Я сам похороню своих мертвых. Реквием для убийцы. Проходная пешка

Белль настояла на том, чтобы класть все заработанные мошенничеством деньги на ее собственный счет в банк, хотя его это немного раздражало. Тогда она стала изменять ему, в основном из любопытства и от сознания того, что женский опыт не должен ограничиваться узкими рамками. В начале шестьдесят четвертого года женатый мужчина исчез с лица земли (она всегда, и сейчас еще, связывала его исчезновение с богом, но подтвердить это ничем не могла). Среди других, многих других был и директор банка. Как-то раз он вызвал Белль к себе в кабинет, стал хвалить ее искусство обращения с цифрами, со счетами, да и способности, скрытые в правой руке. Она быстро оправилась от испуга и приняла поставленные им условия: сняла юбку, и они заключили свой договор на толстом ковре кабинета. Свидетелями сделки стали фотографии предыдущих директоров, длинным рядом висевшие на стене.

Ей и в голову не пришло о существовании другого варианта, суть которого сводилась к тому, что он мог бы просто позвонить куда следует. Белль стала его личной секретаршей, одной из многих. С тех пор и по сей день она служила ему верно и преданно, отдавалась ему, когда он хотел, и редко задумывалась, счастлива ли она. Четыре последних месяца он не претендовал на ее тело, но ни власть над ней, ни уважение и привязанность к ней ничуть не изменились. Он был из тех людей, кто не выбрасывает вещь, которая еще может пригодиться.

Завтра она доставит к нему Эндрю Рейкса. Возможно, ей так и не доведется узнать, что произойдет между ними. Белль знала только одно: Рейке, что бы он сейчас о себе ни думал, останется прежним человеком. В этом она была уверена.

В самом начале десятого он встретил ее перед домом. Белль надела платье цвета морской волны с песочным воротником и манжетами. Над левой грудью она приколола серебряную французскую монетку, переделанную в брошь. На лице снова лежал густой слой косметики.

Белль вела машину быстро, но опытно, Рейке рассматривал знакомую дорогу. Она и не пыталась скрыть от него маршрут путешествия. Их бессвязный разговор давно затих, но когда машина отъехала далеко на восток от Эксетера и Белль негромко включила радио, Рейке вдруг спросил:

— А что вы знаете обо мне?

— Почти ничего. Как вас зовут, где живете. Сначала я увидела несколько ваших фотографий, узнала словесный портрет. Но о вас как о человеке — ничего.

— Я думаю, кто бы он ни был, он, наверно, долго ждал.

— Пожалуй. Это у него вроде таланта. Узнать и выждать.

На указателе, который они проехали, значилось, что впереди Винчестер. В мыслях Рейкса промелькнули ручьи с берегами из известняка, плывущие по течению водоросли, а у самой поверхности — спинка горбуши. Конечно, рыбалка была его карманным забвением, он всегда помнил об этом. Рыбалка как способ уйти от мира, забыться. У отца это было просто развлечение, спокойное и счастливое дополнение к деревенской жизни. Отец, благородный старик, позволил миру захватить и обмануть себя и, как следствие, лишился имения, а потом тихонько умер. Не от потрясения или разбитого сердца, а только лишь от презрения к миру, который отобрал у него все.

Час спустя машина свернула на проселочную дорогу. Далеко за деревьями парка, между вязами, мелькнули очертания большого особняка серого камня. Рейке заметил, что Белль посмотрела на часы. Она получила указание привезти его вовремя. Они стороной объехали маленькое озерко, возникшее впереди. Поверхность его пестрела от желтеющих листьев кувшинки. Между ними в десяти ярдах от берега пробиралась дикая утка.

— В конце озера — водопад, — сказала Белль. — Вы подниметесь по этим ступеням. На вершине холма стоит летний домик. Он ждет вас там.

— А вы?

— Когда вы вернетесь, я буду здесь.

Рейке вышел из машины и двинулся вперед, засунув руки в карманы твидового пиджака. Проходя мимо водопада, он в тумане брызг увидел маленькую радугу и почувствовал на лице влагу, которую пригнал ветер, гулявший по ступенькам. Летний домик напоминал пагоду с тиковой верандой. Он миновал ее и, открыв дверь, остановился. Весь этаж занимала одна огромная комната. Окна выходили на четыре стороны, простенки покрывали фрески, вернее, одно длинное панно: тропический пейзаж, джунгли, все в цвету, синие, желтые, красные павлины и попугаи, шоколадная шкура обезьян, желтоватые пятна и черно-белые полосы животных. Почти всю середину комнаты занимал стол — стеклянная столешница на стальных ножках, выкрашенных в белый цвет. У стены, уставленный бутылками, рюмками, заваленный журналами, стоял точно такой же стол, но размером поменьше. Кроме всего прочего, на нем были ящики с сигарами и сигаретами и завернутый в бумагу пакет. Большие электрические часы с бронзовыми стрелками, со звездами вместо цифр глядели на него с противоположной стены. Рейкс обвел глазами комнату, все запоминая, записывая, расставляя в памяти так, чтобы ничего уже не забыть.

Стоя у бокового окна, на него смотрел человек. Ростом не выше пяти футов, в белой шелковой рубашке, широких парусиновых брюках синего цвета и в белых ботинках. Лицо его было безобразно: красное, со сплющенными чертами, словно давным-давно огромная рука придавила его, чтобы все сморщить и изуродовать, кожа местами блестела, будто вощеная, уши оттопыренные. На голове у него рос серо-белый пух. Коротко остриженный и прилизанный к большому лбу, он смахивал на ворс дешевого грязного ковра, местами вытертого до дыр. Густые неухоженные рыжие усы казались смешными и неуместными. Под мышкой человек держал тоненький портфель из желтой кожи.

— Садитесь, мистер Рейкс, — сказал он, не двинувшись с места.

Рейкс сел в кресло у стола. Человек открыл портфель, и к Рейксу через стол скользнула папка.

— Можете посмотреть ее, пока я налью бренди.

— Кто вы такой? — спросил Рейкс.

— Моя имя Сарлинг. Джон Юстас Сарлинг. Вы слыхали его?

— Да.

— Тогда не стоит о нем больше пока говорить. Имя как имя, хорошее имя. Жаль только, что оно принадлежит такой мерзкой физиономии. А вы полистайте досье. В такой час вы обычно пьете бренди с имбирным элем, верно?

— Да.

Сарлинг говорил спокойно, не торопясь. Он напоминал доктора, искусно и тактично старающегося развеять тревогу пациента.

Рейкс открыл досье. Внутри лежало несколько скрепленных листков форматной бумаги в линейку. Первая страница была исписана красными чернилами, мелким почерком.

«Эндрю Фергюсон Рейкс, — прочитал он. — Третий и единственный оставшийся в живых сын Энтони Бэнкса Рейкса и Маргарет Рейкс (в девичестве Фергюсон). Родился в поместье Альвертон, в Эггсфорде, графстве Девон. Закончил подготовительную школу в Дрегоне, графство Оксфорд. Среднюю школу в Бланделле, графство Тивертон…»

Все было изложено сухо и кратко. Два старших брата погибли во второй мировой войне. Они служили на подводных лодках в королевском ВМФ. Смерть матери — 1945 год. Продажа поместья Альвертон — 1947 год. Смерть отца — 1948 год. Он читал механически, не давал воли ни памяти, ни чувствам.

Бренди и эль стояли на столе. Рейкс не отрывался от чтения, только раз взглянул на Сарлинга, сидевшего напротив со стаканом молока в руке.

В последнем абзаце страницы было написано:

«Два года работал в фирме «Старкс и Пеннел» в Мургейте в отделении анализа капиталовложений. Уволился добровольно в январе 1950 года. С тех пор не имел официального занятия и никогда не использовал в деловых операциях своего настоящего имени».

Рейкс пролистал оставшиеся страницы, отпечатанные на машинке, они начинались или очередным его псевдонимом, или названием компании, проекта, операции, которые он проводил. Мартин Грэм, ПП-торговая компания (афера с пересылкой товаров по почте), Джон Хэдхем Пропертиз (это было как раз тогда, когда он начал работать с Бернерсом), Феликс С. Сноу, Бьюти Рэк Лтд, Джон Э. Фрэмптон, Биллингз, Хёрст энд Браун, Силвертон Сэпплайерс (их первое вторжение в винный бизнес), Энгус Хомстедз… одно за другим, все прошло перед глазами Рейкса, в его памяти возникли офисы с одним-единственным служащим, снятые внаем заброшенные пустые склады. Первое, что Бернерс делал тогда по утрам, — это прибивал липовую вывеску, а к вечеру привозил клиента, с которым уже позавтракал и которого уже изрядно подпоил, а потом и окручивал, предлагая купить все оптом, по дешевке. Иногда они пользовались даже теми товарами, на которые не имели ни малейших прав, ни малейшего к ним отношения.

Не взглянув на Сарлинга, Рейкс отвернул несколько страниц и остановился на паре отчетов. Кто-то основательно покопался в его прошлом. Рейкс прочитал детали операции «Джон Ходлэм Пропертиз». Имя Бернерса упоминалось, хотя никаких сведений о нем не было. Он пошел дальше, просматривая дела одно за другим. Снова и снова Бернерс, но ни комментариев, ни биографических данных. До Рейкса с другого конца стола донесся голос Сарлинга. Старик, казалось, прочитал его мысли:

— У меня на Бернерса отдельное досье. — Он положил портфель на стол. — Не торопитесь; прочтите все.

Рейкс закрыл папку:

— Нет смысла. Вы достигли своей цели. Итак?

— Итак, мы поняли друг друга. Позвольте мне кое-что пояснить. Во-первых, я от всего сердца уважаю и ценю вашу силу, ваше дело и ум, но более всего — вашу способность организовать, и не только людей, но и дела тоже. — Он кивнул на досье. — Эти записи уникальны. Любой другой человек, будь он хоть семи пядей во лбу, не сделал бы и половины. Вот поэтому-то вы мне и нужны. И, во-вторых, уверяю вас, я не хочу причинить вам зла. Но, наверное, и сами поняли это, ведь к вам пришла мисс Виккерс, а не полиция.

Старик улыбнулся. Его лицо было отталкивающе, но в туманных карих глазах светилось тепло, почти доброта:

— Ради любопытства, сколько вы сделали за последние пятнадцать лет? Сам я, конечно, не мог этого узнать — тайна вкладов…

Рейкс тоже улыбнулся профессиональной улыбкой и сделал первый шаг навстречу некоему родству, которое сулило ему самому больше, чем Сарлингу. Рейкс не чувствовал ни тревоги, ни беспокойства. В нем осталось одно желание — повернуть разговор в свою пользу и так, чтобы стать хозяином положения. Но прежде чем предпринимать что-нибудь определенное, ему надо было узнать очень многое.

— Около трехсот тысяч фунтов, — ответил он.

— Из-за отца, в общем, все и делалось, не так ли? — Сар-линг кивнул на досье.

— В общем, да. Мой отец доверял своим друзьям, и особенно друзьям в Сити. Он верил их словам, потому что верил в дружбу, принимал объяснения и советы насчет возмещения потерь. В конце концов он потерял все, даже дом, где Рейксы прожили больше четырехсот лет. Это не сантименты, это факты. Он потерял все, а потом умер. Зачем ему было жить? И я сказал себе, что верну все обратно, вырву из рук тех, кто отнял.

— Для чего же?

— Чтоб стать богатым, снова жить в нашем доме, наслаждаться простотой, но знать, что можешь позволить себе и роскошь.

— Неужели вам никогда не приходило в голову, что вы сделали все это по иным причинам? Просто вы человек, который получает от жизни удовольствие лишь до тех пор, пока в ней есть риск. Вы когда-нибудь над этим задумывались?