Я сам похороню своих мертвых. Реквием для убийцы. Проходная пешка

— Белль, — снова позвал он.

Она подошла к двери.

— Что?

— Нет ли у вас пластыря? Я поранил лицо.

Она ничего не ответила, но Рейкс услышал, как Белль ушла и вернулась через минуту-другую.

— Мне войти?

— Да. Полечите меня сами.

Она открыла дверь. Рейкс сидел в кресле, обернув бедра полотенцем. Белль стояла на пороге в черном платье, нитка жемчуга, что была на ней в день их первой встречи, плотно облегала шею. Она не решилась войти, держала в руках коробочку с пластырем, будто это святой крест, ее всемогущий защитник от мирского зла. Рейкс нагнул голову, чтобы она заметила ранку.

— Станьте святой — исцелите меня.

Она подошла, открыла коробочку и достала пластырь, избегая его взгляда. Положив коробочку на край ванны, Белль взялась за дело. Рейкс увидел, как она нахмурилась и сосредоточилась, наполовину оторвав от пластыря защитную пленку.

— Я ударился о край люка, когда тащил ящик наверх.

Он сказал это, зная, что она все равно не поверит, но так было принято, именно этих слов она ждала от такого человека, как он.

Она кивнула и нагнулась к нему, наложила пластырь на щеку. Рейкс почувствовал прикосновение ее длинных пальцев, твердых во всем, кроме женской работы. Он тронул ее ноги под подолом платья, обхватил бедра, руки скользнули выше чулок к теплому мягкому телу. Рейкс почувствовал, что оно затрепетало помимо воли, как стройная березка внимает первому дуновению легкого ветерка. Белль молчала, разглаживала пластырь, овевала его ухо своим дыханием. Наконец она выпрямилась и тихо спросила:

— Все нормально?

— Да, хорошо. Спасибо.

Она взглянула на его колени и скорчила рожицу, изогнув ярко-красные губы.

— Что у вас с ногами?

Правое колено здорово все же разбил этот Гилпин.

— Я, наверно, ушиб и его. У меня легко появляются ссадины.

Он встал и обтерся насухо, не стесняясь, словно она была его женой и тысячу раз видела его нагим. Белль быстро взглянула на него и ушла в спальню.

Одевшись, он увидел, что она сидит за столом и читает «Ивнинг Стандарт». На столе стояла рюмка виски.

— Вы не против поужинать дома? Сегодня я не хочу показываться людям, — сказал Рейкс, потрогав пластырь.

— Есть бифштекс и цветная капуста.

— Хорошо. А какое вино прислал нам старик Фантомас? — Рейкс открыл дверцу бара и бросил через плечо: — Кстати, можете передать ему, что все прошло благополучно.

— До понедельника он на Мальте.

— Скажете, когда вернется.

Разглядывая бутылки, он тихонечко присвистнул.

Белль лежала в постели, Рейкс спал рядом. Когда она вошла с пластырем в ванную и увидела его голым, почувствовала на бедрах его руки, она поняла, что все безнадежна. Она помимо своей воли хотела того же, что и он. (Говоришь себе «нет» — и потом делаешь. Какой в этом смысл, черт возьми?) Если бы дело было только в нем, в его наготе, если бы между ними и их телами не было ничего, кроме секса, она не чувствовала бы ни отчаяния, ни страха. (Белль прекрасно понимала: он обольщал ее, чтобы потом ею воспользоваться, а плясать под чужую дудку она не хотела. Служить своим телом — да, но не в этом новом приближающемся деле. А все-таки… разве это так важно? Быть игрушкой Сарлинга ей вовсе не улыбалось. Принадлежать Рейксу — это, по меньшей мере, вселяет надежду.) Белль перевернулась на спину, удивляясь, почему борется сама с собой.

Они приятно и красиво провели вечер, и не раз случайно или намеренно он прикасался к ней; она все еще помнила его руки на своих бедрах, и он это понимал.

Два часа назад он вошел к ней в темную спальню. Она все поняла еще тогда, когда щелкнул замок его комнаты.

Он лег рядом, ни сказав ни слова, снова коснулся ее руками, они скользнули под шелк ночной рубашки, блуждали там, и ей казалось, что по мягким пастбищам ее тела медленно движутся животные, ощипывая молодые побеги.

Его теплый полный рот наполнился страстью и ничего не жалел для нее, а в ней не было силы сдерживать собственный язык и губы, только слабеющий с каждой секундой крик страха умирал где-то далеко-далеко. Потом, зная, что у нее уже не осталось сил сопротивляться, он наполнил ее собой, своей страстью и сознанием того, что она исполнит любое его желание, станет тем, кем он захочет ее видеть… Понимая это, она уносилась в сон только для того, чтобы потом проснуться и почувствовать, что его тепло нее еще рядом, ощутить ладонь, упавшую на ее грудь, руки, сомкнутые со спокойной, властной твердостью на ее теле даже во сне, сухой жар его ладони на твердом соске, требующий того союза, которого она желала и который приветствовала.