«Пассажир» из Сан-Франциско

Глава седьмая

Летом в выходные в Парке Горького народу всегда полно, а сегодня, на музыкальном фестивале, вообще яблоку негде было упасть. Наташа сказала, что будет около главной эстрады, но обнаружить ее в этой пестрой толпе представлялось делом невероятным. Поэтому Фил просто прислонился к дереву — все скамейки уже были заняты влюбленными парочками — и набрал ее телефон. Через минуту она подлетела к нему — смеющаяся, оживленная, похожая на беззаботную школьницу в этом своем цветастом сарафане и с косой, перекинутой через плечо. У Фила защемило сердце. Схватить бы ее и унести далеко-далеко, туда, где никто их не достанет… Так ведь везде достанут, сволочи…

— Здорово, правда? — И она потащила его к танцующим.

— А где Тема?

— На карусели, со Стасом. — Она махнула рукой в сторону колеса обозрения — не того, большого, с которого пол-Москвы видно, а маленького, детского. Стас и Тема как раз находились на его вершине. Фил посмотрел на них, слегка нахмурился, потом улыбнулся и закрутил Наташу в головокружительном вихре танцевальных па. Публика, которая больше толкалась на площадке, чем действительно танцевала, расступилась, любуясь красивой парой.

— Смотри, наша мама танцует! — Тема, вертевшийся в своей кабинке, восторженно показал пальцем на танцплощадку, в центре которой выдавали класс Наташа и Маковский.

— Где?.. Где? — вытянул шею Стас.

— Да вон же она, вон!

Стас наконец увидел.

— И с ней дядя… Серьезный дядя…

— Он не серьезный, он чудной. Он, вообще, из Америки. — Тема уже раз десять успел пересмореть свое отношение к Филу, и так ни на чем не остановился. Вроде бы, хороший, но…

И, к тому же, папа в последнее время часто звонить стал, пригласил вот их с мамой в парк. Может, и не нужны им никакие американские дяди?

— Его там все знают — и Буре, и Грецки… — Колесо благополучно описало полный круг и опустило отца с сыном на землю. Они подошли к танцующим, остановились поодаль. Немного полюбовались танцующей парой, которая уже перешла к танго. Толпа вокруг восторженно хлопала.

— Посиди-ка пока здесь… — Стас усадил Тему за столик уличного кафе, подошел к стойке, порылся в карманах в поисках денег.

— Принесите ему мороженое.

— Какое?

— Какое-какое… Хорошее… — до мороженого ему явно не было никакого дела.

Отдав деньги, он направился к танцующим, уверенно вошел в круг, оттеснил Фила от Наташи. Зрители наблюдали за происходящим с любопытством, а внимание зрителей Стаса всегда вдохновляло. Если Фил танцевал хорошо, то Стас — просто превосходно. На короткое мгновение ганца они с Наташей составили одно целое, и Фил вдруг ощутил такой укол ревности, что чуть было не бросился на соперника с кулаками. Там, в больнице, Стас был жалок, Сейчас — уверен в себе, и казался полностью поборовшим свое пристрастие. Надолго ли?

Фил двинулся в их сторону, Стас это уловил и не стал дожидаться развития событий — оставил свою партнершу посреди площадки и удалился с видом победителя. Фил и Наташа остались стоять посреди круга, растерянно глядя друг на друга. Желание продолжать танец испарилось, кураж прошел. Публика, почувствовав, что представление закончено, частично разошлась, частично присоединилась к танцующим. Наташа с Филом молча выбрались с площадки и подошли к Теме, который уплетал уже вторую порцию мороженого.

— Папа пошел билеты на карусель брать! — радостно сказал он, чмокнул маму в щеку перемазанными губами и умчался вслед за отцом.

— Хочешь мороженого? — прервал молчание Фил.

— Нет, спасибо.

Они пошли по аллее в сторону аттракционов, потом свернули на менее оживленную тропинку.

— Он всю жизнь был такой, — Наташа смотрела куда-то в сторону.

— Прости, что ты сказала? Я не расслышал.

— Ты сегодня совсем меня не слышишь. Ал-ло! Ты где? — она повернулась к нему.

— Я уже близко, — печально улыбнулся Фил. — Скоро буду.

— Ты не хочешь мне рассказать, что происходит?

— Ничего особенного. Просто неважно себя чувствую… Пройдет, не обращай внимания.

— Ясно… Я вмешиваюсь не в свое дело, — горько сказала Наташа и опять отвернулась.

— Вот как?

— Да, именно так!

— Хорошо, что бы ты хотела узнать?

— Ты все равно не скажешь… Ну и правильно, почему ты должен со мной откровенничать? Скоро улетишь в свою Америку. Просто я, дура, слишком много хочу от жизни.

То, что ничего серьезного между ними быть не может, она знала с самого начала, и все-таки, как и все влюбленные женщины, надеялась… После Питера он сильно изменился — что-то там произошло, она это почувствовала. Но что — так и не выяснила. Плохой из нее получился соглядатай…

После Питера они встречались, и не раз, но Фил отдалялся все больше и больше, мрачнел, замыкался в себе…

Она почувствовала, как слезы наворачиваются ей на глаза.

— Ну не надо… — Фил обнял ее, пытаясь успокоить. Некоторое время они просто стояли так, никого вокруг не замечая, пока Темкин голос не вывел их из оцепенения:

— Эй, ну вы где? Папа на колесо билеты на всех взял!

— Идем, идем… — очнулась Наташа.

Они пошли к каруселям, где, поджидая их, стояли Тема и Стас.

— Спасибо тебе за Петербург… Все было очень здорово. И Теме понравилось… Спасибо.

— Не понял, ты что, прощаешься со мной?

— Так получается… — в ее голосе прозвучала тоска.

— Ну, хочешь, я сделаю так, что мы будем видеться чаще?

Музыка, до этого наполняющая все уголки парка, вдруг закончилась — оборвалась прямо посередине веселого вальса.

— Тебя подозревают… Я не верю в это… И не хочу верить… — голос ее задрожал, на глаза опять навернулись слезы.

— Успокойся, успокойся… Все не так страшно. Потом ты сама все поймешь.

— Когда потом?! — она остановилась. Фил взял ее за руку, сказал, словно размышляя вслух:

— Давай бросим все!… мои проклятые тайны, твою дурацкую работу. Возьмем Темку и исчезнем…

— Давай! — выпалила Наташа в ответ.

Фил убрал руку, отстранился.

— Может, в этом выход, — произнес задумчиво. — Давай пока отложим этот разговор. Завтра я лечу в Америку. Надо. Понимаешь, очень надо, — потом взглянул на нее и, как бы жалея, повторил еще раз:

— Понимаешь?

Темка подбежал к ним, посмотрел озадаченно. Стас, явно лучше разобравшийся в ситуации, остановился немного в стороне.

— Это ты так ничего и не понял, — взгляд ее был усталым, как у человека, которому давно надоело играть в бессмысленные игры.

— Прощай… — Наташа взяла у Темы билеты, молча сунула их Филу, и, потянув Темку за руку, уверенно зашагала прочь… Тема растерянно оглянулся, но противиться маме не стал. Только тоскливо посмотрел на отца и потом вопросительно — на Фила.

Фил стоял неподвижно, понимая, что допустил очередной прокол, и едва ли не самый значимый…

— Ну что, дядя, покатаемся? — спросил Стас, когда Наташа с Темкой скрылись за поворотом.

Фил без всякого энтузиазма кивнул, соглашаясь.

Перед отлетом он хотел позвонить Наташе, даже набрал номер, но повесил трубку, едва заслышав ее голос. Ничего такого, что бы ее обрадовало, он сказать не мог, а прощаться еще раз…

В аэропорту он заметил Мартина — тот возвращался тем же рейсом. Они не поздоровались друг с другом, даже головой не кивнули. В самолете их места оказались почти рядом, но ни у того ни у другого не было желания поддерживать светскую беседу. Фил задумчиво смотрел в иллюминатор, пока самолет взлетал, провожая глазами Москву, а потом откинулся в кресле и закрыл глаза.

— И потом без всяких видимых причин, вылетел в Сан-Франциско через Харбин. Он был явно чем-то встревожен.

Наташа пришла к Волкову с очередным отчетом, на этот раз последним. Ей почти нечего было сказать после Питера, нечего было сказать и сейчас. Волков все эти дни ходил мрачнее тучи, с Наташей, кроме как на рабочие темы, не общался.

— А как он тебе объяснил свой отъезд?

— Никак. Сказал, что надо… Очень надо.

— И это все, что ты можешь мне сообщить?

— Мне кажется, у него неприятности.

— Кажется? Или неприятности?

— Я не знаю…

— А что ты вообще про него знаешь? — Волков вдруг разозлился. — Любит Петербург, импрессионистов, хорошие рестораны, знает языки, учит Темку английскому, обещает привезти клюшку из НХЛ… с автографом. Или же еще что-то?

— Если честно, то ничего.

— Информации ноль, одни чувства…

— А может, и чувства! Или вы хотели, чтобы я у него взяла прошение об отставке? Я и так старалась, как могла!

— Прошу избавить меня от интимных подробностей твоих стараний! — Волков приподнялся в своем кресле, навис над столом, глядя на Наташу не то с болью, не то с яростью.

— Дура!

— Не смейте со мной разговаривать в таком тоне! — она вскочила со стула.

— Ты что, влюбилась в него, что ли?

— А вот это уже — мое личное дело. И, думаю, вас это не касается.

Она с вызовом посмотрела ему в глаза, руки ее непроизвольно сжались в кулаки:

— И вообще, кто вас прислал в нашу семью? Вы знали, что Вика тогда, после Парижа, была ни при чем?

Наташу этот вопрос мучил с самого Питера, но она все никак не решалась его задать. Наверное, боялась ответа. После Викиной смерти Волков стал для нее самым близким человеком, фактически, заменил отца. А в последние годы она стала замечать, что вызывает в нем не только отеческие чувства. Она и боялась этого, и надеялась. Особенно после того, как они со Стасом перестали жить вместе. Но что-то Бориса останавливало, может быть, эта тайна, которую он тщательно от нее хранил. А потом появился Фил…

— Это тебе Маковский сказал? — Волков опустился в кресло, прикрыл рукой глаза.

— Что Маковский… Вы знали или нет?

Волков молчал долго, Наташа уже было решила, что он так и не ответит.

— Знал, — он буквально выдавил из себя это слово. — Но ни тебе, ни Вике об этом не сказал.

— А почему?

— Струсил или не успел, думай как знаешь… — теперь в его голосе звучало чуть ли не безразличие, как у человека, который знает, что самое тяжелое и неприятное уже позади, и теперь все равно уже ничего не поправишь.

Наташа подошла к окну, с тоской посмотрела на яркий июльский день, который вдруг утратил для нее все краски.

— И теперь ты хочешь искупить свою вину? Возишься со мной всю жизнь…

Волков поднялся из-за стола, подошел к ней, встал рядом. Взглянул в окно, потом на нежный Наташин профиль, поднял уже руку, чтобы коснуться ее плеча, но не посмел…

— А что, если я влюбился?… — голос его звучал хрипло и прерывисто. — Сначала в Вику, а теперь вот тебя полюбил…

Еще недавно она была бы рада этому признанию, а теперь…

— Ты знаешь, кто погубил Вику?

— Знаю! — Волков отстранился от нее, голос его опять стал жестким. — Но тебе сказать не могу.

Наташа отвернулась от окна, посмотрела прямо в глаза своему шефу:

— Тогда я вас прошу, перестаньте обо мне даже думать.

В кабинете повисло молчание, такое тягостное, что, казалось, его можно потрогать рукой и сложить из него стену, как из кирпичей.

— Как ты, оказывается, умеешь делать больно… — сдавленно произнес Волков и отвернулся к окну.

— Надоело! — закричала вдруг Наташа. — По какому праву вы вмешиваетесь в мою жизнь! Что за контроль! Хватит! Обойдусь без ваших советов! Я хочу жить так, как я хочу! Я, понимаете, я! А не вы! — голос ее неожиданно сорвался, в нем послышались слезы. Она попыталась их сдержать, но не сумела, и через секунду уже рыдала — зло и неудержимо. Волков подскочил к ней, усадил на стоящий неподалеку диван, обнял и принялся утешать, словно ребенка.