Дождь: Рассказы китайских писателей 20 – 30-х годов

Я долго не мог произнести ни слова, только протирал глаза.

— Ты меня боишься? Но ты ведь знаешь, что я не могу причинить тебе вреда, — сказал он, усмехнувшись.

Я успокоился и пристально поглядел ему в лицо: в нем не было злобы.

— Пэн, — спросил я с удивлением. — Зачем ты спас мне тогда жизнь? Я ведь тоже рабовладелец и, стало быть, твой враг. Что же ты не дал машине задавить меня?

Он долго молчал. Затем улыбнулся и с горечью произнес:

— Возможно, во мне все еще бьется сердце раба.

Я был тронут и молча смотрел на него, еле сдерживая слезы.

Решив, что я его не понял, он пояснил:

— Навсегда отказаться от собственного счастья и строить счастье для других, добровольно, без малейшего сожаления жертвовать ради других собственной жизнью — вот как поступает человек с сердцем раба. Это сердце прадед мой передал моему деду, дед — отцу, отец — мне.

Он показал рукой на грудь. Я взглянул, и мне показалось, будто я вижу большое алое сердце. Я опустил голову и взглянул на собственную грудь под красивой фланелевой пижамой.

— Это сердце раба… Когда только я избавлюсь от рабской психологии? — В словах его слышалось отчаяние.

Я зажал уши. Пожалуй, у меня вообще не было сердца, даже сердца раба! Стыд, страх, печаль, смятение охватили меня.

Я даже не заметил, когда ушел Пэн.

Потом я редко его видел. Он стал вести себя довольно странно: почти не показывался на площадке, не гулял около университета, редко бывал дома. Мы стали чужими. Вскоре я забыл о нем. У меня были свои друзья, свои развлечения. Я ходил в кино, посещал танцы, играл с девушками в гольф. А когда разговор заходил о рабах, я гордо заявлял:

— У нас в семье их шестнадцать, но у меня непременно будет тридцать два!

Не прошло и нескольких лет после окончания университета, как желание мое осуществилось: у меня стало тридцать два раба. Они верно служили мне и моим домочадцам. Я рад, я доволен, я горд! И начисто забыл историю раба, которую мне рассказал Пэн.

Однажды я вместе с женой дышал свежим воздухом в саду, а пятеро рабов, стоя на почтительном расстоянии, ожидали моих распоряжений. Я просматривал свежую газету и в отделе городской хроники случайно натолкнулся на заметку о расстреле революционера по фамилии Пэн, имя тоже совпадало. Я понял, что это мой благодетель, которого я давно забыл. Его рассказ вновь всплыл в моей памяти, и я подумал, что теперь он навсегда избавился от своего рабского сердца, и в их роду больше не будет рабов. Возможно, это было счастье для Пэна. Но я вспомнил, как он спас мне жизнь, и почувствовал невольную грусть. Рассеянно глядя в газету, я некоторое время пребывал в раздумье. Потом обронил тяжелый вздох.

— Милый, о чем ты вздыхаешь?

Жена бросила на меня тревожный взгляд и ласково погладила мою руку.

— Так, ни о чем. Умер один мой бывший однокашник. Бедняга! — ответил я рассеянно и, взглянув в красивое лицо жены, исполненное заботы, в ее большие ясные глаза, сразу обо всем забыл.

1931

ДОЖДЬ