Оттепель. Действующие лица

Шевцов Иван Михайлович (1920–2013)

Дознаться, когда Ш. уверовал, что русский народ стонет под игом евреев и масонов, в точности невозможно. Довольно подробно рассказывая в книгах и интервью о своем пути одинокого воителя, Ш. слишком часто присочиняет, смещает даты и вообще путается в показаниях, чтобы принимать их за чистую монету.

Доподлинно известно лишь то, что, закончив Саратовское училище погранвойск, он воевал на финской и Великой Отечественной, а после тяжелой травмы перешел в конце 1945-го на службу в журнал «Пограничник», откуда уже в 1946-м отослал письмо в «Красную звезду»: «Захотелось, — сообщает Ш., — высказаться о „неприкасаемых“ в советской литературе, прежде всего — о Суркове и об Эренбурге, которые, как я считал и считаю, занимали в обществе положение гораздо более высокое, чем позволяли их литературные заслуги»[3207]. И то ли это письмо так уж понравилось «наверху», то ли Ш., по своему обыкновению, чего-то недоговаривает, но с 1948 по 1951 год он, мало кому еще пока известный подполковник, служит одним из четырех спецкоров главной военной газеты, а потом по распоряжению, будто бы подписанному Сталиным, Маленковым и Сусловым, отчего-то «с сохранением в рядах Вооруженных Сил СССР» на пять лет[3208] откомандировывается собкором «Известий» в Софию.

Но это уже 1950-е, так что нужно сделать шаг назад — к апрелю 1949 года, когда в «Красной звезде» была напечатана статья «Против критиков-антипатриотов в батальной живописи», подписанная Ш. вместе с Н. Жуковым и Х. Ушениным, руководителями студии военных художников им. Грекова.

С этой статьи, очень кстати появившейся в самый разгар борьбы с космополитами-сионистами[3209], и с дружбы между Ш. и художниками-реалистами все, собственно, в его судьбе и началось. Тогда же или, по другой версии, годом-двумя позднее родилась «Тля» — роман, первоначально носивший название «Художник Машков», в 1952 году вроде бы побывал в редакции «Нового мира», но напечатан не был, сорвались и выпуск его отдельной книгой в издательстве «Молодая гвардия», и одновременная — как явно ошибочно утверждает Ш.[3210], — публикация в журнале «Нева» при С. Воронине[3211].

Так что триумф был временно отложен. После возвращения из Болгарии и недолгой службы в газете «Красный Флот» Ш., демобилизовавшись из армии в звании полковника, в 1957 году был переброшен блюсти идейную дисциплину заместителем главного редактора в журнал «Москва». И неустанно сочинительствовал, конечно, — вслед за сборником очерков «Юность Болгарии» (1954) вышли вполне бесцветные книги «Старые знакомые» (1958), «Сильные люди» (1958), «Свет не без добрых людей» (1962). Но не они были главной заботой Ш., а необходимость вставать на смертный бой с засильем сионистов, которая вызревала в его обширной переписке с С. Сергеевым-Ценским, в плотном общении с терявшими, как им показалось, свои командные позиции сталинскими лауреатами — художниками А. Герасимовым, П. Судаковым, Е. Вучетичем, А. Лактионовым, П. Соколовым-Скаля, писателями С. Бабаевским, Ф. Панферовым, Ф. Гладковым, С. Васильевым… Вот здесь Ш. навсегда почувствовал себя идеологом — писал статьи, а иногда и монографии о своих фаворитах, составлял от их имени угрожающе-слезные послания в ЦК о том, что «подняли голову остатки разгромленных в свое время партией различных мелкобуржуазных, формалистических группировок и течений», и они, эти «реваншистские элементы», будто бы «создают в творческих организациях обстановку идеологического террора, ведут разнузданную травлю литераторов и художников, которые поставили свое творчество на службу партии и народу»[3212].

А вынянченный роман, который, — по словам Е. Добренко, — «впитал в себя весь богатый опыт русского национального экстремизма — от черносотенства до „Протоколов сионских мудрецов“»[3213], все еще ждал своего часа. И дождался — 1 декабря 1962 года Хрущев накричал в Манеже на «абстрактистов» и «пидарасов», и уже на следующий день, — вспоминает Ш., — «я вернулся домой, сдул пыль с „Тли“ и повез ее в „Советскую Россию“. Там был новый директор — работник ЦК, очень хороший человек. Он подписал со мной договор, и книга тут же, в пожарном порядке, ушла в печать»[3214].

Ну, относительно издания «в пожарном порядке» Ш., сказал, безусловно, сгоряча. На самом деле, книга вышла спустя почти два года, только в 1964-м, и переработать ее пришлось основательно: дописать жизнеутверждающий эпилог, обстоятельно рассказать в романе про низвержение культа личности, упомянуть про скандал с «Доктором Живаго», пройтись по другим событиям из оттепельной хроники[3215]. И — вместе с редакторами, с цензурой — тщательно проследить, чтобы опасные слова «евреи» и даже «сионисты» исчезли с печатных страниц, «так что, — замечает вдова Ш., — формально придраться было не к чему»[3216].

Так ведь придрались же! «Голос Израиля» и «Голос Америки» оповестили весь мир о первом в СССР открыто антисемитском романе, «книгу, — сошлемся опять на Л. Шевцову, — скупали и сжигали. Две тысячи экземпляров сожгли во дворе Московской синагоги»[3217]. И, хоть последнее, может быть, и сомнительно, бесспорно то, что фельетонами и разгромными рецензиями на роман Ш. сразу по выходу откликнулись, за исключением «Правды», едва ли все ведущие издания — от «Комсомольской правды» (12 ноября) и «Литературной газеты» (12 ноября) вплоть до «Нового мира» (там о «Тле» написал А. Синявский — 1964. № 12), «Юности» (1964. № 12), «Знамени» (1965. № 1) и даже «Огонька» (1964. № 48).

От Ш., — как он вспоминает с понятной обидой, — враз отвернулись симпатизирующие ему А. Софронов, Н. Грибачев, Л. Леонов[3218], Е. Вучетич с осуждением назвал роман «антисемитским», а художник А. Лактионов, чьи напутственные слова были предпосланы роману, 17 декабря 1964 года и вовсе письмом в редакцию «Литературной газеты» счел необходимым заявить:

Я не читал роман, когда подписывал предисловие к нему, заранее заготовленное автором романа, проявив тем самым, мягко говоря, неосторожность. <…> Сейчас, прочитав роман, я вижу, как жестоко искажен в нем высокий смысл жизни искусства и служения ему. Я считаю своим долгом сообщить читателям, что полностью согласен с критической оценкой, выраженной этому «произведению» в печати.

Ш., разумеется, пожаловался на публичную травлю в Президиум ЦК КПСС, однако 28 декабря заместитель заведующего Идеологическим отделом Д. Поликарпов в справке, подготовленной для инстанций, не только назвал публикацию этого романа «грубой ошибкой издательства „Советская Россия“», но и рекомендовал Госкомпечати СССР «рассмотреть вопрос о выпуске романа „Тля“ и наказать виновных»[3219].

Можно, конечно, сказать, что Ш. и тут чуть-чуть опоздал: первая версия «Тли» не появилась в печати, так как в начале 1950-х патриотическая истерия уже схлынула, а вторая вышла в свет, когда был только что снят Хрущев, правящие идеологи пребывали в растерянности, не зная, куда повернет «произраильский, — по оценке Ш., — режим Брежнева»[3220]. Но разумнее предположить, что власть, заинтересованная прежде всего в сохранении status quo, жестоко карала всех и каждого, кто нарушал трамвайный закон «не высовываться».

А военный пенсионер Ш. высунулся. И дальше продолжал высовываться, с упертостью фанатика доказывая в частных беседах с единомышленниками, что секретарь ЦК КПСС П. Поспелов на самом деле Фойгельсон, еще один секретарь Б. Пономарев — Розенкранц, фамилия жены Брежнева Голдберг, Суслов — «масон»[3221]. И что культура в СССР расцветет «только тогда, когда будут сброшены цепи еврейской монополии». И что «наша страна оккупирована сионистами»[3222], а

внедренные в партийные и государственные органы «агенты влияния» — сусловы, зимянины, поспеловы, пономаревы, практически не препятствовали духовной интервенции. Скорее для отвода глаз они «перевоспитывали» диссидентов, щедро прикармливаемых западными спецслужбами.

Разумеется, пиши все это Ш. в 1960–1980-е годы, что называется, открытым текстом, психушки бы ему не миновать. Но он, художник слова, овладел-таки искусством высказываться хоть и понятно, но не впрямую. Так что новые романы с привычным для Ш. набором идей выходили исправно — «Семя грядущего» и «Среди долины ровныя» (оба 1969), «Во имя отца и сына», «Любовь и ненависть» (оба 1970), «Набат» (1975), «Бородинское поле» (1977), «Лесные дали» (1978) и дальше, дальше — вплоть до «Острова дьявола» и «Голубого бриллианта» (оба уже 1998). И сочувственников у Ш. всегда хватало как в сфере культуры (С. Бондарчук, академик Б. Рыбаков), так и в высших эшелонах власти: от брежневского помощника В. Голикова до члена Политбюро Д. Полянского, по субботам будто бы привечавшего опального писателя в своем кабинете на Старой площади[3223].

Но вот, изволите ли, парадокс: их власти все равно не хватало, чтобы создать своему любимцу хоть сколько-нибудь приличную литературную репутацию и даже добиться того, чтобы его приняли в Союз писателей, который, — язвит, впрочем, Ш., — «мы тогда называли синагогой, поскольку 80 процентов членов московской писательской организации были евреи»[3224]. Так что законным членом СП СССР он смог стать только в 1979 году, а «Краткая литературная энциклопедия» обессмертила его имя всего лишь упоминанием в словарной статье «Пасквиль» (М., 1968. Т. 5).

Что ж, — вздохнул бы, возможно, Ш., — «жить вообще-то нелегко в ярме монополистов еврейских». Действительно, «чтобы быть русским человеком, — ко-лос-сальное здоровье для этого надо иметь» (из письма С. Сергееву-Ценскому от 12 ноября 1956).

У него, прожившего 93 года, это здоровье было. А в последний путь его проводили газеты «Правда», «Завтра» и… постмодернист В. Сорокин, заметивший в одном из интервью: «Вот я сейчас перечитываю послевоенную сталинскую прозу и нахожу довольно мощных прозаиков. Шевцов, например, очень сильный прозаик, его романы невероятно цельные»[3225].

Соч.: Избр. произведения: В 3 т. М.: Воениздат, 1988; Голубой бриллиант. М., 1998; Тля: Антисионистский роман. Соколы: Очерки о деятелях русской культуры. М.: Институт русской цивилизации, 2014.

Лит.: Кашин О. Один против мирового сионизма: В гостях у Ивана Шевцова, создателя «Тли» // Русская жизнь. 2006. 7 декабря; Никольская Т. Уже написана «Тля»… // Молодая гвардия. 2020. № 9.