Народные сказки о богатырях русского эпоса

5

Рассмотрение сказок о богатырях русского эпоса в фольклоре народов СССР показывает, что охват этими сказками былинных сюжетов значительно уже, чем в русских сказках. В основном это сказки об Илье Муромце. Но и они используют меньшее число сюжетов, входящих в цикл былин об этом богатыре.

Среди этих сказок имеются такие, которые сохранили более близкие связи с эпосом по своему конкретному содержанию, но преобладают все же сказки, сильно переоформляющие былинные сюжеты и эпизоды и насыщающие их чисто сказочными ситуациями. И таких сказок в иноязычном фольклоре больше, чем в русском.

Обращает на себя внимание тот факт, что в русских и национальных сказках о богатырях наблюдаются нередко одни и те же или сходные эпизоды, взятые из волшебных и авантюрных сказок: борьба Ильи Муромца со змеями, освобождение им девушек и другие эпизоды сказки о трех царствах, отдельные мотивы из «Еруслана Лазаревича» и т. п. И в данном случае необязательно предполагать перенесение этих эпизодов из русских сказок: возможно, здесь действует известная закономерность — заимствуются такие сказочные сюжеты и отдельные эпизоды героического характера, которые наиболее подходят к повествованиям о богатырях.

Сказки других народов в значительно большей мере, чем русские, лишены «эпической историчности». Сказки такого типа, как туруевские, как превосходная украинская запись 1955 года Г. С. Сухобрус, сохранившая память о Муроме и Киеве, о князе Владимире, о татарских нашествиях, в частности о Калине-царе, крайне редки. В огромном большинстве сказок действие происходит вне определенного времени и места, в каких-то безыменных царствах, королевствах, городах, деревнях, без какого-либо конкретного указания, что подчеркивается традиционным сказочным началом: «жили-были», «жил-был», «жил старик со старухой».

Все это, очевидно, может быть объяснено характером возникновения сказок о русских богатырях в иноязычном фольклоре. Здесь реже могло быть непосредственное влияние самого эпоса как источника сказок, чаще они перенимались из сложившейся уже сказочной традиции. В меньшей степени также оказывали воздействие лубок и народная книга с публикациями былин или с составленными на их основе сказками, как то мы видим в отношении русских сказок о богатырях.

Поэтому во многих случаях мы встречаем лишь очень далекие, смутные реминисценции былинных эпизодов и мотивов, а там, где они явственны, они даны в сказочном оформлении.

Характерно — впрочем, это наблюдается и в русских сказках — стремление досказать историю героя до конца, заключить сказку рассказом о женитьбе Ильи Муромца часто на княжеской, царской или королевской дочери или хотя бы возвращением Ильи после всех приключений и подвигов домой к родителям. Так, карельская сказка об Илье Муромце и Соловье-разбойнике[278] заканчивается рассказом о том, как Илья приезжает к родителям и выбирает дорогу, «которая ведет к смерти». Он едет по ней, «а там много Идолищ (возможно, реминисценция встречи с разбойниками, — А. А.). Илья все убивает их. Забирает все их добро с собой. Едет домой. Тридцать пять лет не видел своих. Отец с матерью обрадовались. Вскоре и умерли. А Илья женился». В другой карельской сказке («Исцеление Ильи, Святогор и Идолище»)[279] после рассказа о смерти Святогора говорится: «А Ильмо Муромец ушел домой и зажил припеваючи». Украинская сказка заканчивается так: «I розбив усi вiйська татарськi. Потiм вернувся назад у Киïв, узяв у князя Володимира дочку замiж i живе собi, царствуе».[280] Белорусская сказка, хотя и безыменная, но явно основанная на сюжетах об исцелении Ильи, встрече с разбойниками и о Соловье-разбойнике, тоже заканчивает повествование упоминанием о свадьбе героя, сопровождая это упоминание традиционной сказочной прибауткой: «Тэды (после сцены свиста, — А. А.) кроль казаў ему змея забiць i аженiў его з сваею дачкою. Васелё было тучнае: i я там быў, мед-вiно пiў, на ўсах пацекло, ў губу не папало…».[281] Возвращением Ильи домой заканчивается и эвенкийская сказка. «Со своей женой стал он жить хорошо, — говорится в ней. — До сих пор они хорошо живут. И я там был, обедал».

Более значительный отход в большинстве иноязычных сказок по сравнению с русскими от фактического содержания эпоса привел и к большему разнообразию сказочных композиций.

Все же, несмотря на значительное переоформление былинных сюжетов и эпизодов в сказочном духе, на подчинение эпического содержания совершенно иной художественной системе, иноязычные сказки о богатырях русского эпоса сыграли немаловажную культурную роль, обогатив фольклор других народов некоторыми сюжетами и образами русского героического эпоса. Хотя многие сказки развертывают повествование об Илье Муромце как цепь его похождений, приключений (часто соединительным звеном между частями является искание Ильей Муромцем богатыря сильнее себя), но в какой-то мере они сохраняют не только героическую, но и патриотическую направленность, изображая Илью Муромца как защитника родной страны и народа от всякого зла и насилия. В этом отношении изображение победы над Соловьем-разбойником, один из самых популярных былинных сюжетов в сказках, всегда дается как подвиг в защиту народа. Так же изображены и победа над неизвестным чужеземным богатырем, над змеем, над вражеской ратью (изредка упоминаются татары), иногда и победа над Идолищем. В сказках, как мы видели, встречается гуманистический наказ родителей.

Исследователь марийского фольклора К. А. Четкарев в одной из своих работ пишет: «Содержание марийского фольклора свидетельствует о том, что патриотический образ Ильи Муромца стал родным и близким народу. Илья Муромец является верным помощником героев марийских сказок. В марийских сказках он помогает корчевать лес, спасает героя от злой ведьмы „Вувер кува“, спасает свой народ и родину от врагов. Илья Муромец в марийском фольклоре сыграл громадную роль в создании образов положительных героев марийских сказок и легенд».[282]

Следует, однако, сказать, что социальные конфликты в национальных сказках обычно или отсутствуют, или приглушены, не столь выразительны, как в русских сказках. Эта сторона русского эпоса оказалась не донесенной сказками. Имеются и сказки чисто авантюрные, с явной установкой только на занимательность.

В сказках о богатырях у некоторых народов наблюдается еще стремление придать отдельным эпизодам характер предания, связывая, например, с именем богатыря отдельные приметные места какого-либо ландшафта. Выше уже пришлось упомянуть о нескольких сказках с мотивом окаменения Ильи Муромца и других богатырей.[283] Во всех этих сказках обязательно указание на реально существующие камни, в которые превратились богатыри. Так, коми сказка,[284] рассказав об обращении богатырей в камни, добавляет: «И сегодня есть там еще 12 камней. Жаль мне Илью, да что поделаешь!». В белорусской сказке из Гомельской области последний эпизод — борьба Ильи Муромца с двенадцатиглавым змеем, у которого на месте каждой отрубленной головы нарождается новая. До тех пор Илья бился, рассказывает сказка, пока по колени не вошел в землю и не сделался камнем. «Ён i цяпер стаiть там. Я сам там вiдаў яго, — прибавил сказочник. — I так расказваюць людзi, як ён уедзе ўвесь у зямлю, то i свету канец».[285] В другой белорусской сказке, об исцелении Ильи-сидня, которого бог взял затем живым на небо, сохранен эпизод корчевания. Илья, говорится в сказке, начал корни вырывать. И рассказчик прибавил, что, по слухам, в Полтавской губернии «дак ров ё такiй, што ён узрывав».[286]

Легендарный характер получили, как мы уже видели, некоторые сказки о Соловье-разбойнике, отразившие представление о Соловье как чудовищной птице, после гибели которой из частей ее тела рождаются разные птицы.

Материал, которым мы располагаем, не дает еще возможности по-настоящему осветить вопрос о национальной специфике сказок различных народностей: он слишком для этого скуден, от некоторых народов известны всего одна, две сказки. Кроме того, пришлось иметь дело с переводами на русский язык и с пересказами.

Одно лишь можно отметить: сказки порой включают местные мотивы, отражают народные представления и черты быта, иногда даже местную природу, имеют свой художественный стиль, и все это сообщает им особый, неповторимый колорит.

В этом отношении исключительный интерес представляет якутская сказка, записанная И. А. Худяковым. Характерно уже самое напутствие родителей Илье Муромцу: «Поезжай, дитя мое! Пусть духи гор, лесов и вод сопровождают тебя благословениями и добрыми предсказаниями. Пусть ветер умеряет против тебя свой порыв, солнце охлаждает свои лучи!».[287] Илья Муромец едет по дороге, которая ведет к Соловью-разбойнику. Рисуется пейзаж: «… земля черная, травы нет, серые камни побелели, зеленый лес почернел — обгорел. Непостоянный ветер дует-бушует во все стороны, дикий крик потрясает пространство… Вихри подымаются в двенадцати местах разом, взвивают к нему столбы красной и черной горелой земли». В этой же сказке очень своеобразны насмешки Поповича над прожорливостью Смерти Тамаровича. Поповский сын сперва вспоминает отцовскую черную кошку, которая обварила себе горло горячей похлебкой, затем отцовскую собачонку, которая подавилась утиной костью. Когда слуга перехватывает брошенный Смертью Тамаровичем в Поповича меч, Попович говорит: «Пригодится старушкам, чтобы сдирать жилы с кожи». К этому месту Худяков делает примечание: «Самый плохой нож якуты употребляют на это будто бы постыдное дело, как позорный инструмент».[288]

Мы уже видели отражение некоторых черт быта и местной природы в сказках об исцелении. При этом некоторые детали устойчиво повторяются в сказках одной и той же народности: заготовка дров в финских сказках, огораживание полей в финских и карельских, причем в карельских это всегда репейное поле, упоминание о густых хвойных лесах, о толстых елях и соснах в карельских сказках. Иногда в отдельных сказках встречаются в этом отношении исключительно выразительные детали, как например упоминание в эстонской сказке о тяжелом покосе в лесу, рассказ о скрывании Ильи туманом на горе в финской сказке. В одной из финских сказок Илья делает изгородь не только из деревьев и корней, но и из камней, а вместо двери ставит скалу. В удмуртской сказке из Сарапульского уезда, т. е. с реки Камы, упоминается пихта, которую расщепляет Илья (вместо традиционного дуба), чтобы устрашить врага (эпизод, являющийся реминисценцией встречи Ильи Муромца с разбойниками).

Характерный местный колорит неожиданно приобрела заключительная часть эвенкийской сказки об Илье Муромце. Когда Илья на орле достиг, наконец, земли и своих родных мест, «была, — рассказывает сказка, — зима, шел снег. Илья шагает по дороге». Придя к тому месту, где «они стояли стойбищем», Илья видит женщин, которые тащат жерди для чумов.

Все это лишь отдельные штрихи, но они не случайны, они своеобразно окрашивают повествование. Имея в распоряжении количественно больший материал, несомненно можно было бы сделать интересные наблюдения над национальными отличиями сказок о богатырях у разных народов.