Рождество на Ледяной Планете (Клэр и Эрэвен)

Ханука — еврейский праздник свечей, которые зажигают в честь чуда, происшедшего при освящении Храма после победы войска Иегуды Маккавея над войсками царя Антиоха в 164 году до нашей эры. Этот праздник начинается 25-го числа еврейского месяца кислева и длится восемь дней.

— Резонируют не все, — напоминаю я ей. — Мне бы очень хотелось, чтобы в празднике участвовали обе пещеры. Нужно собрать всех вместе.

— Я бы с удовольствием повидалась с Кайрой, Тифф и всеми остальными, — соглашается Нора.

— День Единства! — выкрикивает Меган. — Мы можем праздновать здесь обоими пещерами, собравшись вместе, как люди, так и ша-кхай! Будет нечто похожее на День благодарения, за исключением того, что никто не собирается захватывать чужую землю, — она многозначительно шевелит бровями. — И можем в это дело втиснуть еще елку, кое-какие подарки и пир.

Всех, включая меня, охватывает волнение от одной мысли об этом. Я поглаживаю маленькую пухлую щечку Ращель, а в голове у меня крутятся мысли о детях. Пусть мой родится до большого празднества Дня Единства.

— Мне кажется, это просто потрясающе! — когда все хранят молчание, я поднимаю голову и вижу, что все взоры обращены на меня. — Что?

— Ты же пара вождя, — указывает Стейси. — Тебе просто нужно уговорить его, что это отличная задумка.

Хихиканье в группе еще больше усиливается.

— Уговори, — громко кричит Лиз. — Можно подумать, «уговаривание» его задницы не является для нее регулярным явлением.

Она не ошибается на счет этого. Я улыбаюсь ей самодовольной ухмылкой.

— Посмотрю, что смогу сделать.

* * *

Мне не получается поговорить с Вэкталом до поздней ночи. Он доставляет мне свежую дичь как раз к обеду, а потом быстро отправляется обратно на охоту. Зима — прошу прощения, жестокий сезон — была суровой, и были дни, когда из-за яростных снежных бурь никто не мог покинуть пещеры, чтобы заняться охотой. Это означает съедать еду, которая запасена на складе, а с нами, дополнительными двенадцатью девочками, которых нужно кормить, этого достаточно для всех, но едва хватает. Сейчас, когда погода стала приятнее, Вэктал с охотниками проводят много времени охотясь, чтобы пополнить запасы и подготовиться к следующей зиме. Поскольку мы с беременными девушками толком ничего сделать уже не можем, мы сидим и шьем детскую одежду из кожи.

Или, по крайней мере, пытаемся. Мэйлак на самом деле единственная, кто неплохо умеет сшить из кожи нечто похожее на детскую одежду. Что касается остальных, то мы копошимся с костяными шилами и сухожилиями и делаем все, что в наших силах. Я худшая в этом из всех, но у меня тоже ребенок на подходе, которого нужно будет во что-то одевать. Эша, родная малышка Мэйлак, обычно бегает голышом, но люди более чувствительны к холоду, чем ша-кхай, поэтому мы должны исходить из того, что наши дети будут такими же.

К тому времени, как Вэктал успевает вернуться обратно в пещеру, я уже удалилась в нашу пещеру и при свете сальных свечей принимаюсь разглядывать кривые швы. Из-за того, как плохо шитью, от досады мне, наверное, можно и порыдать. Совсем чуть-чуть. Однако, когда Вэктал возвращается домой, я утираю слезы и натягиваю для него на лицо ослепительную улыбку, поскольку считаю, что ему не следует приходить домой, где его ждет беременная, рыдающая, жалкая пара. Особенно после того, как он вместе со своими охотниками так упорно трудится, чтобы сделать нас, людей, счастливыми и обеспечивать нашу безопасность.

— Привет, детка, — говорю я, искренне светясь счастьем, и откладываю шитье в сторону. — Как прошел день на охоте?

— Отлично, — говорит он мне. — Мы забили много двисти. Пока мы тут разговариваем, старейшины их разделывают.

Он наклоняется и целует меня в лоб, при этом он пахнет потом и засохшей кровью.

— Ням-ням, — высказываюсь я лаконично. — Ты уже поел? Осталось немного рагу.

Лиз большая поклонница тушеного мяса с вяленым мясом и корнеплодами.

Скорчив рожицу, он плюхается на пол рядом с моим стульчиком, и, опираясь на мои ноги, обвивает руками мой живот.

— Я поел на охоте. Как там сегодня наш комплект?

Я поглаживаю его вспотевшие волосы, убирая их с его лица. Мое сердце сжимается от любви, и я поверить не могу, насколько сильно я обожаю этого мужчину. Этой ночью у него усталый вид, а его рог тыкается мне в живот, но мне плевать. Он, похоже, совершенно измотан, и мне хочется его утешить.

— Точно так же, как и всегда. Пинает меня во все твои любимые части моего тела. Еще не готов появляться на свет.

Вэктал начинает хихикать.

— Упрямый. Весь в свою мать.

— И своего отца, — подчеркиваю я дерзко. У него на щеке осталось немного засохшей крови, и я рассеянно стираю его. — Ты испачкался.

— Мне нужно помыться, — но он не поднимается со своего места, где уютно прислонился к моим коленям.

— Могу помочь тебе с этим, — я прослеживаю пальцами по его челюсти, а потом вниз по его шее. — Я хочу… — на их языке нет понятия «обтирание губкой» — …потереть спинку? Своей пары?

Из его груди вырывается низкое урчание, а руками он сжимает мои ягодицы.

— Если ты потрешь спинку своей пары, мой резонанс, то обнаружишь, что он не настолько уставший, как тебе кажется.

Это что, предупреждение о его возбуждении? Вызов принят.

— Я нахожу, что моя пара никогда не бывает настолько уставшим, как мне кажется, — поддразниваю я и легонько прослеживаю его ухо. — Так это значит «да»? Если да, тогда мне нужно, чтобы ты разделся.

Вэктал усаживается и окидывает меня жарким взглядом. После этого он поднимается на ноги и направляется в переднюю часть нашей личной пещеры и закрывает большой кожаной занавесой вход в пещеру. Если и есть нечто, что уважают ша-кхай, то это занавес приватности перед входом в пещеру. Все равно, как если бы мы были на другой планете с этой штукой перед входом в пещеру, и это хорошо, поскольку я намерена пошалить со своей парой.

Поднявшись на ноги, я направляюсь к одному из кожаных мешков с водой, аккуратно развешанных на в стену вбитых колышках. К тому времени, как я выливаю его в высеченный в кости таз, моя пара уже полностью обнажен, его жилет и охотничье снаряжение сброшены, а его леггинсы сорваны в спешке, чтобы угодить мне. Вот он стоит, уперев руки в крепкие, узкие бедра, а я наслаждаюсь открывшийся передо мной зрелищем. Он семь футов ростом с нежно синевато-серого оттенка замшеподобной кожей поверх рифленых мышц, его голова увенчана гордой короной рогов и длинными, шелковистыми черными волосами, которые я люблю чувствовать рассыпанными вокруг, когда он покрывает меня.

Я счастливейшая из женщин на этой планете.

Я раздавливаю в тазу несколько мыльных ягод, после чего намачиваю тряпку. Подойдя ко мне, он наклоняется и пытается меня поцеловать. Я кладу руку на его грудь, умышленно дразня его.

— Сперва помыться.

Издав рык в знак согласия, он опускает руки по бокам.

— Можешь развернуться для меня?

Вэктал так и делает, и я наслаждаюсь видом широких плеч, бугрящимися мускулами, и самой аппетитной, упругой задницей из всех, которых я когда-либо видела. И хвост, разумеется, такой длинный и стройный, как у кота, с пучком на кончике. Он виляет, когда Вэктал возбужден, а как раз сейчас он медленно щелкает туда-сюда. Это означает, что он в режиме хищника… что подразумевает, что он размышляет над тем, как наброситься на меня.

Скорее всего, это будет самое короткое обтирание в мире.

И я абсолютно не против этого.

Я провожу мокрой тряпочкой по его плечам, стремясь быть шустрой и эффективной. Но не в моих силах не отвлекаться на эти мощные плечи и две ямочки у основания его позвоночника, чуть повыше его хвоста. Мои руки замедляются, а пальцы прослеживают струйки воды, стекающие вниз по его замшеподобной коже. Я люблю прикасаться к этому мужчине.

Он поворачивается и протягивает руки, чтобы ласкать мои груди в то время, как я мою его.

— Это еще одна человеческая традиция? Если это так, то просто удивительно, что ваши мужчины вообще когда-либо покидали ваши шкуры.

— У людей множество разных традиций, — говорю я ему, ловко протирая мокрой тряпкой его грудные мышцы и ребра. Похоже, сейчас, как никогда, самое удачное время, чтобы перейти непосредственно к тому, чтобы похлопотать о том, чего хотят другие. — Например, праздники.

— Праа-здны-ки? — Вэктал проговаривает это слово, а потом хмурится. — А что это такое?

— Это дни, которые мы выделяем, чтобы праздновать какие-то события, — я снова окунаю тряпочку в воду, а потом протираю ею его руку. Пока я его мою, он совсем отвлекается, дразня мой сосок, но мне нужно обсудить эту тему. — Например, Рождество — это день, который мы празднуем всей семьей, — я обхожу вниманием аспект религии. — Мы дарим друг другу подарки, чтобы показать, что мы дорожим ими и любим, а еще наряжаем дерево, чтобы украсить дом по-особому, и устраиваем большой пир. А еще есть омела и чулки…

— Что это такое?

— Омела — это растение. Вешаешь ее в дверном проеме…

— Потому что хорошо пахнет? — спрашивает он.

— Ну…, нет, она совсем ничем не пахнет.

— Она, что… хороша на вкус? И вешаете вы ее, чтобы не давать себе о ней забывать?

— Вообще-то я думаю, что она ядовитая.

Он хмурится.

— По-моему, это нелепо.

— Все дело в том, что она олицетворяет, — заявляю я ему, шлёпнув его тряпкой по груди с чуть большим раздражением. — Суть в том, чтобы показать своей женщине, что она тебе очень дорога.

— Отравив ее?

— Да не травишь ты ее! — заявляю ему, хлопнув его тряпкой. — Держа омелу над ее головой, ты целуешь ее.

— Зачем мне нужен яд, если я запросто могу сделать это без него? — он наклоняется и прижимает свой рот к моему. Его язык касается моей верхней губы, и он нежно целует меня. Трудно поверить, что этот мужчина совсем недавно вообще не знал, что такое поцелуй. Теперь он очень даже хорош в этом. От него у меня слабеют коленки, и я напрочь забываю о его мытье. Когда он начинает отступать назад, я цепляюсь за него. Сейчас у него очень самодовольное выражение на лице. — Мне не нужно было отравлять тебя ради этого поцелуя.

Желание засунуть мокрую тряпку в его ухмыляющийся рот невыносимо сильное. Окинув его хмурым взглядом, я швыряю тряпку в таз.

— Знаешь что? Забудь, что я завела разговор об этом. Не бери в голову.

Я поворачиваюсь к нему спиной и скрещиваю на груди руки. Я бы, топая ногами, ушла в другой конец пещеры, но у нас она такая крошечная, и здесь не так уж сильно поманеврируешь. Понимаю, что веду себя неразумно, да и гормоны во мне зашкаливают, но я на грани истерики. Он посмеивается надо мной, а я всего лишь пытаюсь заставить его понять, что мы, люди, скучаем по некоторым особенностям нашей прежней жизни.

Мгновение спустя Вэктал кладет руки мне на плечи. Он наклоняется и целует меня в щеку.

— Это для тебя так важно, моя пара?

— Мы просто хотели, чтобы у нас был праздничный день, — отвечаю я, и меня бесит, что при этом всхлипываю. — Праздничное мероприятие. Чего-нибудь такое, что ждать с нетерпением, предвкушать.

— Именно поэтому ты хотела меня мыть? Чтобы убедить свою пару посмотреть на жизнь твоими глазами? — он прикусывает мой подбородок.