Небо внизу

— Даже и не знаю… — нахмурился призрак. — Подумать надо.

— Может, храм? — наивно предложил Том, и Грино выпучился на него так, словно у контрактного вторая голова выросла.

— Совсем сдурел, парень?! Мне этой мозгоклюйки при жизни хватило. Нет, теперь я собираюсь веселиться вовсю. О, кстати! А закопайте-ка чего-нибудь во дворе у хромого Лео. Там парни часто собираются, чтобы в картишки перекинуться. Ну и последнюю косточку… — прищурился вдаль Грино. — Последнюю косточку давайте на большом холме закопаем. Там место такое есть, вроде обрыва… Тропинка, тропинка, потом сосна кривая — и поворот. Вот если не поворачивать, а прямо пойти, то холм как будто ножом обрезало… Мы с женой там сидеть любили. Так, чтобы на самом краю. Сидим, вокруг гляди — небо, лес вдалеке, поля внизу, город… Красиво. Так что вы извините меня, благородная госпожа, но придется вам прогуляться. Далековато, конечно — но вы жалейте. Красиво там очень. Вам понравится. Хех, — хихикнул вдруг Грино. — Тридцать лет назад я жалел, что отрезал два пальца. Теперь жалею, что не отрезал все пять.

Он грустно посмотрел на свою комолую руку.

Последнюю кость перезахоронить не успели. Большой холм находился далеко за городом, в предгорье. Идти туда нужно было часа три, а потом еще долго взбираться по неровному каменистому склону. Добросовестный Том предложил было отправиться на холм в одиночку, раз уж Теодора не желала заниматься ночным альпинизмом.

— Да ладно вам. Ну смотрите, какая ночь! Тепло, тихо — еще и светло как днем. Я быстренько туда и обратно сбегаю, кости прикопаю, а к утру буду дома.

— Глупости, — пресекла инициативу Тео. — Сколько Грино в винодельне просидел — два года? Три? Еще один день уж как-нибудь перетерпит. К тому же, насколько я знаю жизнь, в первую очередь Грино устремится в «Кабанью голову», потом — пойдет путать карты приятелям, а про жену хорошо, если через неделю вспомнит.

— Зря вы так, — опустил глаза Том. — Он жену любит.

— Но вспомнил о ней в последнюю очередь. Ты переоцениваешь силу любви, Том.

— А может, это вы ее недооцениваете? — зыркнул исподлобья контрактный, но на холм все-таки не пошел.

Ночь действительно была удивительно светлая. В постоянно озаренной неоновым светом Огасте Тео не замечала, как полнолуние меняет мир. Луна просто становилась круглой, потом таяла, потом снова отращивала литые полновесные бока. А внизу, на запруженных людьми улицах, все оставалось по-прежнему. Здесь, в Кенси, все было по-другому. Ночами на город опускалась густая, как чернила каракатицы, тьма, и редкие огоньки газовых фонарей мерцали в ней, как отражение неба в черном пруду. Когда Тео выходила на крыльцо, она погружалась в эту темноту, слово в глубокую воду, и мир вокруг нее сжимался до узенького золотого островка, рожденного трепещущим огоньком. Дальше, за его границами, начиналось бесконечное пространство тьмы, наполненное шорохами, невидимым движением, шепотом и вздохами. Стоя на крыльце, Тео представляла, что вот сейчас сделает шаг, другой, потом спустится по ступенькам и пойдет по узкой дорожке, раздвигая свечой темноту, как Моисей — Красное море.

Представляла. Но ни разу не отважилась даже подойти к ступеням.

Сегодняшняя ночь была совсем другой. Распахнувшийся на небе золотой глаз луны светил так ярко, что из-под ног тянулись хрупкие, полупрозрачные тени. Отмахавшая бог знает сколько миль по пыльным дорогам Тео должна была чувствовать себя измотанной — но почему-то не чувствовала. Нет, усталость была — но приятная, легкая усталость, которая вызывает желание присесть, вытянуть гудящие ноги, закрыть глаза — и представив себе прошедший день, гордо улыбнуться.

Уловив бархатный аромат свежесваренного кофе, Тео азартно завертела головой.

— Где это?

— Что? — не понял Том.

— Кофе. Где-то тут варят отличный кофе!

— И что? У нас дома свой есть.

— Томми, дорогой мой, — кротко улыбнулась ему Тео. — Дома у нас вода, в которой варились молотые кофейные зерна. А тут — кофе. Поверь, это большая разница.

Источник аромата обнаружился в узеньком тупичке за магазином скобяных товаров. Приземистое здание размером с собачью будку украшала лаконичная надпись «КОФЕ», нанесенная прямо на стену. Неведомый декоратор предпочитал смелые цветовые решения, поэтому буквы К и Ф он нарисовал насыщенно-бирюзовой краской, а О и Е — ядовитой фуксией. Заинтригованная, Тео толкнула облезлую скрипучую дверь. В крохотном помещении обнаружился прилавок, плотно заставленный круглыми стеклянными банками с кофе. Там были золотые зерна и рыжие зерна, шоколадные и почти черные, крупные, как бобы, и крохотные, как горох, гладкие, как стеклянные бусины, и сморщенные, как старушечьи лица. Рядом с банками выстроились коробочки с шоколадом, вазочки с засахаренными фруктами и блюдца с пастилой.

— Чего желаете?

Вздрогнув, Тео обернулась. Хозяйка лавчонки стояла в углу, почти невидимая в глубокой тени. Седое облако волос парило над смуглым лицом, как заблудившееся привидение.

— У вас так вкусно пахнет кофе… — Тео еще раз осмотрела прилавок, но никакого намека на меню не увидела.

— Вам две чашки? — хозяйка вышла наконец из полумрака. Сухая и смуглая, она походила на иссушенную ветром, потрескавшуюся статуэтку из темного дерева. На светло-коричневых, в цвет кофе, пальцах, поблескивали серебряные кольца с бирюзой и яшмой.

— Да, две. И что-нибудь… не знаю. Что-нибудь к кофе. Что вы посоветуете?

Стремительно чиркнув спичкой, женщина зажгла газовую горелку и водрузила на нее закопченный медный кофейник.

— Женщины предпочитают шоколад. Есть обычный, есть с орешками… С сушеной вишней, лавандой, с солью, с перцем. Есть засахаренные груши, апельсины, инжир, персиковая и сливовая пастила, — равнодушно перечисляла хозяйка, половчее разворачивая на огне кофейник. — Могу принести сыр.

— Э-э-э… — растерялась Тео. Она предполагала, что супа и жаркого в кофейне не подадут, но рассчитывала найти здесь хотя бы выпечку.

— А поесть что, ничего нету? — разрешил внезапно возникшее затруднение Том.

— На вывеске написано: кофе. А не еда, — пожала плечами хозяйка. — Впрочем…

Окинув Тома сочувственным взглядом, она скрылась за вылинявшей ширмой, а через несколько минут вернулась с початой буханкой ржаного хлеба.

— Найдем и поесть, — сверкнув неожиданно белыми, ровными, как под ниточку, зубами, она отрезала пару толстых ломтей, щедро намазала их сливочным маслом и накрыла тяжелыми кусками жирного золотого сыра. — Кофе какой будете?

— Я даже не знаю, — Тео беспомощно оглядела длинный строй стеклянных банок. — А какой вы посоветуете?

Прищурившись, женщина поглядела на Теодору, как ювелир в ломбарде — на фальшивую брошь.

— Вам? Вы, пожалуй, возьмите обычный. Он всем нравится, — не дожидаясь согласия, она закинула в кофемолку порцию зерен и завертела протравленную временем ручку. — Есть сливки, есть коньяк, есть ликер.

— Нет, спасибо. Мне… мне, пожалуйста, шоколад. С солью, — решительно объявила Тео, которую почему-то очень задело предположение, что необычный кофе ей не понравится.

— Как скажете, госпожа, — снова сверкнула белоснежными зубами хозяйка.

Тео уселась за один из двух колченогих столиков, и вскоре перед ней уже стояли чашка кофе и блюдце с шоколадом. На матовой темной поверхности поблескивали крупные белые крупинки соли. Осторожно взяв самый маленький кусочек, Тео откусила и медленно, вдумчиво прожевала. А ничего так… Даже, пожалуй, вкусно.

Откусив еще кусочек, Тео запила его — и закатила блаженно глаза. Вот кофе действительно был отличный. Идеальный просто кофе. Густой, бархатистый, с легкой кислинкой и привкусом то ли вишни, то ли смородины, он бархатно стелился по языку, оставляя мягкое, горьковато-пряное послевкусие. Покачав чашку в руке, Тео глубоко вдохнула аромат и сделала еще глоток.

— Невероятно.

— Вам виднее, госпожа, — пробубнил через плотно набитый рот Том, размешивая пятую ложечку сахара. — Я в кофе не разбираюсь.

— Конечно, не разбираешься. Ты же в чашку половину сахарницы кладешь. Там от кофе вообще вкуса не остается, ты пьешь сироп. Вот, попробуй, — Тео подтолкнула к нему свою чашку.

Послушно отложив бутерброд, Том неуверенно поглядел на Тео.

— Ну это же просто кофе…

— Попробуй.

Тяжко вздохнув, Том бережно поднес чашку к губам и сделал глоток. Посидел, прислушиваясь к ощущениям, закрыл глаза и сделал еще глоток.

— Кофе. Горький. И несладкий, — вынес он безжалостный вердикт.

— Ты безнадежен, — забрала у Тома чашку Тео. — Пей свой сироп, чудовище.

— Почему чудовище? Чего сразу чудовище? И никакой это не сироп, — теперь Том сунул ей свою чашку.

— Я не буду пить жидкий сахар.

— Да вы ведь даже не пробовали! Сначала попробуйте, потом ругайте.

— Не буду. У меня от одного только вида твоего кофе зубы слипаются.

— Так вкусно же! Попробуйте хотя бы один глоток — вам точно понравится.

Хозяйка, закурив тонкую черную сигаретку, с интересом смотрела на них блестящими, как у птицы глазами.