Дождь: Рассказы китайских писателей 20 – 30-х годов

2

Солнце уже село за горы, когда А-сы возвратился домой. Денег он не раздобыл, зато привез три доу риса.

— Господин У сказал, что денег у него нет, — мрачно сообщил А-сы. — Ну и злой же он был! Потом раздобрился и дал три доу риса. Лавка у него от риса ломится — там наверняка сто даней с лишком. Не мудрено, что крестьяне с голода пухнут. За эти три доу мы через полгода после весеннего урожая должны будем вернуть пять. Это еще ничего. А то ведь знаешь, какие богачи жадные!

Пересыпав рис в две глиняные кринки, А-сы пошел к полуразвалившемуся свинарнику за домом и стал тихо разговаривать с женой. О чем опи там шепчутся? Тун-бао покосился на сына, потом на бутыли, полные риса. Как-то странно А-сы себя ведет. Как ни ломал старик голову, стараясь догадаться, где сын все-таки добыл рис, а спросить не решился; и так сноха недавно обругала его «старым тупицей», когда он назвал А-до непутевым, да еще съязвила: «Что ж ты не жалуешься властям на сына, который отцу родному наперекор идет? Ты же грозился живьем его закопать. Как же, господа тебе за это золотой слиток дадут».

Тун-бао строго следовал завету предков: «У каждого должно быть чувство долга, даже у бедняка». Однако нынче это мудрое наставление, пожалуй, ни к чему. Долг — не еда, даже не тыква, им не насытишься. Разговор со снохой заставил Тун-бао задуматься о семейных делах. Взять хоть его сына А-сы — и честный, и искренний, только ума своего не имеет, во всем жену слушает. Вот и сейчас она его на что-то наущает. Однако старику ничего не оставалось, как скрежетать зубами от злости.

Тут мысли его перешли на свинарник. Лет шесть тому назад старик сам его соорудил. Одних досок ушло на десять юаней, и свинарник получился добротный. Но весь прошлый год он пустовал — не удалось скопить денег на поросенка. Да и в нынешнем году вряд ли удастся. Задумав строить свинарник, Тун-бао сразу же позвал геоманта;[55] кто мог подумать, что все окончится так неудачно?!

Всю свою досаду Тун-бао решил выместить на свинарнике. Трясясь от злости, он направился к сыну и еще издали закричал:

— Слушай, А-сы! Говорят, господину Чэню старые доски нужны. Завтра же сломаем свинарник, все равно не на что купить поросенка, чего ж ему без пользы стоять?

Услышав голос старика, сын и сноха перестали шептаться. Сноха была чем-то взволнована, и лицо ее порозовело.

— Много ли стоит твой свинарник? — сказала она. — Да и зачем господину Чэню эти грязные доски?

— Он их возьмет, — крикнул Тун-бао вызывающе. — Не может не взять, из уважения ко мне. Наши семьи дружны вот уже три поколения.

Тун-бао снова вспомнились рассказы о славном прошлом семьи: его дед и дед господина Чэня оказались в лагере «длинноволосых», горе их сблизило, и они вместе бежали. Деда Тун-бао в семье Чэней уважали, да и самого Тун-бао тоже. Случалось даже, что молодой господин называл его «старшим братом». И Тун-бао, исполненный благодарности, почитал не только Чэней, но и остальных богачей.

Сноха не произнесла больше ни слова и ушла в дом. Тут старик в упор посмотрел на сына и грозно спросил:

— Что вытворяет твой братец? Все скрываете? Потерпите маленько, вот не станет меня, будете делать, что захотите.

В это время на крыше закаркала ворона. А-сы запустил в нее осколком черепицы. Он ничего не ответил отцу, лишь пожал плечами и плюнул. Да и что отвечать? Отец говорит одно, жена — другое, брат — третье. А кому верить? Каждый из них вроде бы прав.

— Дождется — оторвут ему башку. И семья ни за что пострадает, — продолжал отец. — Уж поверь мне — я много повидал на своем веку.

— Неужто всем так и снимут головы? — с сомнением произнес А-сы, но тут заметил, как вздулись на лбу у отца жилы, и под его пристальным взглядом очень серьезно ответил:

— Ничего плохого А-до не делает. Все пошли — ну и он тоже. Любопытно ведь! Только в город они нынче не поехали.

— Хватит врать! Даос мне все рассказал. Он зря болтать не станет, — высокомерно произнес старик. Теперь ему было ясно, что и А-сы, и А-до, и сноха — все заодно.

— Да нет. А-до и вправду ничего плохого не делает. Твой Хуан, видать, тыкву с бобами перепутал.[56] Нынче люди подались в деревню Янцзяцяо, ту, что к востоку от нас. Заправляют всем бабы, мужики подсобляют, на веслах сидят. А-до тоже подсобляет. Верно тебе говорю.

Прижатый отцом к стенке, А-сы забыл про наказ жены и рассказал все, как есть. Только две вещи утаил: что А-до не помощник, а голова крестьянам и что сам он завтра тоже присоединился бы к сельчанам, если бы нынче не привез рису. Старик ничего не сказал, лишь недоверчиво покосился на сына.

Сгущались сумерки. Над домом вился беловатый дымок. В передней комнате Сяо-бао мурлыкал песенку.

— Отец Сяо-бао! — крикнула Сы данян.

А-сы откликнулся и поспешил к дому. Но, сделав несколько шагов, остановился и со вздохом сказал отцу:

— Три доу риса у нас есть, дней на восемь — десять хватит. А воротится вечером А-до, уговорим его, чтоб больше не ходил.

— Свинарник все одно ломать придется. Ведь отсыреет и развалится, как пойдут дожди. А так хоть какая-то прибыль будет.

Тун-бао не зря снова заговорил о свинарнике — пусть А-сы не думает, что дела у них так уж плохи. Нечего идти против закона, преступление совершать. Старик постучал по стенке свинарника с видом заправского плотника, — годится, мол, или не годится дерево, — и тоже поплелся к дому.

В это время со стороны рисового поля послышались голоса. Это возвращались из Янцзяцяо люди. Сао-бао, словно мышонок, выскочил из дому и побежал на ток искать своего дядю А-до. Сы, подбросив в очаг тутовых веток, тоже поспешила туда разузнать новости. Из котелка повалил пар, аппетитно запахло рисом. Тун-бао принюхался, и у него потекли слюнки. Живот подвело от голода, но он думал лишь об одном: как бы наставить на ум этого А-до, который вечно где-то носится, словно дикая лошадь. Да и полевые работы на носу. Тун-бао, пожалуй, единственный в деревне начинал беспокоиться еще за месяц до начала полевых работ.

Ни А-до, ни Лу Фу-цин, живший по другую сторону речки, в этот вечер домой не вернулись. Оба они, по свидетельству сельчан, остались ночевать в Янцзяцяо у какого-то крестьянина. Утром им предстояло плыть в Яцзуйтань на встречу с крестьянами трех деревень и уже оттуда всем вместе двинуться к городу. Об этом Сы узнала от Лю-бао — сестры Лу Фу-цина. Новость быстро распространилась по деревне, и все с жаром ее обсуждали. Одному Тун-бао из-за его строптивости ничего не сказали.

Но старик, видимо, смекнул, в чем дело, и за ужином, покосившись на А-сы, пробурчал:

— Не вернулся! Ну и черт с ним! Подлец! Негодяй! Да я такого сына знать не хочу!

А-сы только губами чмокнул, а сноха презрительно глянула на старика и усмехнулась.

Старик провел тревожную ночь. Он то и дело просыпался, словно от неожиданного удара. Утомленный за День, он с трудом пересиливал сон, стараясь разомкнуть отяжелевшие, словно свинцовые, веки. Сквозь дрему ему послышался тихий разговор — это Асы о чем-то шептался с женой. Вдруг старик от неожиданности подскочил. Он услыхал громкий голос А-сы:

— А-до! Отец грозится закопать тебя живьем в землю! Серчает, а не видит, что творится вокруг. Один ты, что ли, во всем виноват?

Что это он? Во сне разговаривает? Но ведь Тун-бао отчетливо слышал каждое слово. Старик смотрел прямо перед собой широко открытыми глазами, и ему казалось, что волосы у пего встали дыбом.

Он сел на постели и позвал:

— А-сы!

Никто не откликнулся. Лишь засмеялся во сне Сяо-бао да что-то буркнула сердито сноха. Потом заскрипела кровать и раздался храп. Тун-бао совсем расхотелось спать. Он лежал, обуреваемый беспокойными мыслями. Лет тридцать назад — вот было золотое времечко! Счастье так и шло в руки. День ото дня жили все лучше и лучше. А нынче все ушло. Осталась только старая счетная книга. Сколько было нынешний год шелкопрядов! А его семья потеряла часть земли, обсаженной тутами. И дед его, и отец, и сам он всегда были честными и правдивыми, и за это старый господин Чэнь частенько их хвалил. Еще смолоду, только двадцать годов ему сравнялось, Тун-бао из кожи вон лез, во всем подражая городским господам. Пусть он копался в земле, а долг ставил превыше всего. Но Владыка неба этого не узрел, да еще наградил его таким непутевым сыном. Почему же такая несправедливость? Неужто душа того «длинноволосого» еще не успокоилась? Ведь с той поры, почитай, шестьдесят лет минуло. Тут старику пришла в голову мысль, от которой его в дрожь бросило и холодный пот прошиб: «О Небо! Ведь А-до ничем не отличается от „длинноволосых“!» Еще лет пять назад, когда все орали «долой тухао и лешэнь»,[57] А-до разыскал спрятанную в доме саблю и стал ею играть. Этой саблей дед и убил «длинноволосого», а когда бежал из их лагеря, захватил ее с собой и домой привез. Сама судьба связала А-до с этой саблей.

Тун-бао думал, думал, пытаясь разобраться в собственных мыслях, и страх обуял его. Ему и в голову не приходило, что, пока он здесь неистовствовал, всячески понося младшего сына, из Янцзяцяо к ним в деревню идут в предутреннем тумане тридцать крестьянских семей, и ведут их А-до с Лу Фу-цином. Не знал старик и о том, что гостей с нетерпением ждут сельчане. Всю ночь они видели тревожные сны и сейчас, едва занялась заря, уже собирались встать, чтобы встретить крестьян.

Сквозь щели в глиняной стене в комнату проникал рассвет. На рисовом поле чирикали воробьи. Прокричал любимец Хуана — единственный в деревне петух. Откуда-то донесся надрывный плач женщины.

Тун-бао задремал и вдруг увидел, как сверкнула перед ним та самая сабля. Ее держала чья-то рука. Тун-бао ясно видел крепкое плечо и лицо. Густые брови, круглые глаза, точь-в-точь, как у А-до! Старик вскрикнул — не то со злости, не то с перепугу, — подскочил на кровати и открыл глаза. В комнате уже было совсем светло, сноха хлопотала у очага, в котором весело плясало пламя. Окончательно проснувшись, старик слез с кровати. Вдруг он услышал шум голосов, словно принесенных ветром с рисового тока. Забили в гонг.

— Где пожар? — закричал старик, выбежав из дому. На рисовом поле он увидел картину, обычную для крестьянского мятежа начала годов «Гуансюй». Ток был запружен мужчинами, женщинами, стариками, детьми.

— Выходите все! Пойдем вместе! — кричали они.

А-до тоже был здесь. Он бил в гонг. Заметив отца, он бросился к нему, по лицо старика исказила злоба, глаза загорелись недобрым огнем:

— Скотина! Оторвут тебе голову!

— Ну и пусть! Вез головы не проживешь, но без риса — тоже, — засмеялся А-до. — Пойдем с нами, отец! Где А-сы, где золовка? Все пойдем!

Тун-бао замахнулся на сына, но его схватил за руку подскочивший А-сы.

— Послушай меня, А-до, братец! — торопливо заговорил он. — Не ходи с ними! Я вчера раздобыл три доу риса. Не пропадем с голоду!

А-до изменился в лице, нахмурил густые брови и хотел возразить, но к нему подбежал Лу Фу-цин, оттолкнул А-сы и захохотал.

— Значит, у вас рис есть? Вот здорово! Наши гости сегодня еще не ели. Эй! — крикнул он крестьянам из Янцзяцяо. — Пошли завтракать! У них рис есть!

Что? Эти люди пойдут есть его, А-сы, рис? Уж не ослышался ли он? Но крестьян не нужно было приглашать дважды — они уже устремились к дому А-сы. Режущая боль пронзила старика. Он закричал и, обессиленный, опустился на землю.