Авантюрист на поводке

ГЛАВА 23. Две версии

– Давай лучше вернёмся, откуда начали, – произнесла Макс, пытаясь удержать растущее раздражение.

– А с чего мы начали?

– С бабули, – сказала Макс.

– Точно! Твоя бабуля, а вернее, прабабушка, когда-то завещала тебе не то, что ты ожидала, так?

– Не с этой бабули, Мильфей! – детектив сердито засопела.

– Мне кажется, Макс, в такой располагающей обстановке и без свидетелей мы вполне можем обойтись именами, – заметил Жерар.

– Ещё чего!

– Ладно, давай продолжу. Ты сказала, что прабабушка Сюзон, сама того не желая, прокляла тебя. Хочешь, я скажу, как? Она сказала, что счастливая жизнь тебя ждёт только при определённых условиях. Думаю, их три. И первые два я знаю.

– Откуда два? – возмущённо вскричала Макс.

– Первое – ты будешь счастлива, когда достанешь старинную посуду для кого-то определённого, – Жерар показал сжатую в кулак руку и медленно отогнул большой палец. – Второе: ты выйдешь замуж, когда перестанешь ловить букеты. Осталось узнать, что ещё напророчила тебе твоя любимая прабабушка.

– А зачем тебе? Не вижу, чтобы в тебе что-то там вспыхнуло, чтобы ты, к примеру, хотел жениться, – выпалила Макс.

– То есть ты не отрицаешь того, что я сказал? Я угадал, да?

– Да тебе Ролан всё небось выложил, – возмутилась детектив. – Он тебе и ключ дал, чтобы ты в мою квартиру спать завалился. И обязанность за мной приглядывать придумал.

– Ключ я стащил сам, – сознался Жерар. – Твой Ролан лучше, чем ты думаешь.

– Я о нём хорошо думаю. Я плохо думаю о тебе, – сказала Макс.

– Ну вот опять, Макс. Послушай! Я на твой сервиз не претендую, не говоря уже о букетах. Мне просто хочется показать тебе другую жизнь. Не такую, как у тебя.

– А чем тебе моя не угодила? – тут же насупилась Макс. – Между прочим, я тебя в неё лезть не просила.

– Ну так и я не просил вытаскивать меня из маленькой уютной кутузки, чего уж там, – рассмеялся Жерар. – Твоя жизнь состоит всего из двух вещей: работа и дом. Причем дома в ней мало, несмотря на то, что офис у тебя прямо в квартире. Ты этим домом не занимаешься, не пытаешься обустроить. Ролану тяжело прибираться, а тебе и дела нет. Теперь – работа. Ты ушла из полиции, но не пришла ни к чему лучше частного сыска, в котором не так уж сильна.

– Да я пятьдесят собачонок нашла с тех пор, как стала частным детективом. Ну ладно, сорок… пять. А блудливых кобелей в человеческом облике так и вовсе штук сто изловила.

– Вот! Это-то и плохо. Ты видишь только плохое.

– Ну хорошо. Собачонки иногда бывают довольно милые, – нехотя призналась Макс, незаметно почёсывая старый рубец от укуса маленькой, но злобной собаки помпонской породы.

– Макс, люди тоже бывают милые, – заверил Жерар.

– Я в последнее время их не вижу. Вернее, сегодня видела одного мальчишку – но боюсь, его там, в этой семейке уродцев, испортят.

И тут Мильфей её удивил, выдав:

– Это хорошая семья. Крепкая.

– С чего… Ты что, их не видел? Ты на них как-то не так смотрел, что ли? – Макс даже с трудом подбирала связные слова.

– Ты видишь их пороки. Видишь их измены, извращённые вкусы, их ссоры и раздражение друг другом, их избалованность и капризность. А я вижу, что они собрались в доме и не расходятся, пока не найдут их матушку.

– Конечно! Они не рыщут по городу, а поручили это мне. За деньги. И на кону у них завещание, а не что-нибудь там, и завещание жирное, с хорошими кусками каждому.

– Они не рыщут сами, потому что не умеют и поручили это дело специалисту. Видишь, с полицией у них любви не случилось, и они обратились к тебе.

– Я не верю, что Соврю могут быть хоть в чем-то порядочными и хорошими. Если человек плохой и гнилой – он целиком гнилой, а не с одного бочка, как яблоко.

– Ты неправа, Макс, – улыбнулся Жерар. – В большинстве своём каждый человек совмещает в себе и хорошее, и плохое, причем хорошего в итоге оказывается больше. Ты просто слишком мало знаешь это семейство. И в то же время считываешь только те знаки, которые тебе хорошо знакомы, игнорируя другие. Ты плохой чтец по лицам.

– Ты знаешь эту гнусную семейку ещё меньше!

– Да, это так. Но разве в первый свой визит к ним ты увидела всё только плохое? Я-то хорошо читаю лица, а вот ты как-то не очень, если не заметила ничего положительного в каждом из них. Попробуй взять любого и назвать одну отрицательную черту. К примеру, пусть это будет глава семьи: Жильбер Соврю.

– Похотливый свин, – тут же припечатала красавца Макс.

– А теперь назови для него же две положительных черты.

– Почему две?

– Если сможешь, значит, он только подгнил с бочка, – засмеялся Жерар.

– Ну… Да нет в нём ничего положительного! – возмущённо заявила Макс.

– Точно?

Она задумалась. Вспомнился звонок Жильбера в её агентство несколько дней назад. Это ведь произошло до того, как в Соврю-мэнор он пожирал её жадными глазами. Позвонил, и в голосе была искренняя тревога. Пришёл, и никаких гадостей не говорил – как, например, это делал его брат Гаспар.

– Ну ладно, он точно переживает за мать. Похоже, он её любит. Но что ещё, я и представить не могу. Сына он, кажется, возненавидел и выгнал из дома, даже фото его сжёг. Жене изменяет. На дочку ему плевать. Приёмную сестру пытался изнасиловать. Что хорошего может быть в таком типе?

– Ты заметила, что в отсутствие Орабель дом полон? Что слуги достаточно спокойны, никто не спешит взять расчёт, домочадцы на своих местах? И все, кто там гостит, не спешат разъезжаться? – спросил Жерар. – Что до жены, сестры… Ты же не знаешь всех обстоятельств. Брюно тебе вряд ли поведал о том, что происходит в доме, вряд ли дворецкий будет проветривать скелеты из хозяйских шкафов даже перед тобой, мадемуазель детектив. Итого: он поддерживает в семье мир и любит свою мать.

– Эти качества не перевешивают тот недостаток, что Жильбер – натуральная скотина, – сказала Макс.

– Это не делают его безнадёжной скотиной, – парировал Жерар. – Ну хорошо, а Кати? Армина? Рузанна?

– Про Рузанну и её дочерей я не могу сказать плохого – разве что плохо смотрят за молоденькой Мари-Жанной.

– А разве просто держать на поводке резвую барышню её лет?

Макс была вынуждена покачать головой. Восемнадцатилетняя девушка, да ещё влюблённая – это же сродни стихийному бедствию.

– Кати – красивая стерва, – продолжила Макс и, видя улыбку на лице Жерара, изо всех сил попыталась найти в жене Жильбера хорошее. – Но она любит своих детей. По сыну она горюет. Армина ветреная молодая женщина… однако, кажется, тоже предана своей семье. Констанс и Константэн скользкие типы, похожие друг на друга… Не удивлюсь, если они вообще могут превращаться один в другого, прямо-таки перетекали один из другого, меняя внешность. Слушай, Жерар! А ведь Орабель действительно всех их как-то держала в узде, всех оделяла любовью, они её правда все любили.

Вся неприятная семейка Соврю, где, казалось, не было ни одного хорошего персонажа, словно скидывала противную рыбью кожу со склизкой чешуёй, как сказочная принцесса Карасик. И под кожей оказывались вполне обычные люди. У кого нет пороков и грешков?

– Превращались друг в друга? – спросил задумчиво Мильфей. – Хм… Меня, кажется осенило. Нет, точно осенило. Погоди-ка…

– Что же случилось? – Макс не сразу перестала размышлять вслух. – Не только в завещании дело, я так понимаю. Каждый рассчитывал на вполне жирный кусочек, но для чего было столько всего городить? А насчет чего тебя осенило?

У ловкача был рассеянный вид, он смотрел перед собой и как будто ничего не видел. Про такое комиссар Бланшетт говаривал «тряхануло идеей». Старик и сам порой принимал такой же вид: замирал и смотрел в никуда.

– У меня две версии, – сказал Жерар. – Одна пожестче, вторая помягче. Обе вполне вероятны! С какой начать?

– Давай с той, что пострашнее, – удобнее устраиваясь на диване, сказала Макс.

– Только я сбивчиво буду, потому что у меня у самого ещё не всё в голове как надо уложилось. Так, первая версия основывается на том, что Флобер Соврю на самом деле был убит. Никаких чудес. Он был убит, но кто-то украл его личность. Думаю, он оборотень…

– Оборотней не бывает, это доказано брутанскими учёными-биологами, – быстро сказала Макс.

– Брутанские учёные – это сила, – серьёзно кивнул Жерар, – но я не исключаю возможность существования тех, кого в народе зовут оборотнями. Знаешь, что меня на эту мысль натолкнуло? Не только твои слова про близнецов! Я вспомнил про человека, который был в участке, посещал меня.

Макс подпрыгнула на мягком сиденье. Ей отчаянно не хватало карандаша и блокнота сейчас – без них плохо думалось, не получалось всё разложить кирпичик к кирпичику. Да и потом, вдруг что-то забудется?

– Я включу Ракушку, а ты повтори, – потребовала она.

– Она у тебя уже включена. Я взял на себя смелость, – сказал ловкач, – активировал её, когда провожал тебя сюда.

Вот почему он так вежливо поддерживал её за талию – чтобы невзначай коснуться часового кармашка на жакете! Макс, однако проверила, записывает ли артефакт на самом деле.

– Сержант сказал тебе, что ко мне заявился знакомый, так? А я его в первый раз видел. Даже не особо запомнил, разве что у парня был внушительный шнобель… Этот человек вёл себя довольно развязно, шумно, и его, как ты знаешь, посадили со мной. Так вот, он принялся болтать, а сам… Готов поклясться, что он начал меняться. И когда попросил его выпустить – в его лице уже было что-то знакомое. Тогда я большого значения не придал, но сегодня, думая о несчастном Флобере в гробу и истерике Мари-Жанны, подумал о двойнике. Простая иллюзия сползла бы со смертью, но если маг всерьёз подошёл к смене облика, совершил метаморфозу… Не уверен даже, что на фото он выглядел бы по-настоящему, хотя как знать! Сложив эти все обстоятельства и детали, готов ставить именно на метаморфа, Макс.

– Мне все-таки с трудом верится в такое. Я не знаю никаких магов-метаморфов! Без постоянной подпитки силой такая метаморфоза и суток не продержится, сколько им придётся тратить минералов? Это страшно дорого. Да и потом, вдруг ты врешь?

– А для чего мне сейчас врать? – пожав плечами, спросил Жерар. – И «страшно дорого» вполне вписывается во всю эту канитель: к примеру, зачем метаморфу миллионы, украденные из банка… Но вернёмся к версии про убитого Флобера. Той, что более грустная и жестокая. Я могу предположить, что кто-то весьма циничный теперь изображает беднягу Флобера Соврю. Он не просто появился в истории семьи, а тайно и не слишком деликатно внедрился туда. За прошедшие два года он собрал информацию про всех Соврю. И сделал ставку на юную и всё ещё влюблённую Мари-Жанну: а раз никто не говорит, что у неё есть жених, то она и правда до сих пор верна своему Флоберу. Итак, метаморф её поразил своим воскрешением, очаровал – благо много усилий прилагать не пришлось, раз она любила неродного брата! Умело использовал информацию про истерику у гроба Флобера… а затем подговорил на похищение бабушки. Вернее, бабушка, в сердце которой скопилось немало горечи из-за смерти внука, пошла за обманутой девушкой сама…

– И заодно захватила незаконченное и не заверенное нотариусом завещание вместе со всеми черновиками, – подхватила Макс.