Я сам похороню своих мертвых. Реквием для убийцы. Проходная пешка

— Сидите смирно и оставьте Белль в покое. Из-за вашей болтовни она невнимательно ведет машину.

Теперь Белль действовала, как автомат, подчинялась установленным правилам мрачной игры в убийство. Время от времени слышала, как они о чем-то говорят, но слышала, не вслушиваясь. Она нарочно закрыла дорогу всем мыслям о будущем, везла Сарлинга обратно в Лондон, и все. Везла, и все. Они поставят машину в гараж у дома, Сарлинг поднимется в спальню, а утром обнаружится, что он умер во сне. Так это и должно быть для нее, а раз должно, значит, так оно и будет. Сарлинг умрет во сне.

Машина остановилась у ворот, когда часы показывали три четверти первого ночи. Через Лондон они проехали спокойно, без происшествий. Белль вышла, открыла ворота, загнала машину в гараж.

Когда она пошла закрывать их, из темноты выступил Бернерс, все еще одетый, как Сарлинг. Не сказав ни слова, он отдал Рейксу плетеную корзинку, взяв у него Сарлингов портфель.

Бернерс и Белль направились в дом. Перед входом горел тусклый голубой фонарь. Рейкс тем временем повернулся к Сарлингу, достал из кармана кляп-платок. Тут старик вдруг спросил:

— Вам нечего сказать мне?

— Нечего.

— Другой на вашем месте сказал бы: «Простите, нечего».

— Другой на вашем месте попытался бы спастись.

— Спастись можно от кого угодно, только не от вас. Все ясно — я приговорен. Не к смерти, а к вашей безжалостности. Я не обманулся в вас, а потому дайте мне сначала сказать пару слов, а уж потом затыкайте рот. Вы берете мою жизнь, значит, становитесь моим должником. А долг, знаете ли, платежом красен, верно?

— Нет.

— Две просьбы. Первая, возможно, не так уж важна. Это вопрос чувств. Если сможете, попытайтесь сохранить жизнь Белль. Не будь ее, вы бы сейчас здесь не изгалялись. Будьте к ней добры, если сможете. Такие вонючие люди, как мы с вами, пользовались добротой этой девушки. Отпустите ее, сделайте это ради нас обоих.

— А вторая? — В голосе Рейкса не было любопытства, одно нетерпение.

— Вы знаете о ней. Я даже не прошу об этом, не могу. Но вы и так выполните ее. Я уверен.

Рейкс не ответил. Он засунул кляп в рот Сарлингу, понимая, что в последнюю секунду тот может закричать в надежде, что в доме кто-нибудь не спит, завязал платок на затылке и освободил ноздри, чтобы можно было дышать.

Он вышел из машины, оставив в ней старика. Но это был уже не Сарлинг, уже не человек, о нем можно было думать только как о последней преграде на пути к свободе. А старик смотрел ему прямо в глаза откуда-то из-под котелка. Рейкс заметил, как дернулось его тело, как напряглись руки, пытаясь освободиться от веревок, как качнулась голова, отчего котелок смешно сдвинулся на самые брови. Рейкс освободил пружину и бросил капсулу в корзину. Закрыл крышку и быстро защелкнул замок. Едва успев захлопнуть дверцу, Рейкс услышал, как капсула негромко разорвалась.

Повернувшись, он пошел в дом. Шагал в голубом свете осторожно, но уверенно, как шагал бы даже в кромешной тьме. Рейкс открыл дверь и вошел в заднюю прихожую, знакомую по фотографиям Белль, линиям и символам Бернерса на бумаге. Впотьмах он ступил на кокосовый половик и сел, быстро проверив кончиками пальцев, на месте ли стул.

Рейкс сидел и ждал. Ему не хотелось узнавать, что происходит над ним между Белль и Бернерсом или в гараже с Сарлингом. Телом он был на Парк-стрит, а мыслями в Альвертоне — думал, как восстановить заброшенный летний домик.

Час спустя пришел Бернерс и, ни слова не говоря, положил ему руку на плечо.

— Ну? — спросил Рейкс.

— Бейнс вышел посмотреть, не надо ли чего хозяину. Он видел меня только со спины. Мисс Виккерс отослала его обратно. Все складывается как нельзя лучше.

Они спустились в гараж, подошли с двух сторон к машине, распахнули обе передние дверцы, потом вернулись обратно в прихожую, подождали еще пятнадцать минут. Они действовали, опираясь на точное знание свойств ГФ-1.

Через четверть часа в гараже пахло только бензином и маслом. Сарлинг полулежал на заднем сиденье. Рейкс с помощью Бернерса вытащил старика, взвалил на плечи. Бернерс шел впереди, нес котелок — свой он не снял до сих пор.

Они миновали темную прихожую, темный коридор, попали в тускло освещенный главный холл, поднялись на второй этаж. Ковер парадной лестницы заглушал их шаги. Квартиры слуг были под самой крышей. Вверх по ступенькам, в первую дверь направо — в кабинет. Шторы опущены, дубовая дверь бункера уже открыта, Белль впускает их и включает свет.

Рейкс снимает Сарлинга с плечь, будто это мешок с мукой, распрямляет тело перед бункером, поддерживая его сзади под мышки. Бернерс сдвигает защитную крышку, берет левую руку старика, снимает рукавицу и осторожно прижимает большой палец к главной пластинке.

И вот уже Рейкс оттащил Сарлинга назад, легко поддерживает маленькое тело. Бернерс сдвинул главную пластинку, фотоэлемент сработал, и дверь скользнула в сторону.

— Помогите мне отнести его, — попросил Рейкс. — Досье заберем потом.

— Верно, — кивнул Бернерс.

Они бережно, пэ-товарищески, взяли Сарлинга, понесли через узкий коридор в спальню, положили на кровать. Бернерс ушел.

Из темного угла за ночным столиком у кровати вышла Белль и заперла дверь спальни.

Тем временем Рейкс начал раздевать Сарлинга.

Он поднял голову и попросил:

— Помоги мне.

— Не могу. Я не смогу к нему прикоснуться.

Она уже выгнала Сарлинга из своих мыслей. Даже белье, которое старик надевал, ложась спать, она выложила для кого-то безымянного.

— Иди сюда, — тихо позвал Рейкс. — Посмотри на него. Он — ничто, не человек, а просто вещь, которую мы должны привести в порядок. — Он взял девушку за подбородок, крепко сжал его пальцами и встряхнул. — Ты сделаешь все, что я скажу. Расшнуруй ботинки.

К подошве ботинка прилип сырой дубовый листок. Машинально Белль сунула его в карман платья, где и обнаружит через неделю высохшие хрупкие крошки с обломками жилок.

Они переодели Сарлинга в пижаму и чулки, положили поудобнее в кровать. Рейкс смял подушки и простыню. Тело Сарлинга было все еще мягким, и Рейксу вспомнился разговор с Бернерсом о том, как остывает и коченеет тело, что в первые шесть часов его температура падает на два с половиной градуса в час… Он окоченеет как раз тогда, когда Бейнс придет будить его. Смерть во сне. Время остановки сердца — около часа ночи. И все естественно, кроме самой смерти, хотя и она тоже вполне закономерна для человека, который стремился управлять людьми, как марионетками в балагане. На горе свое пытается один повелевать другими.

Белль складывала и убирала одежду Сарлинга, как делал бы он сам, если бы поздно заявился домой.

— Заканчивай побыстрее, — сказал Рейкс. — Ложись спать, прими три таблетки снотворного.

Она стояла с рубашкой Сарлинга в руках и рассеянно вынимала из рукавов запонки. Рейкс обнял Белль, задел сухими губами сухие губы, ласково потрепал по щеке, потом повернулся и ушел.

Он спустился в гараж. Бернерс, теперь уже без усов, ждал его, держа под мышкой пачку форматных листов толщиной в фут — досье. Рейкс вынул из машины плетеную корзинку, открыл ее, взглянул на осколки на брезентовом дне, а потом проверил, не осталось ли чего на заднем сиденье; вынул пепельницу; высыпал в платок окурки трех сигарет, которые выкурил в пути. Разумеется, все это он проделал в перчатках.

Досье положили в корзинку. Любого человека, идущего задними дворами и переулками без четверти три с плетеной корзинкой в руках, могла бы остановить полиция. Но на машине они не вызвали подозрений. И через несколько минут благополучно остановились на Маунт-стрит. Бернерс пошел в дом, Рейкс поехал в гараж.

Когда он вернулся на такси на Маунт-стрит, Бернерс сидел в кресле со стаканом в руке. Рейкс налил себе полстопки чистого виски и сел напротив. Он кивнул Бернерсу и выпил. Они молчали, все во власти крепкого союза их интересов, прочной нити той общности, о которой они никогда не говорили. Они просто сидели рядом, довольствуясь сознанием того, что они вместе, пока, наконец, Бернерс не сказал:

— Интересно, сколько он заплатил за стол в Меоне? По фотографиям я думал, у него стоит Чиппендейл. Однако это подделка, хорошая, но подделка.

А в постели на Парк-стрит Белль всматривалась в темноту широко раскрытыми глазами и понимала, что снотворное ей не поможет.