Хаос

Нищий бросает взгляд на устрашающую фигуру Кайма и пытается убраться с дороги.

Кайм игнорирует его.

Мы доходим до конца переулка и оказываемся на небольшой площади, вымощенной неровными плитами. Она окружена обветшалыми двух— и трехэтажными зданиями, которые выглядят как жилые помещения.

Признаки жизни повсюду: одежда, сохнущая на веревках, натянутых от одного окна к другому, гниющие объедки фруктов и овощей, валяющиеся в канаве, свет свечей, мерцающий в открытых окнах.

Но в них не видно ни единой живой души.

Почему все кажется таким зловещим?

Кайм держится в тени, двигаясь, как зыбучий песок. Я не знаю, как он двигается так тихо. И, наверное, никогда этого не пойму. По сравнению с ним я громкая и неуклюжая.

Внезапно Кайм останавливается и вглядывается в темноту. Он делает мне знак рукой. Жди.

Сердце бешено колотится, я замираю.

Три неуклюжие фигуры материализуются из тени, угрожающе подняв мечи.

Они не похожи ни на одного мидрианца. Их кожа загорелая, как у меня, а волосы цвета грязного снега — чисто белые с проседью — но они не старики. Их глаза поразительно голубые, как далекий океан.

Кто эти люди?

Они массивные и высокие, по меньшей мере на голову выше Кайма и почти вдвое шире. В холодных сумерках на них нет ничего, кроме грубых жилетов из мешковины, обнажающих мускулистые руки, покрытые кружащимися синими чернилами. Грубое оружие свисает с их широких кожаных поясов — ужасные лезвия в форме полумесяца, которые напоминают мне серп для сбора урожая.

Тот, что в центре, похоже, их лидер. В отличие от двух других, он носит хорошие ботинки и кожаную куртку. На шее у него висит золотой медальон. Я прищуриваюсь, чтобы разглядеть детали. На нем изображена женщина.

Я отстраняюсь, когда Кайм делает шаг вперед. Он смотрит прямо сквозь нападавших, не проявляя ни малейшего беспокойства.

Он даже не вытащил свое оружие. Как будто уже тысячу раз имел дело с такими как они.

— Ты должен либо обладать интеллектом болотной пиявки, либо иметь чертовы железные шары, либо и то, и другое, — рычит седовласый мужчина, говоря на каком-то странном мидрианском диалекте, который я изо всех сил пытаюсь понять. — Пришел сюда, не спросив разрешения привратника, и притащил с собой женщину? — Он окидывает меня взглядом, и хотя моя громоздкая одежда и сумка скрывают фигуру, в его взгляде есть что-то явно развратное. — В Голкаре нет женщин, кроме шлюх. Вот что я тебе скажу, незнакомец. Отдай ее нам, и я оставлю тебя в живых.

Рука Кайма движется так быстро, что практически исчезает.

Внезапно он оказывается с мечом в руке. Луч света падает на край лезвия — величественная вспышка в темноте.

Странный звук поражает меня, как удар хлыста по воде.

Голова седовласого лидера падает на землю.

Я понимаю, что это был звук стали, прорезающей плоть и кости с невероятной скоростью.

Массивное тело мужчины падает вперед, с громким стуком ударяясь о каменные плиты.

Я в шоке смотрю на отрубленную голову. Когда перевожу взгляд на незрячие голубые глаза, чувствую лишь оцепенение.

Что ты только что сделал, Кайм?

Повсюду кровь. Она скапливается вокруг тела мертвеца.

Вместо того, чтобы броситься вперед и напасть на Кайма, оставшиеся два воина смотрят друг на друга, их широкие черты лица искажены страхом.

— Вы не можете победить меня, — тихо говорит Кайм, и полное отсутствие высокомерия в его голосе делает его слова еще более леденящими. — Никто здесь не может убить меня. Оставьте нас или приготовьтесь умереть.

Мужчины уставились на своего обезглавленного лидера. Один из них бросает взгляд на изогнутый меч Кайма, покрытый кровью. Его глаза расширяются от узнавания, и он шепчет что-то своему партнеру на языке, которого я никогда раньше не слышала. Странно, но некоторые слова звучат почти как на Тиге.

Похоже, они пришли к какому-то соглашению. Два массивных воина убирают мечи в ножны, сдаваясь. Один из них почтительно кивает Кайму.

— Можете идти, сэр. До тех пор пока вы не создадите никаких проблем, у вас не будет проблем с нами.

— Оставьте нас в покое, и у вас не будет от меня никаких проблем, — отвечает Кайм. — Да будет это всем известно. — Он жестом указывает на меня. — Пошли. — Он — темный силуэт в сгущающихся сумерках; холодный, далекий призрак.

Мы уходим.

Я дрожу, когда проходим мимо мертвеца. За последние дни я видела так много смертей, что на меня это не должно влиять, но все наоборот.

Все произошло так быстро. Жестокость была шокирующей.

Мужчина, в которого я влюбилась, — монстр, и я… принимаю это.

Кем тогда это делает меня?

Мы проходим мимо громадных воинов. Как будто признавая, что я собственность Кайма, они отводят глаза, отказываясь смотреть на меня.

Я держусь на небольшом расстоянии от Кайма, когда он щелкает запястьем, стряхивая кровь со своего меча. И убирает клинок обратно в ножны.

Как только заходим за угол, он поворачивается ко мне с безмолвным извинением в глазах.

— Это Голкар. Сила и страх — это все, что они понимают. Они бы сделали то же самое с нами. Поверь мне, Амали. Теперь нас никто не побеспокоит.

Он протягивает руку, как будто хочет прикоснуться ко мне, но в последний момент сдерживается.

Я понимаю… По крайней мере так думаю.

Образ повешенного на болоте вспыхивает у меня в голове.

Кайм знает, как ужасно убить человека так же легко, как сделать вдох. Он понимает.

Но он делает это, чтобы защитить меня.

И прямо сейчас не может заставить себя прикоснуться ко мне.

— Я доверяю тебе, Кайм, — тихо говорю.

— Спасибо. — Он отворачивается и уходит в темноту неестественно бесшумными шагами.

Я следую за ним в темноту, чувствуя себя в безопасности и защищенной среди головорезов и убийц.

Глава 12

Кайм

Энак Ловец Душ, таинственный полукровка, колдовской целитель Голкара, живет на маленьком корабле на дальнем краю поселения. Те, кто хочет воспользоваться его услугами, должны пройти по ненадежному старому причалу, облицованному гниющими бревнами, которые стали серебристо-белыми от воздействия стихии.

С некоторым облегчением замечаю гладкий черный шлюп Энака в конце разрушающегося причала. Другие моряки не осмеливаются бросать якорь поблизости, потому что моряки — народ суеверный, и такие люди как Энак и я пугают их до усрачки. Нет, пираты, вольные торговцы и наемники швартуют свои корабли у большого главного пирса, и когда им приходится обращаться за лечением от болезней или ран, они делают это неохотно.

У меня нет таких сомнений. Мы с Энаком сделаны из одного теста. Мы оба чужаки, и мое странное состояние его не беспокоит — или, по крайней мере, если и беспокоит, он достаточно профессионален, чтобы не показывать этого.

Я редко посещаю целителей, а когда это делаю, обычно знаю, о чем прошу.

С Энаком все по-другому. Он знает то, чего не знаю я, опираясь на старые знания Иони и Иншади. Его зелья и мази всегда самые эффективные.

Сейчас как никогда мне требовалось его мастерство.

Рана на моей щеке — это чистая агония. Такое чувство, будто кто-то прижимает горячее клеймо к коже, на кончике которого находятся острые шипы, все глубже и глубже вонзающиеся в мою плоть.

Я никогда раньше не испытывал такой боли. Мне требуется вся моя сила воли, чтобы идти уверенно, чтобы не упасть на колени от невыносимой пытки.

Жар распространяется вниз по шее. Разливается по моим венам. Амали права. Эта штука сделает меня больным, если я с ней не разберусь.

Как это чертовски раздражает.

Вайлорен знала, что это произойдет. Вот почему она согласилась на мои условия. Орден попытается прийти за мной, когда я буду настолько слаб, что больше не смогу использовать свои силы.

Раненую цель легче убить.

Это одна из первых мантр, которую мы изучаем как ученики Ордена.

Даже если эта адская царапина убьет меня, я не позволю им прикоснуться к Амали.

— Кайм. — Она останавливается на пороге разрушающегося пирса и поворачивается ко мне лицом, ее глаза широко раскрыты от беспокойства. — С тобой все в порядке?

Небо за ее спиной приобрело самый яркий оттенок фиолетового. Грозовые тучи собираются на далеком горизонте, и на мгновение в небе вспыхивает полоса молнии.

Холодный ветер налетает с океана, треплет темно-рыжие волосы Амали вокруг лица. Позади нее пирс — призрачное зрелище, отбрасывающее бледное, неровное отражение на неспокойную воду. Лодка Энака стоит в конце, теплый золотистый свет льется из ее маленьких круглых окон.

У меня перехватывает дыхание.

Выражение ее лица… Никто никогда не смотрел на меня так.

Она единственное существо в этом мире, которому было бы по-настоящему не все равно, жив я или умер.

Она так до боли красива.

Я запечатлеваю этот момент мысленным взором и в своей душе. Впервые в своей жизни понимаю, что на самом деле значит чувствовать себя человеком, потому что если бы что-нибудь или кто-нибудь забрал ее у меня сейчас…

Боль в моей щеке проникает сквозь плоть, голову, шею, грудь, взрываясь внутри моего тела, как тысячи звездных вспышек с острыми лезвиями.

— Я в порядке, Амали, — шепчу, хотя это совсем не так. — Пойдем, нужно иди дальше.

Я протягиваю руку, спускаясь по пирсу, и она вкладывает свою ладонь в мою, спокойно принимая, даже когда не заданные вопросы застывают на ее слегка приоткрытых губах.

Даже несмотря на то, что я только что убил человека.

Ее пальцы теплые и немного шершавые. Ее руки — не руки защищенного дворцового цветка. Это руки того, кто работал, копал и добывал пищу.

Руки работяги.

Руки выжившего.

И подумать только, она была готова умереть за то, во что верила.

Я недостоин этих рук, но все равно беру их в свои.

— Ты весь горишь, — бормочет она, касаясь пальцами моей щеки. — Это на тебя не похоже.

— Нет, — криво говорю я. — Это не так. Обычно во мне слишком много холода.

— Я не возражаю, когда ты прохладный. И предпочла бы холод этому. Я просто хочу, чтобы тебе стало лучше, Кайм.

— Я избежал худшей участи, чем эта, Амали. Поверь мне, меня очень трудно убить. — Несмотря на мои заверения, в мое сердце закрадывается тень сомнения. Я никогда раньше не боролся с болезнью, вызванной магией.

Когда мы добираемся до лодки Энака, фиолетовое небо становится темно-синим. Мимо накатывает волна, и темная лодка Иншади раскачивается взад и вперед.

Трап опущен. Я беру на себя инициативу, ступая во владения Энака.

Амали колеблется.

— Не следует ли нам крикнуть приветствие?

— Нет смысла. Он уже знает, что мы здесь.

Мы поднимаемся по трапу на палубу.

Я наклоняю голову под низким дверным проемом, и мы входим в темную каюту в задней части лодки. Здесь пахнет старым деревом, горящими специями и ароматным дымом. Длинные столы тянутся вдоль обеих сторон зала. Они украшены тщательно расставленными флаконами, высушенными растениями и образцами в бутылках, плавающими в жидких суспензиях, окрашенных в различные оттенки синего. Аккуратно выколотый глаз смотрит на меня в ответ, и даже мне удается почувствовать укол отвращения.