии обработать. «Если человек построил изгородь вокруг своего поля и своего луга, он может владеть землей на таком расстоянии от изгороди, на какое он способен бросить свой серп, но то, что лежит дальше, является общим владением»203. Трудовой принцип присвоения земли в альменнинге лежит в основе соответствующих титулов судебников. В цитированном выше постановлении «Законов Фростатинга», разрешавшем огораживать землю в альменнинге с согласия короля, указывается, что крестьянин «может соорудить изгородь в пределах, до которых он в состоянии добросить свой нож во всех направлениях». Точно так же и право пользования лугом в альменнинге принадлежало тому, «кто первый положит свою косу на траву»204. Если же двое в одно и то же время выйдут косить траву, каждому достанется то, что он скосит. Равным образом разрешалось нарубить в общинном лесу столько дров, сколько можно вывезти до сумерек, иначе они считались общей собственностью (в отличие от более крупного лесного материала, который можно было оставлять в альменнинге в течение года). Право собственности крестьянина вытекало из факта приложения им своего труда к земле.

Таким образом, крестьянский двор мог возникнуть в результате заимки на территории общинных земель205. Разрешение короля выделить участок из альменнинга в индивидуальное владение, по-видимому, стало обязательным уже в период составления или редактирования судебников. Это предположение вытекает из приведенного выше текста из «Законов Фростатинга», в котором говорится, что в ответ на выдвинутое управляющим короля обвинение относительно неразрешенной заимки земли в альменнинге владелец мог сослаться на свое право давности206 и указать, что оспариваемая у него земля была расчищена «прежде времени трех королей, из которых ни один не правил в стране менее, чем 10 зим»207. В этом случае разрешения короля не требовалось; поскольку три его предшественника не возбуждали иска против захватившего участок на альменнинге, то его владелец мог и впредь им обладать. Историческая традиция приписывает первому объединителю страны Харальду Прекрасноволосому «присвоение» всех земель в королевстве (в том числе и общинных владений)208. Некоторые ученые полагали, что согласие короля на заимку в альменнинге стало требоваться именно с этого времени209. Однако убедительных оснований для того, чтобы относить возникновение верховных прав короля на общие земли к концу IX — началу X в., не существует; при Харальде Прекрасноволосом процесс объединения Норвегии под властью единого государя лишь начинался, и вряд ли в то время все альменнинги могли оказаться под его контролем. Ко времени записи судебников Гулатинга и Фростатинга подчинение общих владений королевской власти было уже совершившимся фактом210.

Возникает вопрос: каковы были права крестьянина на участок, выделенный в его владение из общинных земель? Из приведенных выше титулов судебников, как кажется, можно сделать вывод о том, что такая земля становилась индивидуальной собственностью. Однако более внимательное изучение памятников вынуждает существенно уточнить этот вывод. Дело в том, что в «Законах Фростатинга» и в «Законах Гулатин-га» при описании владения бонда проводится различие между двумя частями усадьбы. Одна из них называется «двором», местом, обнесенным изгородью, и обозначается термином «innangarôs», буквально — «в пределах двора», тогда как земля домохозяина, расположенная за пределами изгороди, определяется как земля «ütangarôs». Какой смысл вкладывается в это противопоставление?

В отдельных титулах судебников оба термина употребляются, повидимому, для описания всех возможных видов владений, входивших в состав усадьбы. Так, в постановлении «Законов Гулатинга», согласно которому родственники мужского пола имели право выкупить землю одаля у женщины в случае, если они находились с нею в достаточно близком родстве, указывается, что они должны были произвести оценку земли и с этой целью осмотреть ее «как внутри ограды, так и вне»211. Равным образом, в «Законах Фростатинга» мы встречаем подобное же описание усадьбы: в состав ее входит земля «в пределах двора или снаружи»212. В этих титулах не удается обнаружить различия в правах владельца на разные категории земель.

Иначе обстоит дело в других случаях. В разделе «Законов Фростатинга», где перечисляются преступления, обвинение в которых можно было отвести с помощью очистительной клятвы, упоминается поджог чужого дома или нивы «в пределах двора», когда под угрозой пожара оказывалась вся усадьба. Это преступление считалось одним из наиболее тяжких, и для очищения от обвинения в нем требовалась присяга, даваемая с 12 соприсяжниками213. Возникает предположение, что право собственности на владение, расположенное в пределах ограды, было более полным и, соответственно, было лучше защищено законом, чем право владельца на его землю, которая находилась за пределами двора. В «Законах Гулатинга» различие в характере собственности на землю в пределах ограды и за ее пределами выражено самым недвусмысленным образом. Здесь устанавливаются размеры возмещений, которые полагалось платить собственнику в случае потравы, незаконной запашки земли, покоса сена или иного нарушения его права владения землей. Размер этого возмещения (landnám) определялся прежде всего социальным статусом владельца, и по мере повышения статуса возмещение удваивалось. Далее сказано: «В пределах усадьбы (innangarôs) каждый имеет право, как я установил; вне усадьбы (ütan garôs) имеют право на половину меньшее»214. Это различие в размерах возмещений за нарушение права владения в зависимости от того, произошло ли такое нарушение в пределах усадьбы или за ее пределами, несомненно, свидетельствует о неодинаковости прав собственника по отношению к земле «innangarôs» и к земле «ütangarôs».

Определяя размеры возмещения за кровопролитие в чужом владении, составители судебника предписывали взимать с виновного дополнительный платеж, если это нарушение совершалось в пределах усадьбы215. В другом постановлении «Законов Гулатинга» речь идет о правах людей различного общественного положения на убитого кита216. При поимке кита на той части морского побережья, которая являлась чьим-либо частным владением и находилась в пределах ограды (innan garôs), кит, независимо от своей величины, доставался собственнику земли. Права последнего на этой территории были неограниченными и неоспоримыми. Иначе обстояло дело, если речь шла о его владении за оградой, окружавшей его усадьбу (útan garös): здесь, если кит имел длину большую, чем 18 локтей, владелец должен был отдать половину добычи королю. В следующем титуле читаем: «Если кит подплывет к берегу альменнинга, он принадлежит королю...»217. Очевидно, право на кита принадлежало тому, кому принадлежала земля, у берега которой он был убит. Поскольку земля «innangarös» была собственностью отдельного хозяина, то и кит, пойманный у ее берега, целиком доставался ему. Поскольку же альменнинг считался собственностью короля, то и кит, убитый у берегов общинных земель, должен был принадлежать королю. Сложнее обстояло дело при поимке кита у берега той земли, которая являлась индивидуальным владением, но была расположена за пределами двора. В этом случае кита делили пополам.

Следовательно, владелец земли «ütangarös» имел на нее более ограниченные права, нежели на землю «innangarös»218. Чем это объяснить? По-моему, ответ можно почерпнуть в приведенном постановлении. Владения «ütangarös» представляли собой как бы переходную форму от общинной земли (альменнинг) к индивидуальной собственности. Именно поэтому, очевидно, право владельца на землю «ütangarös» было ограниченным, но зато король также имел на нее некоторые права, в данном случае право на половину выловленного кита219.

Неполнота прав бонда на ту часть его земельного владения, которая была расположена за оградой усадьбы, объясняется тем, что этот участок был выделен из общинных земель. В подтверждение можно сослаться на титул 19-й вводной части «Законов Фростатинга», относящейся к 1260 г.: «Что касается земли, которая, как говорят, лежит за пределами двора (útan stafs) и выделена из общих земель, то мы желаем, чтобы между королем и крестьянином (kari) соблюдались такие законы и обычаи, какие существуют в южной и восточной частях королевства, и чтобы исполнялись такие повинности, какие там назначит король»220. Упоминаемые здесь stafar — это столбы, на которых держалась ограда усадьбы; иначе говоря, термин «útan stafs» равнозначен термину «útan garös». Как видим, владение útan stafs выделено из альменнинга. В цитированном постановлении оно названо eign (собственность), но существенно отличается от земли, входившей в состав двора крестьянина: за землю, выделенную из альменнинга, ее обладатель был обязан исполнять повинности в пользу короля и подчиняться установлениям, которые были введены королевской властью для всей страны, не только для Трандхейма.

Ранее мы уже убедились, что заимки из альменнинга могли производиться с разрешения короля. Если крестьянин занимал необработанную землю, то ему предоставлялись льготы в отношении исполнения обязанностей перед государством на первые несколько лет: так, он освобождался от обязанности принимать участие в береговой охране, лежавшей на всех землевладельцах. С другой стороны, если крестьянин хотел передать эту землю кому-нибудь для обработки, то закон 1260 г. рекомендовал сдавать ее на 6 лет также на льготных условиях, а именно, без уплаты ренты. Получивший землю лейлендинг должен был возделать пашню, привести в порядок луг и возвести строения221. Однако на владельца заимки возлагалась с самого начала повинность по содержанию нищих, распространявшаяся на всех землевладельцев, и он должен был являться в местное судебное собрание по всем вызовам. Об исполнении своих обязанностей он договаривался с «теми, кто живет ближе всех к этой необработанной земле, на условиях, которые сведущие люди сочтут справедливыми»222. В постановлении предусматриваются два возможных случая заимки. Во-первых, «человек жнет, но не засевает необработанную землю», владельцем которой он считается. На владельца возлагалась здесь лишь часть названных выше обязанностей; от участия в охране морского побережья он был свободен. О втором возможном случае сказано: «Но если он не только жнет, но также и засевает землю, то он обязан принимать участие в ополчении (leiöangr)». Очевидно, при этом за данным владельцем уже признавалось право собственности на землю; по крайней мере, оно делалось более полным в результате возделывания земли. Здесь мы снова сталкиваемся с представлением о том, что право собственности крестьянина на землю вытекало из факта ее обработки.