Пьесы. Статьи

З о н н е н б р у х (смотрит на нее, словно не понимая). Иоахим? Значит, он в самом деле был здесь?

В и л л и. Нет! Нет! Я не могу это слышать! Ты права, Лизель, здесь произошло свинство, подлое свинство! Мама! Мама! И это сделала моя сестра! Моя сестра!

Б е р т а (спокойнее, чем остальные). Все-таки как же теперь быть? Лизель! Вилли! Что же теперь делать! Вальтер, почему ты ничего не говоришь? Отвечай же, наконец!

З о н н е н б р у х (подходит, наклоняется к ней). Надо молчать, Берта. Молчать обо всем. Все мы должны молчать, дети мои. (К Рут.) Антоний знает, что произошло с Иоахимом?

Р у т. Нет. Он уже полчаса сидит в убежище.

З о н н е н б р у х. Я поговорю с ним. Беру это на себя.

В и л л и (насмешливо). Что еще ты хочешь взять на себя, отец?

З о н н е н б р у х (с состраданием). Твою изуродованную душу, Вилли. (Подходит к Лизель, мягко.) А тебе, Лизель… как хотел бы я облегчить хоть немного твое горе…

Л и з е л ь (угрюмо). Меня оставь, отец! (Кричит.) Оставьте меня в покое! (Отходит к камину, опирается локтями на карниз, сжимает голову руками.)

Б е р т а. Да, Вальтер. Ты должен поговорить с Антонием. А мы все… это ужасно! Мы Все должны молчать. Да, Вилли, и ты тоже! Это постыдно, но у нас нет другого выхода.

В и л л и. Я, я должен молчать, а в это время враг безнаказанно уходит из наших рук! И, может быть, даже смеется над нами, сентиментальными дураками! Нет, мама! Не жди этого от меня.

Б е р т а. Успокойся, Вилли. Есть надежда, что этому Петерсу далеко не уйти. Ты видел, в каком он был состоянии? Я убеждена, что его схватят очень скоро. (Сурово глядя на Рут.) Людей, готовых помогать преступникам, у нас, к счастью, не так много! Это ничтожное исключение. Да, Вилли. Не огорчайся. Ясно, что этот Петерс далеко не уйдет.

Слышен отдаленный вой сирен, отменяющий тревогу. Все слушают молча.

Р у т (когда сирены затихли). Если все ясно, то не о чем и говорить. Пора спать. Спокойной ночи, отец. Спокойной ночи, мама. Спокойной ночи, Лизель. (Начинает подниматься по лестнице.)

Л и з е л ь (отрывается от камина, лицо искаженное, голос хриплый). Постой, Рут! Не торопись так. Скоро ты здесь кой-кому понадобишься.

Р у т (стоя на лестнице). Лизель! Какой у тебя ужасный вид! Чего ты хочешь от меня?

Л и з е л ь. Не уходи. Сейчас придет полиция.

Все смотрят на нее, ошеломленные.

Б е р т а (после паузы). Полиция? Что ты говоришь?

В и л л и. Ведь полиция еще ничего не знает…

Л и з е л ь. Нет, уже знает.

Р у т. От тебя, Лизель?

Л и з е л ь. От меня. Я позвонила по телефону оттуда, как только заметила твое исчезновение. И твоего автомобиля…

З о н н е н б р у х (подходит к Лизель, с отчаянием). Что ты наделала, Лизель! Ради всего святого, что ты наделала!!

Л и з е л ь (стараясь убедить). Я должна была сделать это, должна… (Вдруг кричит.) А вы что? Хотели скрыть, утаить, да? Даже ты, Вилли! Даже тебя смогли убедить! Ведь вы уже почти договорились! Скрыть, утаить это свинство, да? Чтобы не скомпрометировать себя, да? (Показывает на Рут.) И ее, ее спасти от ответственности, от наказания, да? Ну нет, это не удастся!

Б е р т а. Довольно, Лизель! Ради бога, довольно!

В и л л и. Да, мама. Красиво теперь мы все выглядим!

Р у т (спустилась с лестницы, обращается к Вилли с презрением). За себя ты можешь быть спокоен, у тебя были самые лучшие намерения. (Зонненбруху.) Дело сделано, отец. Думаю, ты не сердишься на меня? Если бы надо было, ты, наверно, поступил бы так же.

Б е р т а. Не говори глупостей, ужасное существо! Надо обдумать, сообразить, прежде чем придут. Или вы не отдаете себе отчета, что ей угрожает?

Л и з е л ь. Не беспокойся, мама. Она так любит яркую жизнь.

В и л л и (пораженный внезапной мыслью, бежит к парадной двери, зовет). Антоний! Антоний!

А н т о н и й спустя минуту появляется на пороге.

Где мой пистолет?

А н т о н и й. Я оставил его на столе, герр Вилли, вот здесь, как только фрейлейн Рут пришла и приказала мне идти в убежище. Я просил, чтобы она отдала его вам.

В и л л и. Но его нет на столе, нет! (Возмущенный.) Рут, куда девался мой пистолет?

Р у т. Не знаю. Помню, что Антоний положил его на стол, больше я им не интересовалась.

В и л л и. Конечно, ты была занята другим! Час от часу не легче! Только этого не хватало. Мама, от всего этого можно сойти с ума! Почему Антоний еще стоит здесь? Убирайтесь!

А н т о н и й уходит.

Л и з е л ь. Короче говоря, герр Петерс вдобавок запасся у нас оружием. Нельзя сказать, Вилли, что у тебя сейчас умное лицо.

З о н н е н б р у х. Берта, прошу тебя, может быть, ты повлияешь на Лизель, чтобы она избавила нас от этой жестокости!

Л и з е л ь. Смешной старый человек! Что ты знаешь о жестокости!

Б е р т а. Лизель! Ты слишком много себе позволяешь!

В передней слышен звонок у входной двери, все, за исключением Лизель, замирают, повернувшись к дверям. Лизель подходит к Вилли, опирается рукой на его плечо, не отрывая глаз от Рут. В передней шаги, громкий стук, входят д в о е п о л и ц е й с к и х, за ними А н т о н и й.

П о л и ц е й с к и й. Добрый вечер. Полчаса назад нам сообщили, что в этом доме находится человек, бежавший из концентрационного лагеря. Значит, он был найден здесь и задержан, не так ли?

З о н н е н б р у х. Не совсем так. Произошло недоразумение. Этого человека здесь нет.

П о л и ц е й с к и й. Как это нет? Но ведь он был здесь! Кто из вас звонил к нам?

Л и з е л ь. Я звонила.

П о л и ц е й с к и й. В таком случае, может быть, вы нам объясните?..

Р у т. Объясню я. Она знает очень мало.

П о л и ц е й с к и й. Если вы знаете больше, пожалуйста, говорите. Где этот человек?

Р у т. Уже довольно далеко отсюда. По дороге в Кассель.

П о л и ц е й с к и й. Пожалуйста, без шуток. Все-таки примерно с полчаса назад он был здесь?

Р у т. Примерно полчаса назад он уехал отсюда на машине. На «мерседесе», который стоит перед домом.

П о л и ц е й с к и й. Уехал? Не понимаю. Кому принадлежит эта машина?

Р у т. Мне. Именно я отвезла этого человека километра за два отсюда, до пункта, который он мне указал, по дороге в Кассель.

П о л и ц е й с к и й. Надо ли понимать так, что вы сознательно помогли преступнику?

З о н н е н б р у х. Это был наш старый знакомый, мой бывший ученик.

П о л и ц е й с к и й. Это дела не меняет. Наш закон изолировал его от общества. Вы, сударыня, знали об этом?

Р у т. Меня это не интересовало.

П о л и ц е й с к и й. Не интересовало? Гм, поговорим об этом после. В данную минуту нас больше всего занимает, до какого места вы его довезли. Будет, пожалуй, проще всего, если, не теряя времени, мы попросим вас в нашу машину и поедем с вами — искать то место. Надеюсь, сударыня, вы хорошо его запомнили?

Р у т. Если это необходимо, пожалуйста, я готова.

П о л и ц е й с к и й. Прекрасно. Поторопимся. До свидания, господа. (Пропускает вперед Рут, указывая на дверь.)

Р у т (перед тем как выйти, оборачивается, смотрит на Лизель с жалостью). Ах, Лизель! (Обводит всех взглядом, кивает головой, выходит, за ней оба полицейских.)

Берта резкими движениями толкает за ними свое кресло, беспомощно останавливается перед захлопнувшейся дверью. Зонненбрух идет к лестнице, опирается на перила. Лизель неподвижна, глаза ее закрыты.

В и л л и (быстро взбегает вверх по лестнице в свою комнату, через минуту возвращается, пряча в кобуру пистолет). Я еду с ними, мама. (Выбегает.)

Б е р т а (двигает кресло в разных направлениях, как бы в поисках чего-то, тихо зовет). Вальтер!

Зонненбрух подходит, останавливается перед ней, кладет руку ей на плечо.

Л и з е л ь (открывает глаза, смотрит на всех, словно не узнает, подносит руку ко лбу, говорит шепотом). Пойду лягу… я смертельно устала… (Медленно уходит в столовую.)

З о н н е н б р у х (после долгого молчания). Отправляйся и ты, Берта. Я зайду к тебе потом.

Б е р т а. Не оставляй меня в одиночестве, Вальтер.

З о н н е н б р у х. Извини, пожалуйста, мне необходимо побыть одному, совсем одному. Я пройдусь немного по саду.

Б е р т а. Ну хорошо, только недолго, ночи уже холодные. Я буду ждать тебя. (Выезжает в столовую.)

Зонненбрух подходит к камину, тушит лампу, идет к двери террасы, раздвигает портьеру, стоя на пороге, смотрит в ночь.

Спустя минуту слышен скрип двери наверху. Иоахим осторожно спускается по лестнице и направляется к двери террасы.

З о н н е н б р у х (услышал, оглядывается). Кто там?

И о а х и м. Это я, профессор, Иоахим.

З о н н е н б р у х. Вы? Здесь?

И о а х и м. Ваша дочь спрятала меня…

З о н н е н б р у х. Вы все время были здесь? И все слышали?

И о а х и м. Слышал. (Взволнованно.) У вас мужественная дочь, профессор!

З о н н е н б р у х. Да, это поразительно! С начала и до конца поразительно и жестоко!

И о а х и м (многозначительно). Она говорила мне, что на ее месте вы поступили бы так же.

З о н н е н б р у х (смутившись). Да, она сказала это.

И о а х и м. Вы сами не убеждены в этом?

З о н н е н б р у х (не отвечает, идет к дверям столовой, закрывает их, потом двери террасы, останавливается перед Иоахимом). Что вы намерены теперь делать?

И о а х и м. Это до некоторой степени зависит от вас, профессор.

З о н н е н б р у х. От меня?

И о а х и м. Ваша дочь говорила мне, что вы не изменились с тех пор, как я был вашим учеником, а потом и младшим коллегой. На это именно я и рассчитывал, когда шел сюда…

З о н н е н б р у х (сурово). Зато вы, вы изменились, Иоахим! (Помолчав.) Я хочу спросить вас…

И о а х и м. Слушаю.

З о н н е н б р у х. Как вы думаете, можно ли жертвовать человеком для спасения другого человека?

Иоахим молчит.

Отвечайте же на мой вопрос. Повторяю: можно ли жертвовать человеком ради спасения другого человека?

И о а х и м. Можно, а иногда даже необходимо. Можно, если речь идет о большем, чем только жизнь человека.

З о н н е н б р у х (резко). И это говорите вы, Иоахим Петерс, который вместе со мной когда-то верил, что человек — наивысшая ценность! Что никто, — вы слышите? — никто не имеет права губить другого человека, жертвовать им, обрекать его на страдания!

И о а х и м (с болью). Профессор! Зачем вы говорите так со мной?

З о н н е н б р у х. Потому что сегодня вы присвоили себе право поступать, как о н и! Как все те! Вы губите девушку, чтобы спасти себя! Вы обрекли ее на мучения, чтобы спастись самому! Я не могу с этим примириться, Иоахим.

И о а х и м. Речь идет о нашей борьбе, а не обо мне, профессор! Разве вы забыли, кого видите перед собой? Я давно обрек себя на страдания, на смерть — более вероятную для меня, чем жизнь, — чтобы бороться! Чтобы спасать всех нас! Чтобы противодействовать злу! (С болью.) Но я начинаю понимать вас, профессор. Вы просто хотите сказать, что я сделал ошибку, придя сюда, к вам.

З о н н е н б р у х (хватает его за плечи, трясет). Да! Да! Именно это я хотел сказать вам! Зачем вы пришли сюда, Иоахим? Зачем вы это сделали? (Отворачивается от него, отходит к лестнице, тяжело опирается на перила.)

И о а х и м (после некоторого молчания). Знаете ли вы, профессор, что такое одиночество, страшное немецкое одиночество в гитлеровском государстве? Оно должно быть хорошо знакомо и вам, если вы действительно не изменились с тех пор, как мы вместе…