Затерянная кровь

5. Лаванда

Во внутреннем дворе почти безлюдно, лишь пара стражей тенями охраняют ворота. Бряцает сбруя на двух вороных, нетерпеливо стучащих копытами по плитам. Впервые за все дни в Сахетии пасмурно. Но это не как на севере, не предвещающие дождь тучи, а скорее туманная поволока на небе, заслоняющая солнце. И ветер. Жёсткий, порывистый, бросающий в лицо песок. Глаза уже слезятся, на что Эдсель со смешком щёлкает меня по носу:

— Не ной, цыплёнок!

— И не собиралась! — фыркнув, по-детски показываю ему язык.

За ребячеством хорошо получается скрыть тревогу и жуком-короедом копошащееся под кожей чувство вины. Он снова будет рисковать жизнью из-за меня, бежать на край земли с моим письмом, а я ничего не могу дать взамен. Стыдно. Отвожу взгляд, нарочито увлечённо поглаживаю чёрную гриву снаряженного для сложного пути коня и невольно вспоминаю Шитку. Для похода на столицу мне тоже нужно будет подружиться с новой лошадью.

Но сейчас думать могу лишь о том, чтобы с Эдселем ничего не случилось по дороге в Диндог. Не напали бы на одиноких путников дикие волайцы, не началась бы красная буря и не заблудились бы они в однообразном море песков… возможные беды выдумываются удивительно легко и давят камнем на рёбра.

— Во всём слушайся Миджая, у него опыта больше, — строго наказываю Эду, краем глаза наблюдая за тем, как он проверяет надёжность закрепления ножен у холки коня. — Не лезь на рожон и ни с кем не ссорься из войска графа Лиона — ты теперь не просто конюх, а мой посол.

— Да, мам, — открыто хохочет над моей серьёзностью Эд и гордо выкатывает тощую грудь в новеньком синем сюртуке. Который, надо признать, очень ему идёт вкупе с плотным плащом — если бы не гора веснушек на носу, сошёл бы за аристократа. — Есть — не лезти на рожон! Буду аки мышка.

— Балбес, — обречённо вздыхаю я, поворачиваясь к Миджаю, который уже запрыгнул в седло и ожидает только нашего прощания. — Пожалуйста, позаботьтесь о нём. И в пути, и когда прибудете в Диндог.

— Всенепременно, Ваше Величество, — басит мне в ответ бравый воин, слегка наклонив голову.

От нового порыва ветра меня заметно качает в сторону, и остаётся лишь радоваться, что вместо невесомых платьев сегодня выпросила у Юники один из её плотных комбинезонов, под предлогом предстоящей тренировки прикрепив на пояс ножны с мечом. Эд поддерживает меня за плечи, не дав окончательно завалиться на его коня, и с хитрым прищуром подмечает:

— Совсемочки слабенькая стала? Энто ты себя сбереги. Обо мне печься точно без надобности. — Он задумчиво жуёт обветренные губы, прежде чем приглушённо добавить: — Винить себя тоже не за что, я ж токо рад помочь. И вообще — сама на меня глянь, я ж теперича как хрестократишка, послания разношу, вестником самой королевишны стал! Это мне виниться пора — гаденько ж как-то, я будто с дружбы нашей положеньице заработать решил…

— Глупости, — прерываю я его, закатив глаза. — Мы с тобой знаем, что это не так. А что думают другие — мне плевать совершенно. Я выбрала тебя, потому что доверяю. И знаю, что ты не подведёшь и не обманешь, расскажешь мне о делах второй армии всё как оно будет, ничего не тая. Чего я точно не хочу — чтобы без моего ведома граф Лион начал мародёрствовать по пути в Лозван или глумиться над его жителями.

Вопреки вечному нежеланию лишний раз касаться людей, сама придвигаюсь ближе и крепко обнимаю Эдселя, обвив руками за пояс и положив голову на плечо. Он тут же отвечает, ободряюще похлопывает ладонью по моей спине. Глаза действительно слезятся, и на песок это уже не спишешь. Только на таящийся в глубине души страх, что могу больше его не увидеть. Не ощутить от него этот домашний аромат сена и братское тепло.

— Значица, свидимся уже дома, цыплёнок, — тихо обещает Эд. — И еслив твой чернозадый не приведёт тебя живёхонькой и здоровёхонькой, я ему ноги-то поломаю, ага.

Сдерживая глупую улыбку, разрываю объятия и даю ему возможность плотнее запахнуть плащ и натянуть на лицо тканевую маску с прорезями для глаз — такая же красуется на Миджае для защиты от песка и пыли. Закончив экипировку капюшоном и скрыв пшеничные кудри, Эдсель легко запрыгивает в седло и салютует мне, по-армейски приложив прямую ладонь к виску.

— Береги себя, — прошу я его, неспешно пятясь от переминающихся лошадей. — Вы оба, — добавляю Миджаю, и он первый устремляется к разъезжающимся в стороны воротам.

В последний раз махнув мне рукой, Эд следует за своим провожатым, и вскоре двор пустеет окончательно. Зябко ёжусь, растирая плечи: со старым другом будто уплывает от меня кусочек чего-то важного, незримый путь отступления. В Велории я всегда знала, что могу к нему сбежать ото всех. Быть собой хотя бы на конюшне, где не перед кем отвешивать реверансы. Теперь этой ниточки нет, и оборванные концы словно щекочут грудь изнутри.

Вдохнув поглубже, смаргиваю слезу и уверенно возвращаюсь к арке, ведущей во двор герцога — на сегодня и впрямь запланирована разминка. В последний раз меч я держала при столкновении с разбойниками в лесных землях, а подаренный Анваром сокол, которого он каждый день перед сном исправно подпитывает магией, окончательно меня избаловал. Пусть благодаря ему не нуждаюсь больше в постоянном движении и нагрузках, я всё равно соскучилась по мечу и вдобавок должна вспомнить все навыки перед предстоящими сражениями. Мысль о том, чтобы присоединиться к воинам на тренировочном поле, воодушевляет — даже почти удаётся замять тревогу за Эдселя.

— Виола! — вдруг громко зовёт меня Юника, выбегая навстречу и размахивая небольшим свитком бумаги. — Вот ты где! Я обыскалась…

Запыхавшись, она притормаживает возле меня и с горящими угольными глазами машет посланием. Неясное ощущение сбегающего по позвонкам холодка заставляет передёрнуться — почему-то без слов знаю, от кого получена весть. Сестрёнка же явно не торопится её вручать, бегло оглядывается на мельтешащих по сторонам от тропы бойцов, хоть те и не обращают на нас внимания, продолжая рукопашные бои и стрельбу из лука.

— Это из столицы, да? — севшим голосом спрашиваю я, получая мрачный кивок в ответ:

— Мы не вскрывали, тут пометка — лично в руки принцессе Виоле…

— Принцессе, — эхом повторяю за ней, едва сдержав желание разорвать бумагу, не читая. — Оно хоть ядом не пропитано?

— Нет, я бы учуяла, — помявшись ещё немного, Юника всё же протягивает мне свиток, а сама, не скрывая любопытства, остаётся рядом, переминаясь с ноги на ногу. Сегодня она тоже одета для боя, и такой мне видеть её куда привычнее — в брюках и с ножами в поясе.

Вряд ли внутри ждёт что-то приятное, но прочитать всё равно придётся. Не без отвращения ломаю королевскую печать — кто бы её ни поставил, он не имел на это никакого права. Это моя печать. Мой трон и моё место, полученное по праву рождения и праву Ятиха. Сглотнув неприятную горечь, разворачиваю бумагу и вчитываюсь в строчки, написанные незнакомым, округлым почерком — отправитель абсолютно не торопился, выводя каждую букву с причудливой завитушкой.

Милостью королевы Афлена Таисы Благочестивой настоящим уведомляю отречённую от престола за потворство колдовским силам принцессу Виолу Артонскую о том, что любые попытки противостоять воле королевы являются прямой изменой. Каждый воин и каждый благородный лорд, взявший в руки оружие и направивший его в сторону Её Величества, а также любая поддержка отречённой принцессы караются смертной казнью незамедлительно и без судебного порядка. Истинная по воле Сантарры королева не желает кровопролития и потому призывает свою сестру отказаться от любых притязаний на престол и согласиться с мирной ссылкой в крепость Шатаман. Именем покойного короля и волей действующих преторов призываю Виолу Артонскую к миру. Заверяю, что в таком случае принцесса не будет подвержена гонению и сохранит свою жизнь.

Регент Её Величества Таисы Благочестивой,

королева-мать Глиенна Лонтилье.

Истеричные смешки вырываются из меня буквально через каждую строчку. Даже не знаю, от чего коробит сильнее — от издевательски официального тона письма, нового титула Таисы или того, что совершеннолетней девице нужен регент. Видимо, она настолько глупа, что и писать самостоятельно не может. Или до сих пор сидит у матери под юбкой.

— Благочестивая, — вперёд меня прыскает от смеха Юника, бесцеремонно читавшая письмо вместе со мной. — Играют на том, что она якобы религиозна до каждого кусочка сала на своих необъятных булках…

— Шатаман — это вообще где? — рассеянно спрашиваю я, в уме воспроизводя карту — никаких отголосков в памяти не всплывает, хотя планометрика всегда была для меня лёгкой.

— Это в такой глубокой заднице мира, что даже мой родной городишко покажется столицей. Какая там крепость, поселение в малюсеньком оазисе на самой границе с волайцами — вроде сторожевой башни, оттуда наши люди следят за дикарями. И огребают они первыми при каждой стычке.

— Ага, то есть фактически — меня посылают сдохнуть от руки волайцев, — подвожу я итог посланию, и вот теперь смех действительно щекочет горло — нервный, который не удаётся сдержать. — Так… так если изложить кратко… Разрешаю принцессе подохнуть одной или вместе со всеми, кто её… хах… поддержит…

Икнув от волнами накатывающего шока и истерики, трясущимися пальцами пытаюсь свернуть бумагу вчетверо. Юника кладёт ладонь на моё плечо и встревоженно заглядывает в лицо:

— Эй, сестрёнка, ты как? Да пусть эти напыщенные твари давятся, ты чего, впрямь расстроилась?! Они ж просто запугать тебя хотят, ну! Мы их размажем! А кишки отправим в Шатаман, гиенам на пожрать! — её энтузиазм слегка спадает на следующих, явно недовольных словах: — Точнее, размазывать поедут Анвар с Кенаем и всеотцом. Паршивцы нас с Дастаном на веселушку не берут…

Сама того не подозревая, она одной фразой окончательно вышибает меня из равновесия. Я только что отправила в смертельную опасность единственного лучшего друга, а через пару дней все, кто мне дорог, будут названы изменниками. Смертниками. Анвар, его семья и каждый воин Манчтурии отныне прокажённые… Всё напряжение последних дней, все тревоги и сомнения обрушиваются на голову как чан кипятка с осознанием.

Меня колотит. Кое-как засунув письмо за пазуху, тяну непослушную руку к мечу на бедре. Должна ли я? Имею ли право призывать хоть кого-то идти в бой и умирать? Люди погибнут, погибнут сотни, если не тысячи. Ради… меня? Кто я такая, чтобы отдать за меня жизнь, за мои амбиции, моего ребёнка? Да, это я готова драться за него до последней капли крови. Но у меня нет права отдавать такие же приказы другим. Каждый крик, который услышу на поле боя, каждый плач вдовы, каждый стон раненого бойца будет на моей совести, на моей душе, шрамом на моём теле.

И я просто не могу этого вынести. Не могу, не хочу, не стану…

Дрожь осознания выливается в жажду действий — здесь, сейчас. Делать хоть что-то, раз не могу голыми руками остановить лавину… которую сама запустила в момент, когда сказала «да» Анвару. Моя вина, моя ноша, моя ответственность. Давит так, что не вдохнуть. Я бездумно вытягиваю из ножен меч, сжимаю сталь до тупой боли в костяшках. Оглянувшись в поисках пути к ристалищу, стремительно несусь по тропе, слыша за собой пыхтящую Юнику и её беспокойный призыв: