Второй шанс в Эдене

– Сразу, как только сможем, – говорит он.

Торрейя даже не пытается сдержать улыбку, протягивая ему едва созревшую «конфетку-с-ветки». Противиться теплу и искренности ее сверкающих глаз абсолютно невозможно.

Скворец поднялся уже на восемьдесят метров над землей. Лавр догадывается, что глаза птицы заменили совиными и это позволяет ей уверенно летать даже в самую темную ночь.

Райкер падает, и Лавр чувствует перья, податливую плоть и хрупкие кости в его когтях. В ярости он отрывает голову скворца. «Конфетка», которую несла птичка, летит на землю, и даже Райкер не может рассмотреть, куда она падает.

Лавр утешает себя тем, что все это произошло внутри охраняемого периметра его поместья. С любым зверьком, попытавшимся ее отыскать, быстро разберутся охотничьи псы и ястребы.

Он бросает тело скворца, чтобы хоть приблизительно отметить место, где поутру придется начать тщательные поиски.

Теперь большая птица совершает крутой вираж и беззвучно летит к дому. Внизу клочья серого тумана перемежаются черными контурами деревьев, так что их нетрудно увидеть и обогнуть. Лавр не различает отдельных черт поверхности – скорость полета смазала все очертания.

Он проклинает собственную глупость, порождение тщеславия. Надо было этого ожидать, надо было предусмотреть. Лавр из прошлого обязательно так бы и сделал. Торрейя и Жанте провели в поместье три дня, и новости о «конфетках-с-ветки» уже просочились наружу. Программируемый синтез нейрофизинов – слишком важное событие, и высокие ставки привлекли на поле боя игроков средней руки. В этой войне союзников быть не может.

Райкер проносится над последним рядом деревьев, теперь дом перед ним как на ладони, яркие прямоугольники окон дают достаточно света для привычных к сумеркам глаз орла. Камассия в пятидесяти метрах от боковой двери. В ее походке не заметно ни торопливости, ни скрытности. Девушка вышла на вечернюю прогулку, это никого бы не удивило.

Хладнокровная штучка, признает Лавр. Восемнадцать месяцев она была глазами и ушами Кочи в его доме, а он ничего не заподозрил. Только «конфетки-с-ветки» заставили ее сбросить личину и рискнуть, передав новинку скворцу.

Лавр считает, что еще можно удержать доминирующую позицию. Кочи и его бизнес в Пальметто не имеют особого значения. Если действовать быстро, урон можно предотвратить.

Он активирует канал связи через кортикальный чип.

– Готово, – сообщает он боевикам.

Но в первую очередь он хочет, чтобы эта сука узнала о своем провале.

Крылья Райкера громко хлопают. Камассия вздрагивает и оглядывается. Лавр видит, как искажается от страха ее лицо, когда Райкер летит прямо на нее, выставив перед собой стальные когти длиной с человеческую ладонь. Она пытается убежать.

Лавр навещает Торрейю в ее комнате, желая посмотреть, как она устроилась. За четыре дня гостевая спальня изменилась до неузнаваемости. Стены, закрытые голографическими постерами, превратились в окна, выходящие на северный полярный континент Тропиканы. По небесно-голубой воде плыли сияющие ледяные дворцы. Берег прорезали глубокие фиорды. Вечные и изящные. Но Лавр сразу же признал, что эти изображения по сравнению с фантазиями «конфеток» казались жалкими пародиями. В комнате появилась новая мягкая мебель пастельных тонов. По полу рассыпались лоснящиеся кожаными переплетами книги по занимательной мифологии из его библиотеки. Отрадно видеть, что ими кто-то наконец с удовольствием пользуется. Все горизонтальные поверхности заняты мягкими Ожившими Зверьками. Их здесь не меньше трех десятков. На тумбочке у кровати стоит поцарапанный кубик с голограммой улыбающейся женщины. Этот предмет явно выбивается из общего стиля изысканного уюта. Лавр смутно припоминает, что когда-то видел его в чьем-то офисе.

Торрейя прижимает к груди пухлого игрушечного коалу и заливается смехом, когда Оживший Зверек трется пушистой головой об ее шею и довольно мурлычет.

– Разве они не чудесные? – восклицает она. – Каждый, кто живет в поместье, подарил мне по такой игрушке. И Жанте тоже. Вы все так добры к нам.

Лавр с улыбкой протягивает ей огромную панду. Она почти одного роста с девочкой. Торрейя встает на кровати и целует игрушку, а потом опрокидывается на спину в объятиях воркующей панды.

– Я назову его Сент-Питер, – заявляет она. – Потому что это ваш подарок. Он будет спать со мной всю ночь и меня охранять.

Ощущение влажного прикосновения ее поцелуя вызывает непонятное теплое чувство.

– Жаль, что Камассии пришлось уехать, – продолжает Торрейя. – Она мне очень нравится.

– Да. Но после женитьбы кузена семье необходима ее помощь на островной плантации.

– Я смогу ее там навестить?

– Возможно. Когда-нибудь.

– И Эригерона тоже нигде нет, – жалуется она. – Он добрый. Он помогает Жанте передвигаться и рассказывает смешные истории.

Лавр даже подумать не мог, чтобы глава его боевиков, почти маньяк-убийца, стал рассказывать сказки ради удовольствия детей.

– Он вернется через пару дней. Его послали в Пальметто, чтобы разобраться с кое-какими контрактами для меня.

– Я и не знала, что он тоже участвует в управлении компанией.

– Эригерон многое умеет. Кто эта женщина? – спрашивает он, чтобы предотвратить дальнейшие расспросы.

Лицо Торрейи мгновенно застывает. Она с виноватым видом оглядывается на старый кубик с голограммой. Женщина в нем очень молода, не больше двадцати лет, очень красивая, с мечтательной улыбкой на губах. Ее светло-рыжие волосы разметались по плечам.

– Это моя мама. Она умерла, когда родился Жанте.

– Очень жаль.

Но женщина на портрете – определенно мать Торрейи; Лавр замечает их сходство в чертах лица, в одинаковых зеленых глазах, в цвете волос.

– В Лонгторпе все, кто ее знал, говорили, что она была особенной, – говорит Торрейя. – Настоящая леди. Ее звали Немезия.

После обеда Лавр ведет Торрейю вниз, в городской зоопарк. Он считает, что эта прогулка утешит ее после внезапного исчезновения Камассии.

За все свои сто двадцать лет Лавр до сих пор не нашел времени для посещения зоопарка. Но день сегодня чудесный, и они, держась за руки, прогуливаются по зеленым дорожкам между вольерами.

Торрейя подбегает к ограждениям, улыбается, показывает на диковинки и задает бесконечные вопросы. Очень часто она прищуривает глаза и сосредотачивается на том, что видит, тогда он понимает, что она пользуется сродственной связью с Жанте, давая брату возможность тоже порадоваться их прогулке. Интересно, станет ли результатом этого посещения еще одна «конфетка-с-ветки»?

Лавр с удивлением сознает, что тоже наслаждается прогулкой. Местных животных на Тропикане нет, поскольку суша здесь слишком мала, чтобы поддерживать сложный процесс эволюции. Вместо этого жители привезли с собой множество достойных внимания существ. В здешнем зоопарке земные звери и обитатели других миров рычат и шипят, угрожая друг другу.

Торрейя тащит его к палатке с мороженым, и Лавру приходится занять пару монет у охранников, чтобы оплатить вафельные рожки. До сих пор он никогда не брал с собой денег, они ему были просто не нужны.

Мороженое и долгий солнечный день в обществе Торрейи стали настоящим райским наслаждением.

Лавр просыпается посреди ночи в холодном поту. Имя всплыло в голове – Немезией звали одну из его подружек. Как давно это было? Точной даты он вспомнить не может. Лавр смотрит на лежащую рядом Абелию, дитя с телом настоящей женщины. Она свернулась клубочком, пряди волос упали на лицо. Во сне мелкие резкие черты ее личика кажутся почти ангельскими. Он закрывает глаза и понимает, что не в состоянии даже воспроизвести в памяти ее лицо.

За сорок лет после смерти жены его постель согревали сотни временных подружек. Приходили и уходили, чтобы уступить место более молодым и свежим. Невозможно выделить из этой вереницы кого-то одного. Но Немезия, безусловно, была одной из фавориток, раз его память сохранила эту сцену: девушка, о которой он думает, стояла перед ним под яркими лучами солнца и медленно раздевалась, позволяя серебрящемуся дождю ласкать ее кожу. Но как давно это было?

Будучи сгустком чистой энергии, Лавр странствовал в космосе, подчиняясь лишь своим желаниям и удовлетворяя свое любопытство относительно устройства Вселенной. В пустынных мирах он наблюдал одновременный восход двух солнц. Видел взрыв квазаров. Парил в кольцах газовых гигантов. Исследовал огромные звезды в галактическом ядре.

Он был там в самом начале, когда спиральные пылевые облака сжимались, превращаясь в новую звезду, видел, как из мелких частиц образовывалось семейство планет. Он был там и в самом конце, когда остывающее солнце стало расширяться и его сияние постепенно обретало оттенок янтаря, а потом становилось багрово-красным.

Крошечная белая вспышка в центре просигналила о финальном схлопывании. Нейтронное ядро с ненасытной алчностью поглощало материю и генерировало чудовищные импульсы гамма-излучения.

Конец наступил быстро, в течение часа схлопывание поглотило все, до последнего перегретого иона. Финальный катаклизм заслонила черная дыра.

Лавр долго еще парил над границей пустоты, гадая, что находится за ней. Врата в иную Вселенную. Истина.

Он улетел прочь.

Торрейя признается, что еще никогда не выходила в море, и тогда Лавр везет ее по спокойным водам залива на своей великолепной двухмачтовой яхте. Под парусами они огибают разбитый грузовой модуль, оставшийся посреди бухты. Это огромная коническая капсула, рассчитанная на вход в атмосферу и доставку тяжелого оборудования для первопроходцев еще до строительства космопорта, которое было закончено два столетия назад. Спускаемый груз удалось спасти, а сам корпус никого не интересовал. Теперь его темная титановая громада выступает над водой на пятьдесят метров, а открытые верхние люки стали пристанищем для чаек и других птиц, завезенных людьми в этот мир. По ночам на носовом конусе вспыхивают яркие огни, помогающие кораблям войти в гавань.

Торрейя перегибается через планшир и опускает руку в теплую воду, всем своим видом выражая мечтательное удовлетворение.

– Как хорошо, – говорит она. – И вчера, в зоопарке, тоже было чудесно. Спасибо, Лавр.

– Не за что, – рассеянно отвечает он, все еще находясь во власти печальной тающей улыбки и длинных рыжих волос.

Торрейя хмурится, огорченная небрежным ответом, но сразу поворачивается к идущим рядом шлюпам и их экипажам, суетящимся на палубах, и прищуривает глаза. Лавр приказывает капитану сделать еще один круг. По крайней мере, девочке прогулка доставляет удовольствие.

Насколько Торрейя понимает, генетик – это доктор, который берет какие-то анализы. Она позволяет ему взять образец крови, а потом слоняется по кабинету, откровенно скучая в этом помещении, интересном только для взрослых. Райкер, захваченный волнением, передавшимся от Лавра, замирает на своем шестке.

Подозрения крепнут, как только Лавр подключается к файлам своего мажордома. Немезия жила в его резиденции одиннадцать лет назад.

Он садится в кожаное кресло с высокой спинкой за стол из розового дерева, не в силах шелохнуться под гнетом ожидания. Генетик целую вечность возится с программами в своем секвенсере и близоруко щурится на разноцветные графики, пляшущие на компактном голографическом экране устройства.