Ярмарка тщеславия [англ. и рус. параллельные тексты]

Он состоял на гражданской службе в Ост-Индской компании и в описываемую нами пору значился в Бенгальском разделе Ост-Индского справочника в качестве коллектора в Богли-Уолахе - должность, как всем известно, почетная и прибыльная. Если читатель захочет узнать, до каких еще более высоких постов дослужился Джозеф в этой компании, мы отсылаем его к тому же справочнику.

Boggley Wollah is situated in a fine, lonely, marshy, jungly district, famous for snipe-shooting, and where not unfrequently you may flush a tiger.

Богли-Уолах расположен в живописной уединенной, покрытой джунглями болотистой местности, известной охотою на бекасов, но где нередко можно спугнуть и тигра.

Ramgunge, where there is a magistrate, is only forty miles off, and there is a cavalry station about thirty miles farther; so Joseph wrote home to his parents, when he took possession of his collectorship.

Ремгандж, окружной центр, отстоит от него всего на сорок миль, а еще миль на тридцать дальше находится стоянка кавалерии. Так Джозеф писал домой родителям, когда вступил в исправление должности коллектора.

He had lived for about eight years of his life, quite alone, at this charming place, scarcely seeing a Christian face except twice a year, when the detachment arrived to carry off the revenues which he had collected, to Calcutta.

В этой очаровательной местности он прожил около восьми лет в полном одиночестве, почти не видя лица христианского, если не считать тех двух раз в году, когда туда наезжал кавалерийский отряд, чтобы увезти собранные им подати и налоги и доставить их в Калькутту.

Luckily, at this time he caught a liver complaint, for the cure of which he returned to Europe, and which was the source of great comfort and amusement to him in his native country.

По счастью, к описываемому времени он нажил какую-то болезнь печени, для лечения ее вернулся в Европу и теперь вознаграждал себя за вынужденное отшельничество, пользуясь вовсю удобствами и увеселениями у себя на родине.

He did not live with his family while in London, but had lodgings of his own, like a gay young bachelor.

Приехав в Лондон, он не поселился у родителей, а завел отдельную квартиру, как и подобает молодому неунывающему холостяку.

Before he went to India he was too young to partake of the delightful pleasures of a man about town, and plunged into them on his return with considerable assiduity.

До своего отъезда в Индию он был еще слишком молод, чтобы принимать участие в развлечениях столичных жителей, и с тем большим усердием погрузился в них по возвращении домой.

He drove his horses in the Park; he dined at the fashionable taverns (for the Oriental Club was not as yet invented); he frequented the theatres, as the mode was in those days, or made his appearance at the opera, laboriously attired in tights and a cocked hat.

Он катался по Парку на собственных лошадях, обедал в модных трактирах (Восточный клуб не был еще изобретен), стал записным театралом, как требовала тогдашняя мода, и появлялся в опере старательно наряженный в плотно облегающие панталоны и треуголку.

On returning to India, and ever after, he used to talk of the pleasure of this period of his existence with great enthusiasm, and give you to understand that he and Brummel were the leading bucks of the day.

Впоследствии, по возвращении в Индию и до конца своих дней, он с величайшим восторгом рассказывал о веселье и забавах той поры, давая понять, что они с Браммелом были тогда первыми франтами столицы.

But he was as lonely here as in his jungle at Boggley Wollah.

А между тем он был так же одинок в Лондоне, как и в джунглях своего Боглп-Уолаха.

He scarcely knew a single soul in the metropolis: and were it not for his doctor, and the society of his blue-pill, and his liver complaint, he must have died of loneliness.

Джозеф не знал здесь ни одной живой души, и если бы не доктор да развлечения в виде каломели и боли в печени, он совсем погиб бы от тоски.

He was lazy, peevish, and a bon-vivan; the appearance of a lady frightened him beyond measure; hence it was but seldom that he joined the paternal circle in Russell Square, where there was plenty of gaiety, and where the jokes of his good-natured old father frightened his amour-propre.

Это был лентяй, брюзга и бонвиван; один вид женщины из общества обращал его в бегство, -вот почему он редко появлялся в семейном кругу на Рассел-сквер, где был открытый дом и где шутки добродушного старика отца задевали его самолюбие.

His bulk caused Joseph much anxious thought and alarm; now and then he would make a desperate attempt to get rid of his superabundant fat; but his indolence and love of good living speedily got the better of these endeavours at reform, and he found himself again at his three meals a day.

Тучность причиняла ему немало забот и тревог; по временам он делал отчаянные попытки освободиться от излишков жира, но леность и привычка ни в чем себе не отказывать скоро одерживали верх над его геройскими побуждениями, и он опять возвращался к трем трапезам в день.

He never was well dressed; but he took the hugest pains to adorn his big person, and passed many hours daily in that occupation.

Он никогда не бывал хорошо одет, но прилагал неимоверные усилия к украшению своей тучной особы и проводил за этим занятием по многу часов в день.

His valet made a fortune out of his wardrobe: his toilet-table was covered with as many pomatums and essences as ever were employed by an old beauty: he had tried, in order to give himself a waist, every girth, stay, and waistband then invented.

Его лакей составил себе целое состояние на гардеробе хозяина. Туалетный стол Джозефа был заставлен всевозможными помадами и эссенциями, как у престарелой кокетки; чтобы достигнуть стройности талии, он перепробовал всякие бандажи, корсеты и пояса, какие были тогда в ходу.

Like most fat men, he would have his clothes made too tight, and took care they should be of the most brilliant colours and youthful cut.

Подобно большинству толстяков, он старался, чтобы платье шилось ему как можно уже, и заботился о том, чтобы оно было самых ярких цветов и юношеского покроя.

When dressed at length, in the afternoon, he would issue forth to take a drive with nobody in the Park; and then would come back in order to dress again and go and dine with nobody at the Piazza Coffee-House.

Завершив наконец свой туалет, он отправлялся после полудня в Парк покататься в полнейшем одиночестве, а затем возвращался домой сменить свой наряд и уезжал обедать, в таком же полнейшем одиночестве, в "Кафе Пьяцца".

He was as vain as a girl; and perhaps his extreme shyness was one of the results of his extreme vanity.

Он был тщеславен, как молодая девушка; весьма возможно, что болезненная робость была одним из следствий его непомерного тщеславия.

If Miss Rebecca can get the better of him, and at her first entrance into life, she is a young person of no ordinary cleverness.

Если мисс Ребекке удастся заполонить Джозефа при самом ее вступлении в жизнь, она окажется необычайно ловкой молодой особой...

The first move showed considerable skill.

Первый же шаг обнаружил ее незаурядное искусство.

When she called Sedley a very handsome man, she knew that Amelia would tell her mother, who would probably tell Joseph, or who, at any rate, would be pleased by the compliment paid to her son.

Назвав Седли интересным мужчиной, Ребекка наперед знала, что Эмилия передаст это матери, а уж та, по всей вероятности, сообщит Джозефу или же, во всяком случае, будет польщена комплиментом по адресу ее сына.

All mothers are.

Все матери таковы.

If you had told Sycorax that her son Caliban was as handsome as Apollo, she would have been pleased, witch as she was.

Скажите Сикораксе, что сын ее Калибан красив, как Аполлон, и это обрадует ее, хотя она и ведьма.

Perhaps, too, Joseph Sedley would overhear the compliment--Rebecca spoke loud enough--and he did hear, and (thinking in his heart that he was a very fine man) the praise thrilled through every fibre of his big body, and made it tingle with pleasure.

Кроме того, может быть, и сам Джозеф Седли слышал комплимент - Ребекка говорила довольно громко, - и он действительно его услышал, и от этой похвалы (в душе Джозеф считал себя очень интересным мужчиной) нашего коллектора бросило в жар и по всему его телу пробежал трепет удовлетворенного самолюбия.

Then, however, came a recoil.

Однако тут же его словно обдало холодной водой.

"Is the girl making fun of me?" he thought, and straightway he bounced towards the bell, and was for retreating, as we have seen, when his father's jokes and his mother's entreaties caused him to pause and stay where he was.

"Не издевается ли надо мной эта девица?" -подумал он и бросился к сонетке, готовясь ретироваться, как мы это видели; однако под действием отцовских шуток и материнских уговоров сменил гнев на милость и остался дома.

He conducted the young lady down to dinner in a dubious and agitated frame of mind.

Он повел молодую девушку к столу, полный сомнений и взволнованный.

"Does she really think I am handsome?" thought he, "or is she only making game of me?"

"Вправду ли она думает, что я красив, -размышлял он, - или же только смеется надо мной?!"

We have talked of Joseph Sedley being as vain as a girl.

Мы уже упоминали, что Джозеф Седли был тщеславен, как девушка.

Heaven help us! the girls have only to turn the tables, and say of one of their own sex,

Помоги нам бог! Девушкам остается только перевернуть это изречение и сказать об одной из себе подобных:

"She is as vain as a man," and they will have perfect reason.

"Она тщеславна, как мужчина!" - и они будут совершению правы.

The bearded creatures are quite as eager for praise, quite as finikin over their toilettes, quite as proud of their personal advantages, quite as conscious of their powers of fascination, as any coquette in the world.

Бородатое сословие столь же падко на лесть, столь же щепетильно в рассуждении своего туалета, столь же гордится своей наружностью, столь же верит в могущество своих чар, как и любая кокетка.

Downstairs, then, they went, Joseph very red and blushing, Rebecca very modest, and holding her green eyes downwards.

Итак, они сошли в столовую - Джозеф, красный от смущения, а Ребекка, скромно потупив долу свои зеленые глаза.

She was dressed in white, with bare shoulders as white as snow--the picture of youth, unprotected innocence, and humble virgin simplicity.

Она была вся в белом, с обнаженными белоснежными плечами, воплощение юности, беззащитной невинности и смиренной девственной чистоты.

"I must be very quiet," thought Rebecca, "and very much interested about India."

"Мне нужно держать себя очень скромно, -думала Ребекка, - и побольше интересоваться Индией".

Now we have heard how Mrs. Sedley had prepared a fine curry for her son, just as he liked it, and in the course of dinner a portion of this dish was offered to Rebecca.

Мы уже слышали, что миссис Седли приготовила для сына отличное карри по его вкусу, и во время обеда Ребекке было предложено отведать этого кушанья.

"What is it?" said she, turning an appealing look to Mr. Joseph.

- А что это такое? - полюбопытствовала она, бросая вопрошающий взгляд на мистера Джозефа.

"Capital," said he.

- Отменная вещь! - произнес он.

His mouth was full of it: his face quite red with the delightful exercise of gobbling.

Рот у него был набит, а лицо раскраснелось от удовольствия, которое доставлял ему самый процесс еды.

"Mother, it's as good as my own curries in India."

- Матушка, у тебя готовят карри не хуже, чем у меня дома в Индии.

"Oh, I must try some, if it is an Indian dish," said Miss Rebecca.

- О, тогда я должна попробовать, если это индийское кушанье! - заявила мисс Ребекка.

"I am sure everything must be good that comes from there."

- Я уверена, что все, что из Индии, должно быть прекрасно!

"Give Miss Sharp some curry, my dear," said Mr. Sedley, laughing.

- Ангел мой, дай мисс Шарп отведать этого индийского лакомства, - сказал мистер Седли, смеясь.

Rebecca had never tasted the dish before.

Ребекка никогда еще не пробовала этого блюда.

"Do you find it as good as everything else from India?" said Mr. Sedley.

- Ну что? Оно, по-вашему, так же прекрасно, как и все, что из Индии? - спросил мистер Седли.

"Oh, excellent!" said Rebecca, who was suffering tortures with the cayenne pepper.

- О, оно превосходно! - произнесла Ребекка, испытывая адские муки от кайенского перца.

"Try a chili with it, Miss Sharp," said Joseph, really interested.

- А вы возьмите к нему стручок чили, мисс Шарп, - сказал Джозеф, искренне заинтересованный.

"A chili," said Rebecca, gasping.

- Чили? - спросила Ребекка, едва переводя дух.

"Oh yes!"

- А, хорошо!

She thought a chili was something cool, as its name imported, and was served with some.

- Она решила, что чили - это что-нибудь прохладительное, и взяла себе немного этой приправы.

"How fresh and green they look," she said, and put one into her mouth.

- Как он свеж и зелен на вид! - заметила она, кладя стручок в рот.

It was hotter than the curry; flesh and blood could bear it no longer.

Но чили жег еще больше, чем карри, - не хватало человеческих сил вытерпеть такое мученье.