Край забытых богов

— Нет, не его. Так. Я видела так тебя. Тогда, в кратере, когда ты сказал возвращаться. Какое-то время ты был для меня просто переплетением цветовых пятен, а потом зрение вернулось…

— Тааак, — задумчиво протянул он, обхватывая меня за подмышки и поднимая с пола, где я сидела, обложившись альбомами вампирской живописи. Утащил на диван, затребовал подробности. А какие подробности? Там — было, а после — нет.

То, что я могу, вернее, могла видеть как вампир, Лоурэла поразило, но повторить опыт не удалось. То ли нужен был храм, то ли долгое голодание, но на подобные эксперименты мой коэр был решительно не согласен, считая, что мое здоровье еще не достаточно восстановлено. Может, просто нужна была какая-то техника перехода с обычного зрения на вампирское, но Лоу ее не знал. Вампиры видят так с рождения, люди… он никогда не слышал о людях с подобными способностями.

Пока не выходило научить меня видеть мир глазами вампира, Лоу взялся объяснять мне, что именно я могла бы увидеть. Подробно рассматривая со мной каждую картину, он рассказывал про значение цветов, их смешение, размеры цветовых пятен, переходы, переплетения. Подробностей было слишком много, но цвет выдавал эмоции, особенности характера, наличие привязанностей и антипатий. С такими знаниями рассматривать картины стало еще интересней. А потом я попыталась воспроизвести подобное сама. Нет, не видя так, но пытаясь представить, как могли вы выглядеть в вампирском спектре дорогие мне люди.

— Нет, Лар, не совсем, — заметил вампир, с интересом разглядывая мою первую работу. — Он мог бы выглядеть так, будь он вампиром. Но ведь я правильно понял, ты хотела изобразить человека? А людей мы видим чуть иначе.

Людей они видели кровью. Нет, там тоже были и цвета, и переплетения, вот только совсем иные оттенки, иные пропорции, и просто алая паутина пульсирующих нитей. Как ни странно, в одном из альбомов Лоу нашел и изображения людей. А впрочем, наверно не странно. Есть же и у нас и те, кто рисует еду, и те, кто рисует животных… А я вновь попыталась изобразить человека таким, каким его увидел бы вампир.

Лоу наблюдал за моими попытками, не оставляя своего блокнота, куда время от времени что-то судорожно записывал, зачеркивал, писал снова. Потом зарывался в книги на своем столе, выискивал что-то там. Глядел в окно остановившимся взглядом. И вновь оборачивался к моим попыткам «вампирской живописи». Иногда корректировал что-то в духе «это сочетаться не может, а вот это должно было бы быть чуть левее». Но проблема была в том, что никого из моих знакомых он не знал. А тот единственный человек, про которого он мог бы сказать точно… У меня рука не поднималась нарисовать ее портрет. Что было — то прошло, не отменить и не исправить, но говорить об этом — даже красками — я не могла.

— А чем занят ты? — все же символы в его блокноте слишком мало похожи на стихи, о чем я подумала вначале.

— Самой скучной вещью на свете — зарабатыванием денег.

— Аа… а говорят, если выбрать работу по интересу, то зарабатывание денег скучным не бывает.

— Говорят, — усмехнулся он. — Вот только боюсь, за мои интересы мне не заплатят. А так я помучаюсь недельку над очередным заказом, и следующие полгода буду сорить деньгами в свое удовольствие. В том числе оплачивая свою «работу по интересу».

— Ух, ты! — заинтересованно подошла поближе. — Это за что же у вас так платят, что можно работать две недели в году?

— Ты не поверишь, — смеется он. — За правильно примененные способности коэра.

— Так коэров, вроде, прокляли вместе с богами.

— Ага. Поэтому за восстановление храма мне сказали спасибо. А вот за эксклюзивные разработки в области химии спасибо имело весомый денежный эквивалент.

— Что-то светлейший коэр мне голову морочит…

— Морочу, — согласился он, откладывая свой вампирский блокнот и притягивая меня на колени. — Например, вот так, — и поцеловал. Медленно, тягуче, с наслаждением. Заставляя сердце забиться громче и комнату закружиться в безумном танце. — А в перерывах делюсь серьезной информацией, — продолжил, оторвавшись от моих губ, и я не сразу сообразила, о чем он. — Понимаешь, малыш, благородные эльвины все необходимое в своей жизни создавали с помощью магии. И достигли в этом небывалых высот. Да только в вашем мире магия не работает. С той силой, какая нужна для создания очень и очень многого. И пришлось бывшим эльвинам основывать научные институты и изучать там с нуля и физику, и химию, и биологию, и много чего еще. Законы вашего мира. Строение веществ вашего мира. И думать, как же это все разъединить и соединить так, чтоб получились привычные им предметы и материалы, как создать механизмы для того, что раньше работало на одной лишь силе и направлялось одной лишь волей.

— И ты работаешь в таком институте?

— Нет, Ларочка, я коэр, и я вижу этот мир изнутри. Его структуру, взаимосвязи между частицами материи, я вижу, как и что может соединиться и с каким результатом. И потому то, на что в институте потратят годы проб и ошибок, я создам за несколько дней. Поэтому я работаю только на заказ, и мои услуги стоят очень и очень дорого.

— Какой коварный и обеспеченный коэр, — мои пальцы скользят по его распущенным волосам, не таким мягким, какими они бывали во снах, и вовсе не таким белым, как ему бы хотелось. Я обнимаю его за шею и целую в губы. — А страшные вампирские боги не возражают, что ты столь низменно используешь свои высокие способности?

— Ну почему же низменно, я помогаю своему народу, — а глаза смеются, а руки так провокационно поглаживают мне спину…

— Ага, раз в полгода. Обпомогался, заботливый наш.

— А иначе будут меньше ценить. И меньше платить, — его язык медленно скользит по моей ключице. — А работать придется больше, — он чуть прихватывает зубами мочку уха, заставляя чуть вздрогнуть… и позабыть на время и о работе, и о творчестве…

А белый снег за нашими окнами однажды сменил беловато-лиловый ковер первоцветов. Весна все же отыскала эту затерянную меж гор долину. Я заметила это случайно, бросив рассеянный взгляд за окно где-то по дороге из сна в явь или из яви в сон.

— А мне казалось, зима будет теперь всегда, — рассеянно сказала я Лоу, с неодобрением смотревшему на мой отрешенный вид. Его забота о моем художественном развитии помогла не сильно. Я рисовала, да. По ночам, когда все равно некуда было податься. И мои картины становились все более абстрактными, ведь я стремилась передать зыбкий мир моей потусторонней реальности.

Он просил меня «не уходить» хотя бы когда он рядом. Я старалась. Но после рассвета меня все равно неуклонно тянуло в сон, я становилась нервной и раздражительной, ведь меня «ждали», а я опаздывала. Я все рассеянней слушала его речи, меня все меньше занимало то, что он пытался мне показать, и наконец, я просто засыпала возле него, бессильно упав головой на его плечо, и ему оставалось только отнести меня в кровать, чтобы на следующий день все повторилось вновь.

— Может, выйдем, пройдемся? — предложил вампир, уловив проблеск моего интереса к изменениям в природе.

— Зачем? Я уже знаю там наизусть каждую кочку. Ну, цветы. В моих снах распускаются любые.

— Но эти настоящие. Посмотри, какие нежные, только-только из-под снега.

— И чем они лучше?

Дни шли. Одни цветы за окном сменялись другими. Лоу вновь уехал, так и не добившись от меня интереса к окружающей действительности. Я лишь порадовалась, его настойчивое стремление изменить мой образ жизни слегка напрягало. И несколько дней без него пролетели для меня незамеченными.

А вернулся он ночью, ближе к рассвету.

— Не спишь? — поинтересовался, стремительно врываясь в маленькую гостиную. — А впрочем, я бы удивился, — прижал к себе, коротко целуя в губы. — Бросай свои кисточки, собирай карандаши, бумагу, мне нужна твоя помощь. Ты ведь не откажешься мне помочь?

— Нет, конечно, а в чем? — это что-то новое, раньше все его дела были строго его. — Ты чего нынче такой стремительный?

— Надо прибыть на место до рассвета, иначе будет не интересно. Если ты со мной — бегом переодеваться. Придется изрядно полазить по склонам, там едва ли жарко и может быть ветер.

— И ты хочешь, чтоб я что-то там рисовала?

— Скопировала. Нужно перерисовать несколько изображений. Они достаточно простые, но нужно точно. Возьмешься?

— Что за изображения?

— А вот не скажу, пока не переоденешься и не сядешь в машину. Или вообще не скажу, если откажешься со мной ехать. И оставлю умирать от любопытства.

— Не только стремительный, еще и жестокий, — целую его в щеку, еще хранящую холод весенней ночи. — Уговорил, едем.

Летим, конечно, когда это вампиры ездили. В непроглядной ночи, не включая огней. Недалеко. Но небо стало потихоньку сереть, когда мы приземлились. Тянуло сыростью от реки, хотя саму ее во тьме я не разглядела. Перед нами возвышались поросшие травой сопки, и именно к вершине одной из них решительно тянул меня Лоу, так ничего и не объяснив, ограничившись фразой «тебе лучше увидеть это самой».

В серых утренних сумерках видно было не очень. Даже куда ногу ставить, хорошо один седовласый энтузиаст поддерживал. Ближе к вершине склон стал отвесным, обнажая скальное основание.

— Вот. Примерно здесь, — заявил мой провожатый, останавливаясь возле этого естественного каменного фриза, местами абсолютно гладкого, местами поросшего лишайником. — Теперь ждем рассвета.

— Лоурэл, а с рассветами не перебор? Из окна их тоже прекрасно видно.

— Да что ж ты у меня вредная такая по утрам, сил нет, — прижал меня к себе, закрывая рот поцелуем. — Забудь про рассвет, — заявил, оторвавшись от моих губ. — Сам по себе он не очень нас сейчас интересует. Просто он дает правильное освещение.

— Освещение чего? Целующегося коэра?

— Ну, должен же я как-то тебя развлекать, пока мы ждем? — пожал он плечами.

— О, да! Поцелуй — как вампирская светская любезность.

— Не только поцелуй, — ухмыляется вампир. — Этикет предполагает бурное продолжение, — он прижимает меня спиной к скале, весьма недвусмысленно соприкасаясь со мной бедрами. — Но тогда мы все пропустим, — интимно шепчет на ушко, поглаживая мои плечи, лаская обнаженную шею. — Потому что только косые лучи восходящего солнца способны заставить каменную поверхность за твоей спиной раскрыть все свои тайны.

— Предполагается, что я должна познать эти тайны спиной?

— А ты, — его руки неторопливо скользят по моему телу, останавливаясь на талии, — хочешь познать их спиной ко мне? Тоже вариант.

Смеюсь, обнимая его за шею.

— И из нас двоих это я несносна?

— Временами, — он вновь целует, а затем решительно разворачивает лицом к скале. — А теперь смотри.

Смотрю. Темный камень, рассеченный множеством горизонтальных трещин, словно поделенный ими на ровные широкие ярусы. Укоренившаяся в этих трещинах трава, в основном сухая, еще прошлогодняя. Мох, ползущий по шершавым от ветра камням… А солнце восходит, заменяя безликую серую тьму игрой света и тени на каменном основании. И я, наконец, вижу их — множество рисунков, выбитых на этих камнях. Домик, домик, человечек, олени, бегущие дружной толпой. Это мог бы нарисовать ребенок, контуры фигур ровные и четкие, но предельно простые. На бумаге. Но выбить такое в камне детских сил не хватило бы точно.