Убиться веником, ваше высочество!

Глава 4

— Глупости, никто не ест людей.

— Тогда куда они все пропадают?

Я думала, что сна мне не видать, но, может, из-за того, что лежала неподвижно, боясь потревожить Габи, я заснула и спала на удивление крепко. Но я не удивилась, очнувшись черт знает где и услышав странные разговоры.

— А кто знает, куда они пропадают, Изабо? — Габи давно проснулась, я лежала на лавке одна, заботливо прикрытая то ли чьей-то юбкой, то ли куском ткани… — А тебе, Этьена, чего не сидится в Комстейне, а?

Я лежала с закрытыми глазами и упорно делала вид, что сплю. Что значит — никто не ест людей?

— Что я тут вижу? Работу с утра до ночи? — хрипло рассмеялась-простонала Этьена.

— В Астри, конечно, ты будешь на перине лежать, как госпожа, — ехидно согласилась с ней Габи, а я замерла. Астри? — Долго нас держать не будут, сегодня-завтра придут, посмотрят и вышвырнут. Соланж, ты ведь уже раз попадалась?

— Да такая же пузатая ходила, а Фелис уже пятый год идет… Они меня ищут, наверное, — вздохнула Соланж. — Рене опять меня побьет. Чего доброго, решит, что и этот ребенок нагулянный.

— Вот и выходи замуж, Этьена, особенно за чудовище! Одними побоями не отделаешься! — веселилась Габи, но особой радости в ее голосе я не слышала.

Астри, Астри… В Астри собирались бежать рабы. Если попробовать построить логическую цепочку: они подгадали время побега, они знали, что ловят девиц, чтобы отправить их в Астри — раб в Астри станет свободным, а девушек там съедят. Съест чудовище — впрочем, это как раз бабьи сказки, а еще принцесса, при чем тут принцесса, почему на нее кто-то должен быть похож?

Самое очевидное: отправить должны принцессу, но принцесс на всех чудовищ не напасешься, и поедет похожая бесправная девка с улицы, ее не жалко, если что. Если — что? Если ее съедят. Я закатила глаза под сомкнутыми веками. Годится для детской книжки. Достроим версию: рабы ждут, пока в Астри отправится караван, посольство, что угодно. С охраняемым караваном шансов добраться до цели больше, но, конечно же, не рабу.

Глупо. С моей точки зрения, кто знает, что там на самом деле.

Дверь открылась. Я приоткрыла глаз — я не видела дверной проем, но могла понаблюдать за реакцией женщин.

— Ты и ты! — гаркнула вчерашняя благочестивая мать. — Вон отсюда! А ты — собирайся, и девку подними. Она вообще живая?

На меня что-то свалилось, к счастью, не тяжелое, какие-то тряпки, и я сочла нужным дернуться.

— Что стоишь, кому ты нужна со своим брюхом? Проваливай, и ты, бесстыжая, тоже вон! А вы собирайтесь!

Благочестивая мать с таким грохотом захлопнула дверь, что притворяться спящей я уже не могла, к тому же благодетельная монашка продолжала драть глотку в комнатах по соседству.

Я приподнялась, Габи присела рядом со мной и обняла за плечи.

— Не бойся, Эдме. Я подожду тебя за стенами монастыря, — пообещала она. — Пойдем домой, госпожа Трише нас накормит. Вон ты какая стала чистенькая, — улыбнулась Габи. Я кивнула: дурочка, я дурочка. Нет, кто бы мог подумать, что идиотская максима «дурой жить легче» в кои-то веки окажется самой работающей?

— Долго вас ждать? — завопила благочестивая мать на весь коридор, и Габи поднялась. Соланж тоже, они вышли, прикрыв дверь, и мы остались втроем: я, Изабо и Этьена.

Я села на лавке. Этьена подскочила ко мне, схватила тряпки — похоже, одежда, и неплохая, угрожающе сунула мне под нос сжатый кулак. Иди к чертовой матери, дура, последнее, что я намерена делать, это воевать с тобой за тряпье. Но я недооценила Изабо: она молча подошла, выдернула у Этьены часть вещей, а как только та попыталась огрызнуться, схватила ее за волосы, сильно дернула вниз, вверх и отшвырнула визжавшую Этьену в угол комнатушки.

Кажется, меня еще мало били — в самом прямом и положительном смысле, и Габи права, надо выбираться отсюда и бежать под крылышко госпожи Трише. При всех ее отталкивающих манерах и привычке унижать каждого, кто не успел напиться до полусмерти, я там прожила девять лет, уцелела и не сдохла ни от голода, ни от побоев. «От добра добра не ищут» — еще одна дурная максима, но это на взгляд человека эпохи сытого гуманизма.

Драки не случилось — не в последнюю очередь, видимо, потому, что монашки бы не церемонились. Битая уличная девка и баба все равно сгодятся для цели, ради которой нас сюда приволокли.

— А ты что? — окрысилась на меня Этьена. — Сидишь сиднем, дурная! Так и будешь в тряпье?

— Это хорошее платье, — прохныкала я, попытавшись пустить слезу, но не вышло. Главное не переиграть. — Не отдам.

Этьена плюнула и продолжила наряжаться, я наблюдала за процедурой с интересом. Женщины разоблачились донага, друг друга не стесняясь, а я могла оценить, как выглядит одежда если не принцессы, то по крайней мере не нищенки.

Длинная белая — относительно, отдающая желтизной — рубаха, чулки, которые подвязывались под коленом; корсет, и обе женщины были вынуждены обратиться друг к другу за помощью, потому что альтернативой была только никчемная я; сверху нечто вроде короткого платья с короткими же рукавами, из-под которого торчала рубаха; длинная юбка и наконец куртка в цвет юбки.

Все лишнее летело ко мне — я механически складывала, но то Изабо, то Этьена подходили и забирали у меня рубаху или юбку. Я недоумевала, потому что на вид и по размеру все было абсолютно одинаковое, да и обе женщины становились похожи как близнецы. Потом я подумала, что мне влетит от госпожи Трише за оставленное платье, но не идти же искать его по всему монастырю?

Новую обувь нам никто не принес, из чего я заключила, что туфли стоят намного дороже одежды. Этьена и Изабо уселись в противоположных концах комнатушки и гипнотизировали одна другую колкими взглядами. Не дергают патлы друг другу, а особенно мне, и на том спасибо.

— Хоть бы поесть дали, — пробурчала Этьена. Изабо криво ухмыльнулась.

Ждали мы долго. Я затруднялась сказать, сколько времени прошло, из коридора доносились короткие команды и женские голоса, часто возмущенные, солнечный луч сперва зажегся на углу зарешеченного окна, затем переполз на стену, и за нами все же явились.

— Пошли! — приказала монашка. — А ты что сидишь? Почему не переодета?

— Она блажная, благочестивая мать, — низко склонив голову, пояснила Изабо. — Дурочка.

— Вчера-то такой дурочкой не была, — проворчала монашка, но, как мне показалось, слова Изабо ей многое прояснили. — Пошла, пошла! Натащили в обитель всякую шваль!

Она грубо толкнула меня в плечо. Я вывалилась в коридор — метрах в десяти была распахнута дверь и играло сумасшедшее солнце. Первое, что я услышала, как только ступила во внутренний двор и заморгала от яркого света, был недовольный девичий визг:

— Луиза, посмотри! Это отребье! Как они посмели выгнать уличных девок сюда, ко мне?

— Покровительница вам уши… надерет, — откликнулась уже знакомая мне женщина — та самая, которая испросила благословение с горшком в руке. — Ваша светлость, стояли бы вы тихо!

— Они заставили меня надеть вот это! — завопила девица так, что на нее стали оборачиваться. — Обноски какой-то прислуги!

— Стойте же смирно! — одергивала служанка свою истеричную госпожу, а я обратила внимание, что и правда — мы все здесь были очень и очень похожи.

Если не всматриваться, конечно, но — да, как матрешки, мал мала меньше, одинаково одеты, смахивает на опознание, и будет здорово, если тот, кто должен среди нас узнать преступницу, не ошибется. Впрочем, чушь, в эти времена изобличали намного проще — либо под пытками, либо как повезет.

— Ваша светлость! Его высокопреосвященство! — в ужасе заорала служанка, и крикливая аристократочка замолчала. Зато я — стоя у стены, потому что меня вытолкали и сразу обо мне благополучно забыли — услышала другой любопытный разговор.

— Что тут делает маркиза де Фрели? — хохотнул стражник. — Ее отец приближен к трону.

— Ему вчера отрубили голову, Банмаро, — отозвался другой. — Слишком близко подошел, дышал в затылок, его величеству сие не понравилось. Ну, по крайней мере, никто не скажет, что его высочеству подсунули безродную девку.

Самой безродной здесь была я. Монашки выстроили женщин в ряд — маркиза де Фрели начала визжать, и я убедилась, что благочестивая мать не делает разницы между нищенкой и дворянкой: по физиономии маркизе прилетело точно так же, как и мне, я порадовалась равноправию хотя бы в этом. Монахи толпились в углу двора, стражники подпирали стены. Я оказалась предоставлена сама себе, потому что еще не настолько спятила, чтобы добровольно лезть в тот рядок из обреченных на нечто, мне не понятное.

Двадцать три… двадцать четыре женщины, я двадцать пятая, и меня, может, никто не хватится. Монахи забурлили, выпустили из плена невысокого полненького дедульку в ярко-красном одеянии, и он не торопясь пошел вдоль строя женщин, сопровождаемый монахами. Несмотря на целибат, сверкающие тонзурами монахи осматривали женщин весьма плотоядно.

Благочестивая мать что-то подобострастно говорила кардиналу — ведь это кардинал, подумала я. Его высокопреосвященство лениво кивал и делал руками неразборчивые пассы — их прекрасно интерпретировали монахи, выдергивали женщин из ряда и передавали монашкам. Я понадеялась, что пленниц отпускают, а не сжигают как ведьм — все может быть.

— А ты что? — раздалось над моим ухом, и я вздрогнула и подняла голову. Стражник — как я могла судить по его алой перевязи, «гвардеец кардинала» — смотрел на меня, скривив губы, и словно решал, что со мной делать.

Я раскорячилась в книксене. Требования этикета, таковы они здесь были или нет, дали мне пару секунд на обдумывание.

Мое платье отличалось от одежды остальных женщин — было гораздо проще, и стражник не мог определиться, выкинуть меня в коридор монастыря или пинком отправить в ряд. В пользу того, что мне нечего делать на смотре, говорили мой рост и то, что я никак не тянула на девицу на выданье, несмотря на мои девятнадцать лет. Я еще раз присела.

— Добрый господин, меня прислали убираться, — пискнула я, вспомнив, что мне собирался вчера поручить брат Луи.

— Ну так убирайся, — проворчал стражник. Я с готовностью дернулась в сторону темного провала двери, стражник схватил меня за шиворот и переставил обратно. — Не при его высокопреосвященстве, дурочка! — беззлобно прикрикнул он.

За спиной стражника чах кустик. Растение было обречено в любом случае, поэтому я подошла и стала обламывать прутики. Какие-то оказались совсем сухими, какие-то еще цеплялись за жизнь, и я их пощадила. Веничек вышел у меня лысоват, но для демонстрации намерений хватит; когда я уже сжимала в руке штук пятнадцать прутиков, карающая длань до меня дотянулась.

— Ах вот она! — каркнула благочестивая мать, и меня вместе с прутиками проволокли за шкирку по всему дворику и воткнули на свободное место в ряду. Надо сказать, ряды поредели… не больше двенадцати женщин, и Этьена тут, а вот Изабо уже на свободе. — Стой здесь, шелудивая, да глаза держи долу, ну!

Жаль, что я не успела полностью отыграть блаженную дурочку перед его высокопреосвященством — благочестивая мать дала мне подзатыльник, чтобы не смела пялиться на кардинала. Я пыталась собрать в пересохшем рту слюну и нарочно дергалась, как в нервном тике, умышленно пару раз задела маркизу, но при кардинале орать она, к моему великому сожалению, не осмелилась.