Бесплотные герои. Происхождение образов "Илиады"

15. ПАНДАР

Среди троянских героев, пожалуй, самая загадочная фигура — Пандар, сын Ликаона. Если вчитаться в поэму, не понятны ни его функция в сюжете, ни его происхождение, ни истоки образа.

Он фигурирует всего в двух песнях: в IV появляется, в V уже убит. Но, по всей видимости, роль исполняет важную — ему уделено немало внимания. После поединка Париса с Менелаем (песнь III) — поединка, которым должен был решиться исход войны за Елену и в котором Менелай победил, — боги, стремясь продолжить войну, искусили Пандара нарушить перемирие и выстрелить в Менелая. Это было святотатством: обе стороны ведь призывали богов освятить клятвы о перемирии и об условиях поединка. Война была бедствием для всех. Пандар ранил Менелая, война возобновилась, а Пандар вскоре понес кару за клятвопреступление — погиб от руки Диомеда.

Казалось бы, все логично и функция Пандара в сюжете ясна: выстрел Пандара спасает поэму от преждевременного (почти в самом начале) окончания. Но это только на первый взгляд. В «Диомедии», где Пандар гибнет, ни он, ни Диомед, ни сам певец не вспоминают о его святотатственном нарушении перемирия и не рассматривают его гибель как наказание от бога, а ведь такие восклицания просто напрашивались. Да, собственно, главное клятвопреступление совершил не Пандар, точнее не один Пандар, а все троянцы и особенно их руководство — не выполнили условия поединка, которые поклялись соблюдать: не отдали Елену. Зачем тогда дополнительная мотивировка продолжения войны — выстрел Пандара?

Этот выстрел был бы более уместен после другого поединка — Гектора с Аяксом (песнь VII) — потому, что там не ставилось условия выдать Елену, и потому, что там бой, выглядевший как турнир, закончился ничьей и дружеским обменом дарами, а затем с обеих сторон было предложено общее перемирие. Как раз тут-то и мог бы Пандар сорвать перемирие и возобновить раньше времени войну. Но вместо того именно тут и звучит отказ Париса выдать Елену, молчаливо подразумевавшийся после первого поединка!

Эта путаница, этот «обмен» концовками эпизодов как-то связан с общим соотношением этих двух поединков. Дело в том, что поединки очень схожи, параллельны, построены одинаково, но первый естественен (сражается оскорбленный муж с обидчиком), а второй — вторичен, подражателен. Он задуман не тем, кто ввел в сюжет первый поединок, ибо коль скоро условия первого не выполнены, победа не признана, клятвы нарушены — при таких обстоятельствах нелепо же предлагать второй поединок и думать, что противник примет это предложение! Но вот — предложен и принят!.. Нет сомнения, эпизод со вторым поединком введен в поэму позже, другими певцами.

Отказ Париса вернуть законному супругу похищенную Елену и был, по-видимому, первоначальной концовкой эпизода с первым поединком — концовкой логичной, естественной, последовательной. Но затем другие певцы ввели, по-видимому, как раз между поединком и этой первоначальной концовкой не только второй поединок, но и целый ряд эпизодов — песни с IV по VII. Тем самым первоначальная концовка — отказ Париса — оторвалась от первого поединка и отодвинулась от него на несколько песен. Вот тогда-то и потребовалась новая мотивировка продолжения войны после первого поединка.

Но, очевидно, эту новую мотивировку пришлось создавать тому певцу, который ввел второй поединок, закончившийся столь удивительной мировой (обмен дарами). Певец мыслил всю ситуацию именно в этом ключе: наличие перемирия, которое будет сорвано. Это представление, доминировавшее в его сознании, и подсказало ему способ возвращения к войне — срыв перемирия, выстрел Пандара. Так перемирие, заключенное в VII песни, было сорвано в III.

Мимоходом отметим еще один подобный же эффект, вызванный, по-видимому, той же передвижкой текстов. В VI песни на возмущенный вопрос Гектора о причинах самоустранения Париса от битвы тот ответил, что сидит дома не из-за гнева и злобы на троянцев, а лишь ради печали. О каких таких гневе и злобе здесь речь? Что дало право Парису хоть на миг уподобить себя Ахиллу, имевшему основания для своей «забастовки»? Злобиться и гневаться на троянцев Парис мог бы лишь за их желание выдать его Елену ахейцам. Но до того такое желание троянцы не высказывали. В III песни («Смотр со стены»), высказывая такую готовность, они лишь поддерживают и одобряют готовность самого Париса, высказанную при вызове Менелая на поединок. Предложение отдать Елену, несмотря на нежелание Париса, было выдвинуто лишь на том самом совете, который предложил и перемирие, — в VII песни. Так что и здесь предложение, выдвинутое в VII песни, получило отзвук раньше — в песни VI.

Кем же был злой герой, так преступно сорвавший перемирие и ввергнувший троянцев и ахейцев в продолжение гибельной войны?

В поэме он значится ликийцем, сыном Ликаона (Ликаония — страна рядом с Ликией), и ему покровительствует Аполлон Ликийский. В то же время родиной Пандара оказывается городок Зелия под Троей. На этом основании многие исследователи говорят о некой Малой Ликии в Троаде и строят гипотезы о реальном перемещении в древности ликийцев во главе с Пандаром из основной Ликии на юго-западе Малой Азии на северо-запад, в Троаду (перед Троянской войной), или, наоборот, из Троады в Ликию (после войны). Но никаких других доказательств существования ликийского анклава в Троаде нет, население Зелии именуется в поэме «троянцами», а древний троянский анклав в Ликии хотя и возможен, но не решает дела: Пандар-то должен оказаться ликийцем еще в Троаде, до ухода в Ликию.

Кроме того, и в самой «Илиаде» ликиец Пандар никак не привязан к остальным ликийским вождям и героям. Похоже, что его и их вводили разные певцы. Причем его вводил, видимо, певец, который, как заметил Нильсон, очень хорошо знал Троаду и мелкие городки в ней, но очень плохо представлял себе, где находится реальная Ликия. Похоже также, что к ликийцам этот певец относился неважно, если причислил к ним столь отрицательного персонажа. Прав К. Роберт: вторая, «малая» Ликия — это поэтическая фикция.

Но откуда взято имя для этого героя или, точнее антигероя?

Стоит углубиться в греческую мифологию, и окажется, что Пандар — глубоко укорененное в ней имя. Важную роль в ней играет персонаж, чьи дочери оборачиваются весенними птицами. В разных вариантах мифа имя этого персонажа образовано от корня панд- с разными продолжениями. У Гесиода («Труды», 568–569) рассказывается о ласточке, дочери Пандиона. То был мифический царь Афин. На весеннем празднике Анфестерий он принимал Ореста, убившего свою мать. У Гомера в «Одиссее» появляется в виде соловья Аэда дочь Пандарея, убившая своего сына. В следующей песни «Одиссеи» повествуется, что Пандарей был убит Зевсом за святотатственную кражу (вместе с Танталом он похитил золотую собаку, охранявшую святилище Зевса). Три его дочери осиротели, а позже были унесены гарпиями к Эриниям, мстительницам за убийство (XIX, 518–519, XX, 66–78).

Там же сказано, что Пандарей был сыном Меропа. А в «Илиаде» «Каталог кораблей» размещает Меропа в Перкоте, рядом с Зелией, отчизной Пандара. Правда, два сына Меропа, павшие под Троей, носят другие имена.

К. Лобек сообразил, что Пандар и Пандарей — варианты одного имени, а М. Майер подключил сюда имя Пандион. Правда, последнее подключение оспаривается очень веско У. Виламовицем: Пандион означает буквально «всех Зевсов». Виламовиц реконструирует такую историю: локальные культы Зевса, бытовавшие в мелких поселениях Аттики, объединились и стали праздновать одно торжество — Пандии, подобно тому как все местные культы Афины — Панафинеи. А когда происхождение названия подзабылось, возник смутный образ эпонимного героя — царя Пандиона, якобы основателя торжества. Это все очень похоже на истину.

Но тогда, значит, на этого героя (сам же Виламовиц называет его очень бесцветным, нежизненным) перешли по созвучию имен некоторые черты Пандарея. Пандиона стали почитать не только на Пандиях.

Анфестерии, с которыми сросся образ Пандиона, есть праздник, связанный с заупокойным культом. Это позволяет предположительно присоединить к уже названным именам от корня панд- еще одно, очень известное: Пандора. По одним сказаниям, Пандора — ужасная богиня, пребывающая в земле и схожая с Гекатой, богиней луны, ночи и подземного царства, по другим сказаниям — первая женщина, грех которой состоял в чрезмерном любопытстве. Вошедший в современный язык «ящик Пандоры», из которого по ее вине вылетели все беды, был в античном мифе не ящиком, а пифосом, большим глиняным сосудом (как и «бочка» Диогена). На празднике Анфестерий как раз и откупоривали сосуды, и это было связано с заупокойным культом, потому что у древних греков существовал обычай хоронить в пифосах. Так что привычно было думать, что при откупоривании пифосов могут вылететь души покойников, духи смерти, опасные для живых. Найдено древнее изображение, на котором женщина откупоривает пифос, а из него вылетают птички. Поскольку реальные птицы не живут в закупоренных пифосах, это, вероятно, изображены души умерших или, может быть, бе´ды.

В словарях по мифологии можно прочесть, что Пандора означает «всеми одаренная» или «всех одаряющая», но связь ее имени с другими вариантами от корня панд- показывает, что это всего лишь народная этимология (позднее истолкование непонятного имени). Как Пандора, так и Пандион-Пандарей связаны с заупокойным миром, весенними птицами, бедствиями. Греческий корень панд- языковеды считают родственным латинскому, где он в слове «пандус» означает «искривленный», «кривой». Вот из какого комплекса было взято имя для героя, которому в «Илиаде» отведена роль святотатца, нарушителя клятв, кому в ней поручен предательский выстрел, возобновивший войну, чреватую бедствиями для всех. Пандарея за его святотатство убил Зевс, Пандара за его клятвопреступление — названный по Зевсу Диомед («хранимый Зевсом»).

Учитывая гибельную роль Пандара в Троянской войне, немудрено, что певцы поставили его под особое покровительство Аполлона, губителя людей, и снабдили луком от Аполлона. Аполлон в Арголиде носил прозвище «Волчий», по-гречески это звучит Ликий (от ликос — «волк»). А это слово совпадает по звучанию с обозначением народности ликиев (ликийцев) и может, стало быть, трактоваться и как «ликийский» («ликиец»). Оба слова звучат по-гречески совершенно одинаково. Утрата первоначального смысла прозвища Аполлона, вероятно, и перенесла для греков Аполлона в Ликию, а вместе с тем сделала Пандара ликийцем.

Правда, в Ликии, в Пинарах, засвидетельствован и впрямь культ Пандара (Страбон, XIV, 1, 5), но только в позднее время, когда там жило много греков. Могилу его указывали в Троаде: один — в Зелии, другие — у реки Симеис. Но это все поздние рефлексы «Илиады».

Пандар есть только в «Илиаде». Он выдуман специально для нее, точнее — для одного случайного изменения ее сюжета.

ЧАСТЬ III ЗАКЛЮЧЕНИЕ