По ту сторону Тьмы. Где-то здесь...

6

Как будто у него и вправду был другой выбор. Или же он действительно мог поверить в реальность происходящего только потому, что его собственное отражение в зеркале несло весь этот несусветный бред.

Вот только на этом переживаемое им безумие не закончилось. Вернее, даже не собиралось заканчиваться, и он продолжал за ним наблюдать – с одной стороны убеждая себя, что это всё полнейший бред и не может быть реальностью, на деле являясь последствием сильнейшего стресса в виде безумных картинок от воспалённого мозга, но… С другой, он продолжал чувствовать своего двойника так, как если бы находился сейчас там, в теле второго Хардинга. Как если бы шёл в сторону выхода из той больничной уборной и поднимал правую руку к дверной ручке, чтобы выйти… Да… Выйти в палату к Мие.

- Нет… только не это… - прохрипел Ник, напрягаясь из последних сил, но… ничего так и не сумев этим сделать и, тем более, остановить того другого.

- Да, Ники. Да. Ты мыслишь в правильном направлении. И сейчас ты увидишь всё своими глазами. Только ничего не сможешь мне сделать… Как и я когда-то не мог сделать тебе. После того, как ты меня выкинул на Обочину. Отказался от меня и предал, как самая последняя брехливая сучка. Но, как видишь, за всё приходится расплачиваться рано или поздно. Тот самый грёбаный закон сохранения энергии. Если в одном месте убывает – в другом обязательно прибывает. В этот раз в моём месте, Ники. Прибыло в моём. А ты теперь соси, то что осталось… И молча наблюдай, как я забираю у тебя то, что ты уже никогда не сможешь себе вернуть. Начинай привыкать к этой мысли прямо сейчас. Начинай учиться жить без неё.

Тот второй снова оттянул пальцами левой руки «магический» ключ на красной нитке правого запястья и снова серебряный стержень вошёл в ложное отверстие замочной скважины на дверной ручке, которая должна была запираться изнутри вовсе не на ключ. Очередной проворот в одну сторону, потом в другую… И звуки работающих аппаратов системы жизнеобеспечения заиграли новыми красками. Вернее, усилились и больше не напоминали слуховые галлюцинации на дальней периферии контуженного сознания. Теперь они звучали, как настоящие.

Хардинг-Хантер толкнул дверь и вошёл в палату. Точно такую же, какой её успел запомнить Ник – с абсолютно такой же массивной койкой-трансформером, окружённой мониторами и консолями сложнейшей технической и электронной аппаратуры, включая капельницы и более толстые трубки от ИВЛ. Те же стерильно белые стены, обклеенные рельефными и возможно моющимися обоями, белые зановесочки с поднятыми жалюзи на единственном, но отнюдь крошечном окне и… Большая медсестра-мулатка, сидевшая в угловом кресле в двух шагах от кровати за чтением твиттеров на своём сотовом.

Судя по всему, здесь она просто отсиживалась, как в самой удобной для подобных занятий вип-зоне, вместо того, чтобы обходить все палаты доверенных ей пациентов на своей ночной смене по установленному для неё графику. Ник нисколько не удивится, если узнает, что та помада принадлежала ей, и она банально забыла её на раковине в уборной палаты. Правда, его двойник не стал её об этом спрашивать, чтобы подтвердить свои элементарные догадки.

Медсестра только успела удивлённо вскинуть голову и вытаращиться на вошедшего в палату голого мужчину, одетого только в один жёлтый дождевик, ещё и с разукрашенным знакомым цветом ярко-красной (или вишнёвой) помады лицом. Смутно знакомым лицом (или не смутно). Более того. Она даже успела прижать к груди пухлую ладошку с растопыренными пальцами, с помощью которых ранее умудрялась усмирять самых буйных пациентов, как истинный и хорошо натасканный профи своего дела. Хардинг прекрасно знал о подобном типе санитаров. У самого работали почти точно такие же в его частной клинике.

Поэтому он и не стал тянуть кота за яйца, двинувшись прямо на охреневшую от его нежданного явления мулатку почти стремительным шагом.

- Кто… Что вы тут…

Естественно, для неё всё произошло слишком быстро. Настолько быстро, что она даже не успела как следует разглядеть нападавшего, хотя и могла поклясться, что видела его не так уж и давно в этом самом месте. Просто из-за этой боевой раскраски на лице, длинных волос и прикида профессионального эксгибициониста, не сумела узнать, кто же это был в действительности. И это не говоря про жуткий оскал Джокера на его вроде бы и человеческом лице и о его глазах, буквально светящихся в полусумраке неестественным ярко-бирюзовым цветом.

- Я твой самый долгий и кошмарный на сегодня сон, сестричка. – прохрипел Хантер, но уже после того, как одним идеально выверенным ударом правого кулака, вырубил медсестру точным попаданием в висок. Причём до того, как она попыталась подскочить с кресла и сделать хоть что-то со своей стороны.

Она даже не успела сообразить, чтобы заорать и позвать на помощь, а не то, чтобы дотянуться до кнопки вызова дежурной бригады реаниматоров, находившуюся, как это и положено по больничному протоколу, возле койки с коматозником. Всего пара секунд и… Всё… Её голова безвольно откинулась в сторону левого плеча (перед этим дёрнувшись, как футбольный мяч отбившийся от стенки, но так и не слетевший с основания шеи), а глаза закатились под тяжёлые тёмные веки, одновременно с резко обмякшим в кресле тучным телом. Она даже немного съехала своей необъятной задницей с сиденья под грузом собственного веса, поскольку обе ноги судорожно выпрямились (будто пытались рефлекторно куда-то отбежать или отделиться от туловища), но тоже вскоре последовали за остальными ослабевшими частями тела.

Хантер застыл ненадолго над её безжизненной тушкой, склонив голову на бок, пока с задумчивым «интересом» рассматривал дело своих невероятно сильных и ловких рук. Поскольку Хардинг испытывал совершенно иные чувства от данной картины – неслабый шок и чёткое понимание, что это действительно не галлюцинация. Он и в самом деле только что это сделал, прочувствовав все свои действия от и до. Даже тянущую в костяшках кулака правой руки физическую боль. Настоящую боль!

- Ну, как, Ники. Хорошо прочищает мозги? А как возбуждает, да? – спросил тот второй, скорее по инерции, чем осознанно, встряхивая правой рукой и разминая слегка повреждённые суставы кисти. – Ты же хотел это сделать, когда впервые увидел её здесь? Когда начал представлять, как её грязные пальцы касаются Мии и неизвестно что с ней делают, пока никто другой этого не видит. Просто ты очень хороший мальчик и никогда ничего подобного ни с кем не вытворяешь на виду у остальных. Подобные вещи совершают очень плохие мальчики. Вроде меня. Кстати. Я здесь уже почти полчаса и до сих пор не прихватил ни одного сувенира. Если, конечно, не считать женской помады и дождевика. Только честно, Ники. Ты раньше игрался с Мией в ролевку – доктор и пациент(ка)? Это же типичная классика жанра. А в доктора и медсестру? А в медсестру Милдрэд Рэдчет и заику Билли Биббита*? Кто из вас двоих был Милдрэд Рэдчет? Что-то я сильно сомневаюсь, что её могла играть Мия. Не её уровень и стиль, от слова совсем. Тебя это сильно вставляло и возбуждало, а, Ники? Хотя, на кой я это спрашиваю, когда могу проверить всё сам.

Он ведь это говорил всё не всерьёз, банально стебясь и издеваясь над шокированным до полной парализации сознания и тела Хардингом? Поскольку Ник даже сейчас не желал в это верить. Это не могло быть правдой и тем более реальностью! В принципе и ни при каких иных обстоятельствах!

Только Хардинг всё ещё ничего не мог с этим сделать. Лишь наблюдать и слушать. И осознавать, что всё это взаправду. Это всё происходило по-настоящему. Потому что окружающее пространство палаты оставалось всё тем же. Отправленная в глубокий нокаут медсестра выглядела всё так же. И Ник чувствовал её реальную тяжесть, когда стаскивал её с кресла на пол и укладывал обмякшим штабелем головой к дверям палаты в удобную для себя позу.

- Наверное, будет правильней встретить нашу красавицу в привычном для неё образе из вашего мира. Сомневаюсь, конечно, что он не вызовет в ней бурю истеричного смеха, но увидь она сейчас главного Хранителя в его помпезном прикиде, скорее, расхохоталась бы ещё больше. Так что да. В этом плане отличительный контраст миров просто необходим. Иначе можно и кукухой поехать. Ты ведь ещё там не поехал, а, Ники? Кому, как не тебе гордиться своей крепкой и практически ничем непробивной психикой.

Да. Второй определённо над ним стебался. Поскольку Хардинг в эти самые секунды совершенно не ручался за свою психику и не верил, что он не двинулся окончательно и бесповоротно кукухой, переживая бурные последствия срыва во всей его шокирующей красе.

- Ты же как раз поэтому от меня и открестился. Безжалостно ампутировал и выбросил на помойку с остальными никому ненужными отходами человеческой жизнедеятельности. Потому что я не вписывался в твою идеальную картину мира. В твою личную картину мира, Ник, представляя страшную для тебя и неё угрозу. Только ты малость просчитался. Как и с первой (неправильной и неидеальной по всем твоим представлениям) беременностью Мии… Боже, Ники, Ники. Какой же ты ебанат. И сколько ты успел наворотить за эти годы дерьма. Сплошные горы дерьма, которые не разгребёшь даже за несколько столетий. Хотя можешь уже и не пытаться. Потому что слишком поздно. Поздно, Ники, поздно. Твой поезд уже ушёл. И билет в один конец достался, увы, не тебе.

Почему он не может это остановить? Хоть как-то прекратить и вырубить? Найти в собственном мозгу кнопку отключения и рубануть её вместе со всей системой жизнеобеспечения…

Или он до последнего надеялся, что вот-вот очнётся. Проснётся. Увидит, что это был всего лишь сон. Безумный, выворачивающий наизнанку грёбаный сон.

Только он почему-то не собирался так скоро заканчиваться. Ник до сих пор находился во власти другого Ника. Ника психопата – ненормального и отбитого на всю голову одержимого маньяка. Насильника, убийцы и чёрт знает кого ещё. Того, кто, как ни в чём ни бывало, в эти самые секунды стягивал с неподъёмной тушки едва живой медсестры верхнюю часть больничной формы. Причём проделывал это совершенно не спеша и никуда не торопясь.

Зачем он это делал, Хардинг до сих пор не мог понять. Потому что второй был прав. Подобные вещи не вписывались в его идеальную картину мира. Его истинного и единственно известного мира.

- За её кожу, язык и глаза, конечно, отдали бы куда больше, только, боюсь, Мия меня не так поймёт. Адаптация – вещь нескорая, крайне сложная, а местами даже болезненная. Но радует хотя бы уже тот факт, что помнить она тебя больше не будет. Но и тянуть дальше – весьма чревато и опасно для психики. Иначе забудет не только своё имя, но и разучится вовсе говорить. Это же твои слова, да, Ники? Нет мозга – нет человека.

О чём, чёрт подери, он говорит? Какая адаптация? И почему Мия должна забыть своё имя, если её мозг уже мёртв? Её уже нет!

- Правильно, Ники. Тешь себя подобными мыслями дальше. Они помогают смириться с потерей. Смириться с неизбежным. Сделать твой привычный мир ещё более банальным и пустым.

Второй не просто раздел не подающую никаких признаков жизни медсестру. Он и сам без какой-либо спешки стянул с себя ранее надетый на голое тело плащ, чтобы натянуть женский «халатик» поверх мощного торса, как какой-нибудь нелепый (и обязательно не по размеру) костюм на Хэллоуин. А потом, всё так же невозмутимо и совершенно не торопясь, застегнул ряд обычных пластиковых пуговиц, за несколько секунд до того, как отступить от валяющегося на полу тела и развернуться лицом к больничной койке. Вернее, к лежавшей там Мие. К мёртвой Мие.