Я сам похороню своих мертвых. Реквием для убийцы. Проходная пешка

Глава 15

Белль лежала на спине, наискось в разобранной постели. На ней были одни оранжевые трусики. Голова ее чуть-чуть повернулась набок, правая грудь немного осела на согнутую руку. Вытянутая левая рука с раскрытой ладонью свешивалась с кровати, точно расслабилась во сне. На полу, словно багровый могильный холм, лежала ночная рубашка, свет оставлял густые тени в лабиринте ее складок и морщин. Каштановые волосы были на ночь схвачены красной лентой на затылке, глаза открыты, а в сантиметре над переносицей, точно посередине лба — маленькая дырочка. Тонкая полоска теперь уже свернувшейся крови тянулась к брови.

Рейкс поднял глаза и даже не попытался вынуть из кармана пистолет. Спиной к иллюминатору стоял человек. Высокий, серо-белые волосы и сгорбленные плечи, густые брови нависли на глаза. Он стоял, держа в руке пистолет с глушителем. В петлице у него была белая гвоздика. Не шелохнувшись, стоял он — на Рейкса смотрело кривоносое лицо, бледное, будто вылепленное из гипса.

— За что? — Голос Рейкса прозвучал хрипло и вымученно.

— За то, что она принадлежала вам. Так же, как и Бернерс, — ответил Мандель. — Не думаете же вы, что я просто предал вас.

— А я доверял вам, работал на вас.

— И как всегда безукоризненно. Я сел в Гавре и все видел — смотрел с восхищением.

— Тогда за что же нас убивать? За что?

Мандель шагнул вперед. Он хорошо понимал потрясение Рейкса, понимал горе и отчаяние, сковавшее его тело, понимал, наверно, и то, что сейчас Рейксу, как никогда в жизни, нужно человеческое сочувствие. Мандель приставил пистолет к его груди, залез к нему в правый карман и вытащил пистолет. Отступив назад, он положил оружие Рейкса к себе в пиджак, встал в тени между шкафом и дверью ванной.

— За Сарлинга, — ответил Мандель. — Взгляните мне в лицо и вы увидите, как он должен был бы выглядеть. Нас было семеро братьев. Каждый пошел своей дорогой, но однажды он помог мне ступить на мою. А потом, если требовалось, я тоже ему помогал. Но в его дела не вмешивался. Между нами, единственными братьями в семье, царила любовь. Из любви к нему я и начал мстить. А сейчас жалею только, что не смог убить Бернерса сам. Но с женщиной покончено. Теперь ваша очередь.

— Она ведь носила моего ребенка. — И Рейкс понял, что за медленно умирающую маленькую жизнь ребенка он убьет Манделя. Убьет во что бы то ни стало.

— Она помогала убить моего брата.

— Ваш брат напрашивался на смерть с самого начала.

— У него была мечта.

— Это грязная мечта.

— Это его мечта.

— Вопрос стоял так: чья мечта победит — его или моя. Нго мечта недостойна человека. Как недостойна ваша любовь к нему. Вы могли бы уничтожить меня давным-давно и без всяких фокусов. Могли бы пощадить Белль и Бернерса, а убить только меня. Но вы хотели и золото получить. Вы смыслите в любви еще меньше, чем я. Мандель, Сарлинг — дерьмо все это! — Рейкс плюнул ему под ноги.

Мандель улыбнулся, его лицо ожило, он сказал:

— Мой брат меня бы понял. Его девиз: «Неважно, чем заниматься, важно извлекать выгоду». Прощайте, Рейкс.

Рейкс прыгнул вперед, одновременно с выстрелом Манделя. Пуля попала ему в левое предплечье. Падая, когда разум застлало красное пламя потрясения и боли, Рейкс выбросил вперед руки и уже почти лежа успел схватить Манделя за колено. Пальцы впились в ткань и твердую плоть. Он тянул их к себе, в одних лишь руках он держал смысл всей оставшейся жизни. Рейкс услышал второй приглушенный выстрел и словно со стороны почувствовал, как дернулось его тело, когда пуля пробила спину над левым бедром. Но и Мандель упал. Рейкс притащил, притянул, приволок его к себе. Ослепнув на мгновение от боли, он схватил Манделя за туловище, царапал, искал и наконец нашел ее, тощую, твердую от напрягшихся связок, теплую шею. Пальцы Рейкса сомкнулись на горле врага, сжали его. Сильные пальцы, сильные руки, они поднимали его на деревья, а ветки бешено раскачивались у карнизов Альвертона. Руки эти грузили мешки с зерном, обуздывали лошадей, без устали пилили дрова, гребли по озерам целые мили против ветра, а теперь, все крепче и крепче сжимая горло, выдавливали из Манделя жизнь, и тело врага билось и извивалось, как бьется и извивается форель, когда срывается с багра в лодку… и вдруг противник обмяк, затих, перестал сопротивляться.

Рейкс лежал, тяжело дыша, ковер у его губ намок от слюны. Наконец он открыл глаза и снова увидел вражеский мир каюты.

Рейкс поднялся, вынул пистолет из руки Манделя и, чтобы не оставить никаких сомнений (времени у него было так мало), дважды выстрелил — туда же, куда стреляли по Бернерсу и Белль. Бросив оружие на пол, Рейкс думал только об одном: как уйти чистым, не оставить следов, которые могут привести к Альвертону, круто покончить со всем, что напоминает о Рейк-сах, о его семье, о предках, покончить так, чтобы никто не нашел от этого выгоды.

Чувствуя, как засыхает под одеждой кровь, он подошел к столу, нашел бумагу, достал из сумки Белль шариковую ручку… а боги, отвернувшиеся от Рейкса, не упустили последнего случая посмеяться над ним: ручка писала пастой такой же красной, как и его собственная кровь. С трудом он вывел:

«От вашего непрошеного гостя. Передайте французским властям, что золото доставят в замок Мириа, который у города Лоудак, в Бретани, — примерно через час. Сведения достоверные. Каюта 4004».

Чувствуя, что силы покидают его, Рейкс сложил записку вчетверо и сверху подписал: «Капитану Уильяму Уорвику. Срочно». Потом он встал и подошел к Белль. Не выпуская из рук бумагу, он посмотрел на девушку, нагнулся, поднял мертвую, но еще теплую руку и поцеловал ее. Теперь Рейкс понял: не зная, как можно любить ее той любовью, какую она питала к нему, он взял бы ее в Альвертон, лелеял бы ребенка, и это стало бы для нее самым большим счастьем, какое она вообще могла бы обрести в жизни.

Он повернулся к полочке под зеркалом и вызвал звонком стюарда. Потом вышел в коридор, засунул записку в дверную щель около ручки, так, чтобы ее нельзя было не заметить.

Рейкс пошел по главному коридору правого борта. Хотя кругом размещались каюты, коридор, как ни странно, был пуст. А розыски уже, наверное, шли по всему кораблю, и эфир забивал радиограммы. Младший офицер безопасности руководил проверкой всех баров и ресторанов, кафе и шлюпок, разводящий приказал стюардам негласно обыскать как можно больше кают. Но Рейкс не боялся, что его обнаружат — ведь он, с трудом волоча ногу, шел под покровительством тех, которые десять минут назад отвергли его запоздалую жертву. Он миновал узкий безлюдный проход между каютами, прошел в ближайший к корме лифт, поднялся наверх и ступил в ночь под мелкий дождь на палубу у бассейна.

Рейкс остановился у поручней. Он стоял один, но с ним были мысли о Белль и Бернерсе. Потом они исчезли, когда темная вода, что плескалась о борт, напомнила ему о себе. Им овладело какое-то непонятное счастье и великое спокойствие, и он перегнулся через поручни, перевалился через них. Падая, Рейкс услышал голос отца, донесшийся из прошлого, мягкий, терпеливый голос. Он произнес: «Если будешь бороться с водой, она станет тебе врагом. Поддашься — и она станет другом».

Рейкс упал в воду, поддался ей… Его отнесло прочь, течение вскоре успокоилось, и он безропотно пошел ко дну.