Без названия

III.

Канун Рождества. Ударила гнилая ростепель, испортившая вперед праздник. На улицах снег превратился в какое-то грязное месиво, а лошадиныя копыта неприятно лязгали прямо по камню. Настасья Яковлевна поступила на место еще в конце ноября, конечно, благодаря хлопотам княжны, устроившей ее кассиршей в один большой магазин. Месяц был самый бойкий, и девушка чувствовала себя утомленной, особенно в последние дни, когда работа горела. Зато впереди целых три дня свободы,-- это был еще первый заработанный праздник. Домой вернулась Настасья Яковлевна только к двенадцати часам ночи, усталая и разбитая. Она так ждала этого момента, вперед ему радовалась, а теперь вдруг ее охватило грустное и тяжелое чувство одиночества. Поднялись с неожиданной силой детския воспоминания и сознание своей полной оторванности от родной среды. Этот день она привыкла с детства встречать в своей раскольничьей молельне, где шла такая длинная праздничная служба. А теперь она не могла уже туда прийти, чтобы не встречаться с родными. Вообще девушке сделалось грустно, как еще не бывало за все это время -- грустно до слез. Она, не раздеваясь, бросилась в кровать и лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к добродушному ворчанью кипевшаго самовара. Ей даже не хотелось чаю. В этот именно момент послышался осторожный стук в двери. -- Войдите...-- ответила Настасья Яковлевна, продолжая лежать: она была уверена, что это была княжна. Дверь отворилась, и в комнату вошел Окоемов. Девушка быстро вскочила и тихо вскрикнула от изумления. -- Извините, что я ворвался к вам в такую пору, Настасья Яковлевна,-- заговорил он, крепко пожимая ея руку.-- Я только сегодня приехал с Урала, и мне так хотелось вас видеть... Впрочем, я могу и уйти. -- О, нет, зачем же... Я так рада вас видеть. Он подсел к самовару, подпер голову руками и внимательно следил, как она торопливо готовила чай. Она сильно изменилась за эти несколько месяцев и изменилась к лучшему. Во всем складе лица уже чувствовалась женщина, и прямое неопределенное выражение сменилось уверенным спокойствием большого человека. Только костюм оставался все тот же, темный, без всяких прибавок в роде отделки, напоминая монашескую строгую простоту. -- Мне остается обяснить вам, почему я именно сегодня приехал к вам и в такой поздний час,-- говорил Окоемов, принимая налитый стакан чая.-- Я знал, что вам именно сегодня вечером будет грустно... Не правда ли?.. Мне тоже грустно... -- Вы надолго приехали?-- остановила его Настасья Яковлевна. -- Недели две проживу... Собственно, я не разсчитывал ехать именно теперь, но меня экстренно вызвали по делам. Новостей у нас в Красном-Кусту никаких нет... Все занесено снегом, работы ведутся в самых маленьких размерах, одним словом, настоящая зима. По вечерам все собираются в общей комнате и ссорятся -- это Сережа придумал для развлечения. Остроумнее всех по части таких ссор оказались Калерия Михайловна и маленькая Таня... Оне умеют разозлить даже Сережу. Иногда заезжает доктор, иногда о. Аркадий... В общем все хорошо, и только недостает для полноты репертуара княжны. -- Она очень скучает здесь... Какая она милая, эта княжна, и чем больше ее узнаёшь, тем сильнее любишь. Окоемов не сразу приступал к разспросам относительно того, как Настасья Яковлевна устроилась сейчас, какая у нея служба и как, вообще, она чувствует себя в новом положении. По выражению его глаз девушка заметила, что он ее одобряет, и это смутило ее больше всего, как смущает первый экзамен неопытную ученицу. Затем ей сделалось немного обидно, точно она все делала только для того, чтобы заслужить его одобрение. -- Послушайте, право, не стоит даже говорить о всем этом, т.-е. обо мне,-- заметила она с милой строгостью.-- Все это такия мелочи и пустяки... -- Из мелочей складывается жизнь... -- Лучше разскажите о своих делах, Василий Тимофеич... У вас, вероятно, есть новые планы? -- Сначала необходимо осуществить старое... Кстати, меня сильно смущает мой изобретатель Потемкин -- мысль великолепная, а исполнитель, кажется, никуда не годится. Впрочем, все великолепные изобретатели должны быть немного легкомысленны, чтобы не итти избитыми дорогами и стряхнуть с себя рутину. -- А что ваше золото? -- Золото идет... По-моему, это самый верный промысел, если не зарываться. Гораздо вернее, по крайней мере, чем хлебопашество... Боюсь, что нас постигнет крупная неудача в Салге: мы сделали крупную запашку, а место степное, открытое, и весь снег сдуло. Земля весной недостаточно пропитается влагой, и мы можем потерпеть неудачу. Собственно, убытки будут очень невелики и не стоит о них говорить, но важно то, что мы можем сразу потерять всякий престиж в глазах окрестнаго населения. -- Но ведь засуха будет не у вас одних? -- Да, но в этом случае все будут смотреть именно на нас, как мы справимся с ней. Настасье Яковлевне всегда нравилось, когда Окоемов начинал говорить серьезно. У него лицо точно светлело, глаза оживлялись, и весь он изменялся. А сейчас это лицо было такое заветрелое, потемневшее и все-таки было красиво по-мужски. Девушка наблюдала его мельком и ловила сама себя, что это заветрелое лицо ей нравилось больше, тем раньше, а эти темные горячие глаза говорили ей, что она не одна. Окоемов посидел с час, выпил два стакана чая и, уходя, поговорил: -- Да, кстати... Мне, кажется, приходится обясняться с вами, Настасья Яковлевна, за маму. Я не знаю, что у вас вышло, но по некоторым намекам мамы -- женщины нетерпеливы -- я догадываюсь, что... что... Одним словом, старушка поняла вас иначе, чем следовало. -- Не стоить говорить об этом, Василий Тимофеич... Или, лучше, поговоримте об этом в другой раз. Когда я вас увижу? -- Это будет зависеть от вас, т.-е. когда вы будете свободны. -- Хорошо. Я вас извещу... Он молча крепко пожал ея руку и вышел быстрыми шагами, точно уносил торопливо что-то недосказанное, что все время вертелось на языке и осталось невысказанным. "Какой он хороший,-- думала Настасья Яковлевна, стоя в раздумье посреди комнаты.-- Да, хороший, хороший..." Где-то в коридоре часы пробили час. Нужно было ложиться спать, и девушка заснула с улыбкой на лице. Первые дни праздника прошли довольно скучно. Окоемов заходил раза два, но Настасья Яковлевна не приняла его. Она не могла бы сама обяснить, почему так сделала, тем более, что сама желала его видеть. Ее что-то удерживало, смутное сознание, что она именно так должна сделать. Затем явилась парламентером княжна. -- Вы уже сердитесь?-- прямо приступила она к делу. -- Нет. -- Зачем же вы огорчаете человека, который все готов сделать для вас? -- Не знаю... -- Я вас уже не понимаю... Может-быть, вы сердитесь на Марфу Семеновну? Так если хотите знать, тут я виновата... Да, я. Сердитесь уже лучше на меня, потому что я тогда растерялась и сказала лишнее. Мне этого не следовало делать... -- Что же вы ей сказали? -- Видите ли, всю историю подняла выжившая из ума нянька. Марфа Семеновна ужасно встревожилась, ну, а тут я подвернулась. Она уже на меня, а я уже говорю прямо, что Василий Тимофеич вас любит и будет счастлив, если вы согласитесь выйти за него замуж. Вот уже и все... Старушка не виновата. -- А я тут при чем?' -- И вы не виноваты... А если разобрать, то и я уже не виновата. Наивность княжны разсмешила Настасью Яковлевну. Действительно, никто не виноват... Вообще нелепость. Потом Настасья Яковлевна без всякой видимой причины развеселилась, обняла княжну и, целуя ее, проговорила: -- О, я прощаю вас, дорогая, милая, хорошая... Это так легко сделать, когда приходится прощать человека, который даже не может сделать зла. Дорогой, когда княжна шла домой, она раздумалась о Настасье Яковлевне, и ей показалось, что она какая-то странная. Совсем не такая, какой была раньше. А впрочем, с девушками такия перемены иногда бывают. Через неделю княжна завернула к Настасье Яковлевне и удивилась, встретив там Окоемова. Было уже часов десять вечера. На столе кипел самовар. Окоемов имел встревоженный вид и по своей привычке ходил из угла в угол, заложив руки за спину. -- Вы уже сердитесь?-- спросила княжна. -- Как же не сердиться, Варвара Петровна!-- заговорил Окоемов, ероша волосы.-- Это невозможно... Стоило мне отвернуться, как уже массу напутали без меня. Никому нельзя на грош поверить... И самое обидное, когда имеешь дело с русским человеком, что это именно хороший человек, смышленый и старательный, а в результате получается дрянь. -- Это с вашим комиссионерством вышли недоразумения? -- Да... Заказы не исполнены, сроки платежей пропущены, корреспонденция в невозможном виде, а для меня малейшая неаккуратность хуже смерти. Самое скверное то, что все правы и сваливают вину друг на друга... -- Большие убытки? -- Убытки -- это пустяки, а важно то, что моя фирма может потерять доверие своих клиентов. Просто обидно... Ведь при мне те же самые люди работали аккуратно и хорошо, а без меня все пошло вверх дном. Возмутительно!.. -- А вы уже успокойтесь, Василии Тимофеич,-- советовала княжна с наивной улыбкой.-- Уже все такие. Это наивное замечание развеселило всех, и Окоемов сам удивился, на что он так негодовал. Все такие, и конец делу. Значит, на людях и смерть красна. -- Знаете что, княжна?-- заговорил Окоемов.-- Я с вами согласен, совершенно согласен... Ведь это целая философия: все такие же. Да... Кстати, я вчера получил письмо из Краснаго-Куста, и Сережа конфиденциально сообщает, что наши дамы начинают понемногу ссориться. Это, кажется, тоже в порядке вещей... -- А еще что пишет этот... господин?-- с усилием проговорила княжна. -- Остальное все хорошо, особенно золото... Начинается богатая часть розсыпи, и это всех ободряет. Да, все хорошо, хотя золото составляет для нас только переходную ступень. О. Аркадий помог нам арендовать целое горное озеро у башкир, и сейчас у нас на главном плане писцикультура. Я уже выписал прибор для искусственнаго разведения рыбы... Затем мне хотелось бы в форме икры перевезти на Урал форелей и лососей,-- я убежден, что оне там культивировались бы прекрасно. Это самый ценный сорт рыбы... Знаете, можно довести годовой доход почти в тысячу пудов такой рыбы при самых ничтожных расходах, ничтожных до смешного: несколько сторожей, прибор для искусственнаго вывода рыбы, садки для молоди, и только. Затем мы будем консервировать эту рыбу и отправлять во все концы России, а главное -- за границу. Мы доведем стоимость консервов до 10--15 копеек фунт и создадим громадный рынок. Я не преувеличу, если скажу, что одно такое дело даст нам миллионы, а главное, даст хороший и здоровый заработок тысячам рабочих. Это моя главная цель... -- Он какие-то соусы варит дома,-- обяснила княжна, обращаясь к Настасье Яковлевне.-- Уже смешно смотреть... -- И нисколько не смешно... Я взял повара из Английскаго клуба и учусь у него делать разные соусы для рыбных консервов. Необходимо самому пройти эту школу, чтобы быть потом в курсе дела. Я уже умею делать красный соус из томатов, испанскаго луку и капорцев. Очень вкусная вещь. Рыба отлично сохраняется... А потом у меня явилась громадная идеища, именно приготовлять рыбную колбасу, только это пока величайший секрет. Когда они уходили и княжна отвернулась, надевая меховую шапочку, Окоемов быстро поцеловал руку Настасьи Яковлевны. Это не ускользнуло от внимания княжны, хотя она и сделала вид, что ничего нн заметила. С Настасьей Яковлевной она простилась как-то сухо и посмотрела на нее испытующим взглядом. -- Что вы так строго смотрите на меня, Варвара Петровна? -- Так... ничего.... Когда они вышли на подезд, княжна спросила Окоемова: -- Вы женитесь на ней? -- Не знаю...-- весело ответил Окоемов. -- По крайней мере, сделали предложение? -- Нет... Княжна пожала плечами, нахмурилась и проговорила с суровым видом: -- Я уже ничего не понимаю...