Остров тридцати гробов [сборник]

10. Побег

Дрожа, не зная, как ей быть, Вероника стояла и прислушивалась к затихающим шагам. Что делать? Гибель Стефана на несколько мгновений отвлекла ее от мыслей о Франсуа, и теперь тревога охватила ее с новой силой. Что стало с сыном? Наверное, ей следует поспешить к нему в Монастырь и защитить от грозящих опасностей?

– Ну полно, полно, – пробормотала она, – я теряю голову. Нет, надо хорошенько подумать… Несколько часов назад Франсуа разговаривал со мной через стену тюрьмы. Это был он, Франсуа, ведь это он вчера держал меня за руку и покрывал ее поцелуями. Мать не может ошибиться, когда трепещет от нежности и любви. Но сегодня… сегодня утром… удалось ему выбраться из тюрьмы или нет? – Вероника задумалась и медленно продолжала: – Да-да. Все именно так и было. Внизу нас со Стефаном застали врасплох. Поднялась тревога. Это чудовище – сын Ворского поспешил наверх, чтобы глаз не спускать с Франсуа. Но увидев, что камера пуста и заметив проделанную дыру, он пролез сюда. Да, все верно. Иначе как бы он сюда попал? Очутившись здесь, он сразу подбежал к окну, думая, что Франсуа скрылся этим путем. На подоконнике он заметил крюки лестницы. Затем наклонился, увидел меня, узнал и окликнул. А теперь… Теперь он спешит к Монастырю, где непременно встретит Франсуа.

Между тем Вероника не двигалась с места. Интуиция подсказывала ей, что опасность таится не в Монастыре, а здесь, в подземельях. Вероника засомневалась: а вдруг Франсуа не удалось убежать, вдруг он еще не закончил расширять дыру, когда тот, другой, застал его врасплох и оглушил?

Ужасные сомнения! Вероника поспешно нагнулась и, убедившись, что отверстие в стене достаточно велико, решила через него пролезть. Однако дыра, вполне подходящая по размерам для мальчика, оказалась ей тесна, и плечи женщины застряли. Но она и не думала сдаваться: порвав блузку и вся изрезавшись об острые камни, она благодаря своему терпению на ощупь протиснулась в камеру.

Там никого не было. Но дверь, ведущая в противоположный коридор, стояла настежь, и Веронике показалось – только показалось, так как в камере царил полумрак, – что кто-то проскользнул в эту дверь. Хотя Вероника смутно различила лишь чей-то силуэт, ее не оставляла уверенность, что здесь, в камере, пряталась какая-то женщина, которую спугнуло неожиданное появление незнакомки.

«Это их сообщница, – подумала Вероника. – Она поднялась сюда вместе с мальчишкой, убившим Стефана, а теперь наверняка забрала с собой Франсуа. Быть может, Франсуа еще где-то здесь, совсем рядом, а она за мною следит».

Глаза Вероники уже несколько привыкли к полумраку, и она отчетливо различила на створке открывшейся внутрь двери женскую руку, которая тихонько тянула дверь к себе.

«Почему она не захлопнет ее? – недоумевала Вероника. – Ведь она явно хочет закрыть дверь».

Ответ на свой вопрос Вероника не увидела, а услышала: створка скрежетала о камешек, попавший между нею и полом. И тут камень выскочил, и дверь затворилась. Недолго думая, Вероника подскочила к двери и потянула за массивную железную ручку. Хотя женская рука исчезла, дверь с той стороны держали. Там, видимо, тоже была ручка.

Вдруг послышался свист. Женщина звала на помощь. И почти сразу где-то чуть дальше по коридору раздался крик:

– Мама! Мама!

Как этот крик схватил Веронику за душу! Сын, ее родной сын зовет на помощь, он еще в плену, но жив! Что за безмерная радость!

– Я здесь, милый!

– Скорее, мама! Они меня привязали! А свист – это их сигнал, сейчас они будут здесь!

– Я тут! Я еще успею тебя спасти!

В исходе борьбы Вероника не сомневалась. Ей казалось, что силы ее не имеют границ, что никто не сможет выстоять против ее отчаянного натиска. И верно: ее противница слабела, и дверь уже начала понемногу подаваться.

Дверь приоткрылась еще, и внезапно сопротивление прекратилось. Вероника выскочила наружу.

Женщина была уже в коридоре и тащила мальчика за веревку, заставляя его идти, несмотря на то что он был связан. Но тщетно. Женщина тут же отказалась от своей затеи. Вероника стояла уже перед нею с револьвером в руке.

Женщина отпустила мальчика и выпрямилась; на нее падал свет из открытых камер. Она была одета в белое шерстяное платье с короткими рукавами, перетянутое в поясе шнурком, лицо ее было еще молодым, однако увядшим, худым и морщинистым. В светло-русых волосах кое-где белела седина. Глаза сверкали яростной ненавистью.

Женщины молча смотрели друг на друга, словно враги, оценивающие друг друга перед схваткой. Вероника ликовала, на губах у нее появилась презрительная улыбка. Наконец она проговорила:

– Если вы хоть пальцем тронете моего сына, я вас убью. Уходите.

Женщина нисколько не испугалась. Казалось, она о чем-то размышляла, одновременно прислушиваясь, не идет ли помощь. Однако ничего не было слышно. В конце концов она опустила взгляд на Франсуа и сделала движение, словно собираясь снова завладеть своей добычей.

– Не прикасайтесь к нему! – яростно повторила Вероника. – Не прикасайтесь, или буду стрелять!

Женщина пожала плечами и произнесла:

– Хватит грозить. Если бы я хотела убить твоего щенка, он был бы уже мертв. Но его час еще не пробил, и умереть он должен не от моей руки.

Вероника вздрогнула и невольно прошептала:

– А от чьей руки он должен умереть?

– От руки моего сына, поняла? Того, которого ты только что видела.

– Ваш сын – убийца! Чудовище!

– Это сын…

– Молчите! Ни слова больше! – властно остановила ее Вероника, поняв, что женщина – любовница Ворского, и опасаясь, как бы она не сказала чего-нибудь лишнего при Франсуа. – Молчите, вы не должны произносить это имя!

– Когда надо будет, его произнесут, – ответила женщина. – Ах, как я страдала из-за тебя, Вероника, теперь пришел твой черед, и это только начало!

– Убирайся! – целясь в нее, воскликнула Вероника.

– Повторяю, хватит грозить.

– Убирайся, или буду стрелять! Клянусь жизнью сына!

Несколько встревожившись, женщина попятилась, но ее тут же охватила новая волна ярости. Она бессильно взмахнула кулаками и хрипло, бессвязно затараторила:

– Я отомщу… Вот увидишь, Вероника… Крест, понимаешь?… Крест уже готов… Ты – четвертая… Вот это будет месть! – Ее жилистые, узловатые кулачки замолотили по воздуху. Она все не унималась: – Ах, как же я тебя ненавижу! Пятнадцать лет ненависти! Но крест за меня сполна отомстит… Я сама – слышишь? – сама привяжу тебя к нему! Крест готов… Вот увидишь… Крест готов…

С этими словами она выпрямилась и под дулом револьвера медленно пошла прочь.

– Мама, ты ведь ее не убьешь, правда? – пролепетал Франсуа, который догадался, какая борьба разыгрывается в душе матери.

Вероника, казалось, очнулась и ответила:

– Нет-нет, не бойся. Хотя, наверное, и нужно бы…

– О, прошу тебя, мамочка, оставь ее в покое, и пойдем.

Она взяла сына на руки, хотя женщина еще не скрылась из виду, прижала к себе и отнесла в камеру, словно он весил не больше грудного ребенка.

– Мама… Мамочка… – бормотал Франсуа.

– Да, милый, я твоя мама, и теперь уж у меня никто не сможет тебя отнять, клянусь.

Не обращая внимания на острые камни, Вероника на этот раз быстро пролезла сквозь дыру, проделанную Франсуа в стене, втащила его за собой и только тогда освободила мальчика от пут.

– Здесь мы в безопасности, – сказала она, – во всяком случае, пока. На нас могут напасть только из твоей камеры, а уж этот лаз я защитить сумею.

Мать с сыном крепко прижались друг к другу. Их губы и руки теперь не разделяла никакая преграда. Наконец-то они увидели друг друга, смогли заглянуть друг другу в глаза.

– Боже, как ты хорош собой, мой Франсуа! – воскликнула Вероника.

Она не находила в сыне никакого сходства с юным убийцей и удивлялась, как Онорина могла их спутать. Ее восхищали благородство, искренность и нежность, написанные на лице сына.

– А ты, мама? Я и представить не мог, что у меня такая красивая мать, – признался Франсуа. – Ты казалась другой даже во сне, когда ты являлась мне в виде феи. А ведь Стефан часто мне рассказывал…

Вероника перебила:

– Нам надо спешить, мой милый, и скрыться, чтобы они нас не обнаружили. Пора идти.

– Да, – согласился мальчик, – для нас теперь главное – уехать с Сарека. Я придумал план бегства, он обязательно удастся. Но погоди-ка: что стало со Стефаном? Я говорил, что слышал внизу, под моей камерой, шум, и боюсь…

Не отвечая на вопрос, Вероника потащила сына за руку.

– Мне нужно о многом тебе рассказать, сынок, о многих печальных событиях, ты обязан о них знать. Но сейчас… Сейчас мы должны укрыться в Монастыре. Эта женщина пойдет за помощью, и они пустятся нам вдогонку.

– Когда она ворвалась ко мне в камеру и застала меня за тем, что я долбил стену, она была не одна. С ней был еще кто-то.

– Наверное, мальчик примерно твоего возраста?

– Я его не видел. Они с женщиной набросились на меня, связали и отнесли в коридор, потом женщина куда-то ушла, а он вернулся в камеру. Теперь он знает, что туннель ведет к Монастырю.

– Да, это ясно, но мы легко с ним справимся, а потом заделаем этот выход.

– Но остается мост, который связывает оба острова, – возразил Франсуа.

– Моста нет, – сообщила Вероника, – я его сожгла. Монастырь отрезан.

Они быстро шли вперед; Вероника поторапливала сына, с виду несколько встревоженного ее словами.

– Да, верно, – повторял он, – я понимаю, что не знаю многого, что ты, мама, многое от меня скрывала, чтобы не пугать. Например, что сожгла мост. Ты облила его бензином, что был уже приготовлен по плану Магеннока, придуманному на случай опасности? Стало быть, они угрожали и тебе, они воюют и с тобой, да, мама? А потом слова, которые с такой ненавистью говорила эта женщина. А потом… Потом главное: что все-таки случилось со Стефаном? Они сейчас говорили о нем шепотом у меня в камере. Из-за всего этого я как на иголках. Да и лестницы, что ты принесла, я не видел…

– Прошу тебя, сынок, потом, нам нельзя терять ни секунды. Эта женщина уже, наверное, позвала кого-нибудь. Они идут по нашим следам.

Вдруг мальчик остановился как вкопанный.

– Мама!

– Что такое? Ты что-то слышишь?

– Да, кто-то идет.

– Ты уверен?

– Кто-то идет нам навстречу.

– Ага, это возвращается из Монастыря убийца, – глухо заметила Вероника.

С этими словами, готовая на все, она нащупала в кармане револьвер. Затем толкнула Франсуа в тень, направо, в одно из ответвлений туннеля, скорее всего, заваленное, которое она видела, когда шла из Монастыря.

– Сюда, сюда, – шепнула она. – Здесь он нас не заметит.

Шаги приближались.

– Стань глубже в тень и не двигайся, – приказала Вероника.

Мальчик прошептал:

– Что это у тебя, мама? Револьвер? Но ты не будешь стрелять?

– Наверное, нужно бы, – шепотом ответила она. – Это чудовище! Он похож на свою мать. Мне и ее нужно было… Мы еще можем пожалеть… – И Вероника добавила почти против воли: – Он убил твоего деда.

– Ах, мамочка! Мама…

Она поддержала мальчика, чтобы он не упал, и в темноте услышала, как сквозь сдавленные рыдания он шепчет:

– Все равно… не стреляй, мама…