Ярче звёзд

Там стояли «однорукие бандиты». Я взглянула на экран коммуникатора, чтобы узнать сколько времени. Грустно вздохнула. Старик надеялся, что я ему помогу, ведь лучше меня никто не разбирался в технике.

— Хорошо. Полчасика у меня ещё есть, — сдалась я, надеясь, что мама не будет ругаться, если я опоздаю.

Основную работу я помогла ей уже сделать. Сегодня полночи буду разгребать посуду после банкета. Да и дедушка Эдвин никогда не обижал с оплатой. И если я ему сейчас помогу, то завтра у меня будет больше шансов вернуть лидерство на тренажёре. Я покажу залётном манаукцу, что лучше Маруси нет пилотов на станции «Астрея»!

Яндор

Вернувшись домой после долгого отсутствия, порой понимаешь, что всё совершенно чуждо. То, что раньше радовало глаз, было чем-то стоящим и важным, потеряло свою ценность. Ян оглядывал свою детскую комнату, в которой уже не был больше восьми лет. О Он и забыл, как она выглядела. Интерьер здесь не менялся с тех самых пор, как с ним в семилетнем возрасте произошло несчастье. Синие стены, увешанные плакатами и постерами с супергероями из детских фильмов. Под потолком висели модели истребителей, космических кораблей разных рас. Сам потолок был звёздным полотном, где теснились яркие созвездия и спирали галактик. Ян пытался вспомнить свои детские мечты. Мальчик, прикованный к кровати, грезил звёздами и полётами на край галактики, туда, где только неизвестность и опасность. Природная отвага звала его испытать себя.

Мог ли Ян простить отца за то решение, которое ввергло парня в кромешный ад постоянной боли? Четыре года унжирские врачи испытывали на манаукском подростке свои новые разработки. Эти прекрасные на вид создания были сущими демонами. Они с безразличием резали мальчика лазерами, чтобы добраться до сломанных и неправильно сросшихся костей позвоночника. Тела манаукцев сопротивлялись внедрению инородных тел, и живые ткани быстро сращивались. Именно благодаря этим свойствам организма юноше не могли помочь на Манауке, тамошние врачи просто не имели подобной практики.

Ян разучился плакать, резко став взрослым. На операционном столе он тысячу раз умирал и столько же воскресал. Он разучился чувствовать, превратившись в кусок мяса для опытов унжирцев. Они поставили мальчика на ноги, но только Ян знал, чего это ему стоило. Затем были четыре года адаптации. Он заново учился ходить, сидеть, держать ложку, писать. Он больше не жаловался отцу, зная, что тот останется глух к его мольбам и слезам. Мать за все восемь лет ни разу не приходила к своему сыну, чтобы не рвать душу ни себе, ни Яну.

Оглядывая свою комнату, двадцатилетний Шалорт пытался вспомнить, как любил когда-то родителей, которые предали его. Они столько подарили ему игрушек, которые до сих пор лежали на своих местах. Ян брал их в руки, разглядывал и ничего не испытывал. Вновь подняв взгляд на плакаты, он опустился на кровать, которая теперь была ему мала.

Мог ли он, лёжа на этой кровати и глядя на своих вымышленных друзей, мечтать о том, что сможет ходить? Хотя бы ходить. Унжирцы сотворили с ним невозможное. Грустно усмехнувшись, Ян рассматривал звёзды на потолке, зарываясь в густые чёрные волосы пальцами. Он теперь не просто ходил, а стал полноценным членом общества. Ян за пару лет нагнал своих сверстников, восполнив пробелы в образовании, и даже окончил лётную школу. Отец сам принимал у него экзамен и определил дальнейшую судьбу.

Скоро вступительные экзамены в Шерридановскую академию ущербных. Зачем отцу нужно было отсылать сына так далеко? Ян вновь усмехнулся, прикрыв красные глаза. За прошедшие года он так изменился, утратив все эмоции, что разочаровал родителей своим безразличием. Мать спустя столько лет не сразу и узнала сына, а когда он даже не обнял её, и вовсе ударилась в истерику. Отец негодовал, но, не услышав от Яна слов оправдания, умолк под его равнодушным взглядом и словно постарел на несколько лет.

А чего они ожидали от их встречи после всего, через что он прошёл? Неужели думали, что он бросится в их объятия и будет радоваться?

Прошлую ночь Ян провёл, гуляя по станции. Он и забыл, каково это, куда-то ходить, встречать незнакомые лица, разговаривать с кем-то ещё, кроме унжирских врачей. Ему понравилось быть свободным. Но земляне чувствовали в нём угрозу, нонарцы учтиво кивали, встречаясь с ним взглядом. Сородичи обнимали за плечи. Месяц, остался месяц, а жить в этой тесной комнате он не мог. Отец снял ему отдельный жилблок по соседству, но сегодня был семейный обед. Мать пыталась наладить отношения, а отец озвучил своё решение.

Тяжело вздохнув, Ян сел на кровати. У обклеенной постерами стены стоял письменный стол, на нём нетронутой находилась целая коллекция игрушечных фигурок. Ян не помнил, почему супергерои его так привлекали, очевидно потому, что помогали тем, кто попадал в беду. Сжав кулаки, юноша раздумывал: подчиниться ли приказу отца и поступить в академию землян или же избрать свой собственный путь.

Дверь с тихим шипением отошла в сторону, и в проёме появилась мама. Её красные глаза смотрели со щемящей тоской. Густые тёмные волосы забраны на затылке в пучок. Она была одета в простое домашнее платье с мелким рисунком. Женщина вошла в комнату и, не спрашивая, села возле сына.

— Яндор, прости меня за мою слабость. Если бы ты знал, сколько раз я порывалась прилететь к тебе и забрать, но отец не пускал, говорил, что есть улучшения, что нужно потерпеть, а от женских слёз у мужчины пропадают силы. Прости, сын, что не поддерживала тебя все эти годы. Теперь вижу, что совершила ошибку, послушавшись твоего отца. Пусть он и покровитель, но ты мой сын. Я обязана была быть рядом с тобой.

Ян оглянулся на свою мать, слушая её всхлипы. Когда-то он так же скулил по ночам, тихо взывая к ней. Он шептал звёздам, которые были единственными собеседниками в темноте палаты, чтобы они совершили чудо, и мать прилетела бы за ним. Это было лишь до первой операции, а затем он молил совсем о другом.

— Ты права, — тихо отозвался Ян, не предпринимая попыток успокоить свою мать. — Нужно было меня забрать. А теперь нет смысла рыдать, уже ничего не изменить. Всё закончилось.

Он встал и сделал несколько шагов к выходу, но женские горячие пальцы вцепились в рукав его джемпера.

— Не уходи, прошу. Не будь таким жестоким, сын. Прости меня, прошу.

Ян обернулся на мать. Было ли ему жаль безутешную слабую женщину? Нет. Ян предпринял попытку отцепить руку матери от себя и уйти навсегда, чтобы не возвращаться, но, бросив взгляд на плакаты, замер. В душе зашевелились уснувшие когда-то чувства. Сильный всегда должен помогать слабым. Ян погладил мать по пальцам, и те, задрожав, разжались, отпуская его. Их взгляды встретились, и в комнате повисла напряжённая тишина. Вдруг Ян услышал отца. Тот шёл по коридору домой и разговаривал по коммуникатору со своим другом. Ян разочарованно вздохнул. Отец хвастался своим сыном перед другими, гордился тем, что Ян не инвалид, а перспективный офицер. Он уже был готов зачислить сына в ряды космического десанта, чтобы исправить очередное упущение. Все мужчины в семье Шалорт военные: капитаны, генералы и даже были адмиралы космического флота Манаука.

Ян покачал головой, смотря на мать.

— Это вы жестокие, а не я.

— Ты просто не знаешь, что чувствовал твой отец, когда ты пострадал по его вине, — стала оправдывать Керима Анната.

— А о моих чувствах вы подумали? — вернул ей Яндор, выходя из комнаты, полной ненужных воспоминаний.

— Сын? — удивлённо позвал Керим Яндора, который вышел из жилблока родителей, желая, не прощаясь, сбежать от них.

Входная дверь закрылась, в коридоре стоял привычный для станции тихий гул. Случайные прохожие стали свидетелями молчаливого переглядывания отца и сына, словно они не были родными. Керим отлучился по работе сразу после обеда, переодевшись в мундир, на рукавах которого были золотые полосы и крылья под большой адмиральской звездой.

— Не уходи, — наконец произнёс Керим, — у меня к тебе серьёзный разговор.

Ян равнодушно выслушал его, но перечить не стал. Он сам понимал, что не успел уйти. Не нужно было поддаваться на мольбы матери, теперь придётся ещё выслушивать отца. Они вернулись в жилблок. Анната молчаливой тенью стояла возле входа в детскую, наблюдая за своим повзрослевшим сыном. Это был не её Яндор, а совершенно чужой манаукец.

Маруся

Глаза разлепила — начало положено. Будильник разрывался, требуя проснуться, встать и топать в школу. Последние экзамены я обязана была сдать с отличием. Но эта посуда меня угробила окончательно. Мало того что я задержалась у дедушки Эдвина, но починила таки ему аппарат, за что мама отвесила пару обидных подзатыльников на глазах у посетителей кафе, так ещё и банкет затянулся до самого утра. А у меня экзамен!

— Соберись, Марусенька, соберись! — шёпотом уговаривала я себя встать. Если будильник орёт, значит, не так и опаздываю. Надо просто рывком сесть на кровати и кубарем скатиться на пол. Пол холодный, с него подниматься легче, чем с мягкой, тёпленькой постельки.

На грохот моих костей в комнату заглянула мама и покачала головой, явно осуждая такой способ пробуждения.

— Маруська, ты как перед своим мужчиной собралась раздеваться, если на тебе одни синяки? Ты головой когда начнёшь думать? Взрослеть пора!

— И тебе доброе утро, мамуля, — сиплым голосом поздоровалась я с родительницей.

Она уже была не просто на ногах ни свет ни заря, но и прекрасно выглядела в новом платье цвета тёмной стали. Ромбовидные элементы узора на нём ловко скрадывали некоторые округлости взбитой фигуры мамулечки, которая грешила сладостями.

Я, наконец, встала с ледяного пола, поправляя тунику пижамы, потянулась, разглядывая себя в зеркале. Волосы, как всегда, всклокочены. Ох уж эти кудри. Хоть и стригусь коротко, всё равно на голове бардак по утрам. Опять полчаса выпрямлять волосы! Розовая пижама со смешными котятами на груди была мне подарена мамой несколько лет назад, и до того она стала мне любимой, что расставаться с ней не хотелось. И ничего, что штаны стали бриджами. Зато тепло и приятно к телу.

Шмыгнув носом, я направилась в душ. Будильник продолжал орать мою любимую песню рок-группы «Вечный металл». Я хотела попасть к ним на концерт, но унжирцы не дают выступлений на нашей станции, нужно лететь в закрытые клубы на территории Унжира. Только там есть шанс увидеться с кумирами, но это дорого. Слишком дорого. Оставалось мне только в записи слушать любимые голоса с хрипотцой, которые с надрывом пели о том, что жизнь «отстой» и пора что-то менять.

Так начиналось каждое моё утро. Лаун завораживающим низким голосом напоминал своими песнями, что всё в этой жизни зависит от меня, тёплый душ бодрил и обещал, что этот день будет лучше вчерашнего. Мамины оладушки подслащивали горькую реальность, и я упрямо шла в школу. Моё будущее в моих руках, моих глазах. В моём сердце. Именно так подпевала я, когда шла по общему коридору второго уровня. Здоровалась с соседями, махала рукой одноклассникам. Ну а о том, что мне в ответ никто не махал, пыталась не думать. Друзей заводить крайне тяжело, особенно если ты дочь хозяйки маленького кафе, и одежда твоя состоит из поношенных кожаных брюк, куртки и белой футболки с принтом любимой группы. Волосы сегодня не успела выпрямить, поэтому стянула резинкой в хвостик. А мои одноклассники сплошь и рядом дети богатеньких родителей. Такие бедные, как я, обычно не учатся, а работают.