Небо внизу

Глава 21

Сознание Теодоры словно раскололось на две части. Одна рвалась домой, в Огасту. Забыть об этом идиотском, неудобном, ненужном мире, вернуться в свою квартиру — с горячей водой из крана, с кондиционером, с интернетом. Ходить на привычную, безопасную работу, валяться на диване перед телеком, завести кошку.

Никакой дурацкой магии. Никаких корсетов. Никакого бойлера.

И никакого Тома.

Вот это было самое поганое. Потому что Том был отличным парнем. На самом деле хорошим. Рядом с Томом корсет не так врезался в живот, магия подчинялась, а бойлер… Бойлер по-прежнему бесил, но намного меньше.

Том был отличным парнем. Он этого не заслужил. Не заслужил, чтобы его бросили еще раз. Но вариантов было только два, и компромиссов жизнь не предлагала.

Если Теодора возвращается домой — она предает Тома. Если остается — предает себя.

Огаста — это не просто квартира, машина и работа. Это еще и профессия — чтобы получить ее, Тео влезла в кредиты, не спала ночами, а потом срывала ногти, взбираясь по карьерной лестнице. Это перспективы, ради которых Тео работала годами. Дело ведь не в нью-йоркской квартире. Дело в том, что в эту квартиру вложено. И дело в том, что на эту квартиру завязано. Тео жилы рвала, чтобы получить перевод в Нью-Йорк. Это была ее мечта — и скоро мечта должна была осуществиться.

И что же теперь? Отказаться от цели, к которой шла годами, только потому, что в соседней спальне дрыхнет какой-то Том Макбрайд? Это абсурд.

К тому же… Чем Тео может помочь? У нее нет денег, чтобы погасить долг. Нет влияния, чтобы пересмотреть условия контракта. Да мать же твою! Даже договор банк заключал не с Теодорой, а с Гербертом Ардженто. Это ему на самом деле служит Том, а Тео просто случайный человек.

Ради которого Том отказался от денег. От больших денег — с учетом того, какой убойной мощности информацию он мог предоставить кузену.

Но это же выбор Тома. Тео ни о чем его не просила, ничего не обещала. Это выбор Тома.

В любом случае все закончилось бы именно так. Кузен, осознав, что Том отказывается шпионить, разорвал бы договор, и контрактный вернулся бы в банковский барак.

Если Тео вернется домой, она не сделает хуже. Просто немного приблизит неизбежное. К тому же… к тому же она может помочь. Нужно собрать все наличные деньги и положить их на счет Тома, уменьшив кредитные обязательства. А еще можно вещи продать — все, что представляет хоть какую-нибудь ценность. И эти деньги тоже положить на счет.

Ну и договориться с предстоятелем, чтобы он объявил смерть Теодоры Дюваль совершенно естественной — в этом случае Герберт не сможет аннулировать ее финансовые решения.

В теории все было просто. Просто и правильно. А на практике… На практике перед Теодорой сидел Том, доверчиво улыбался и хлопал выгоревшими на солнце ресницами. Том, который выспрашивал все-все-все о космосе, об Антарктиде, о самолетах и подводных лодках. Том, тоскливо вздыхавший о том, что никогда не увидит кино и никогда не прокатится на автомобиле.

Нужно было сказать ему. Предупредить, чтобы хоть как-то приготовился. Но Тео не могла. Просто не могла — и бесконечно тянула время, убеждая себя, что просто пытается продлить последние счастливые дни. Потому что потом Тому будет очень больно.

Но он поймет. Гребаный Томми Макбрайд поймет, простит и даже поддержит.

От этого было еще больнее.

Где-то среди мельтешащих, как фруктовый салат в блендере, ошметков реальности, проскочила очередная заказчица. Осунувшаяся, изжелта-бледная женщина, присев на краешек кресла, говорила какую-то ерунду. Рассказывала, что в доме ее преследуют несчастья — и, естественно, предполагала магическую природу этих несчастий. Тео кивала головой, сочувственно улыбалась, но не слушала. Потому что теперь это были не ее проблемы.

— Как вы думаете, это опять неупокоенный дух? — набросился на Теодору Том, как только бестолковая жалобщица ушла.

— Я думаю, что это либо алкоголь, либо природная неуклюжесть, либо и то, и другое.

— Но госпожа Эвери говорила, что несчастья начались внезапно и не прекращаются.

— Да. Она поскользнулась на лестнице, обварилась маслом и подцепила пневмонию. Возможно, я тебя удивлю, но с лестницы можно навернуться без магии.

— Ну… да. Можно, — опешил от внезапной отповеди Том. — Но почему тогда вы заключили договор?

— Чтобы не спорить. Когда выяснится, что никаких проклятий нет, я возьму часть суммы за потраченное время, а остальное верну клиентке.

На самом деле Тео собиралась вернуть всю сумму. Но не лично. После смерти мага все договоры с клиентами расторгались автоматически — и госпожа Эвери, получив свои деньги обратно, могла опять прыгать с лестницы сколько ей влезет.

Теодору не интересовало будущее этой идиотки. Ее интересовало собственное будущее. И Тома.

Это было неправильно. Потому что человек отвечает за себя. Каждый сам делает выбор, и каждый сам несет за этот выбор ответственность. Том сам уничтожил собственное будущее, взяв на себя контракт. Том сам взвалил на себя работу в саду и в дому, сам захотел мастерить все эти дурацкие карнизы и полочки.

Сам отказался от денег Герберта. Сам подрядился в бесплатные няньки.

Том. Все. Сделал. Сам.

Он выбрал свою судьбу так же, как банкрот когда-то выбирал: взять кредит или не взять.

Принимая решение, можно ошибиться.

Если ты ошибся — это только твоя вина.

Теодора всегда это понимала — и всегда спрашивала с банкротов долги недрогнувшей рукой. Но Том… С Томом так не получалось. Просто не получалось.

День за днем Тео шла по закольцованной цепочке мыслей. День за днем перебирала одни и те же аргументы, задавала себе одни и те же вопросы, давала одни и те же ответы. Это было невыносимо — как будто ходишь кругами по комнате без дверей, ощупывая руками каменные стены, и ждешь, ждешь, ждешь, что в этот раз выход найдется.

Но выхода нет.

Это сводило с ума.

Тео пыталась не перекладывать проблему на Тома. Как ни в чем ни бывало готовила завтраки, задумчиво прикидывала, куда посадить в октябре осенью гортензию, и рассказывала о первой высадке на Луну. Маленький шаг для человека, огромный шаг для человечества… Тео очень старалась. Но для того, чтобы обмануть Тома Макбрайда, нужна была чертова, мать ее, Мерил Стрип.

— У вас что-то случилось?

— С чего ты взял? — как можно искреннее удивилась Теодора, продолжая пилить ножом кусок ростбифа.

— Ну… Вы какая-то… не такая, — Том, пришпилив вилкой мясо, как святой Георгий — дракона, задумчиво посмотрел на Теодору через стол. — Вам опять плохо?

— Нет. Я замечательно себя чувствую.

— Проблемы с церковным делом? Предстоятель не хочет платить?

— Ерунда. Пастор расплатился сполна и даже пообещал мне бесплатную рекламу. У меня все отлично. Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Да я сам не очень понимаю, — смутился Том. — Просто вы какая-то грустная, что ли. Задумчивая все время.

— Глупости. Я совершенно обычная.

— Вы даже вышивать в библиотеку больше не приходите. У себя в спальне все время сидите.

— Просто я не хочу вышивать. Не создавай проблему там, где ее нет.

— А проблемы точно нет? Может, новое дело…

— Том! — не выдержав, рявкнула Тео, и контрактный, вздрогнув, уронил вилку. На секунду Тео почувствовала стыд, но крохотный огонек сожаления угас, не успев вспыхнуть. Надежда, вина и усталость, перехлестнув через край, смешались, взорвавшись ослепительной вспышкой гнева. — Я же сказала, что все в порядке! Этого что, недостаточно?

— Ну, я…

— Я. Тебе. Сказала! Несколько раз! Если я не хочу вышивать — то я просто не хочу вышивать! Если ты думаешь, что сидеть в полутемной комнате, тыкая иголкой в ткань, — это именно то, о чем я всю жизнь мечтала, то ты глубоко ошибаешься!

— Простите, я…

— Грустная? Конечно, я грустная! А с чего мне веселиться? Это для тебя жизнь прекрасна — после барака даже этот затрапезный дом дворцом покажется. Но представь на минутку, каково мне! Я не хотела так жить, у меня были другие цели, другие желания! Вместо нормальной работы я заговариваю понос у овец, вместо йоги корячусь на кухне, а вместо телевизора слушаю, как ты читаешь вслух бред про индейцев. Ты правда думаешь, что у меня есть причины для счастья?

Белый как мел, Том смотрел на нее, судорожно сжимая в кулаке вилку.

— Простите. Я не… Я н-н-не…

— Да к черту, — швырнув на пол салфетку, Тео вскочила со стула. — Пойду прогуляюсь. Одна.

Не оглядываясь, она сбежала по ступеням и широкими шагами пошла прочь, спиной ощущая взгляд контрактного. Очень хотелось остановиться. Вернуться. И обнять этого чертового идиота так, чтобы дышать не смог, засранец.

Это бесило еще сильнее.

Провернув задвижку, Тео пинком распахнула калитку и вылетела на улицу. Гребаные многослойные юбки захлестывали ноги, туго перетянутый жилет сдавливал грудь, и было трудно дышать — то ли от быстрой ходьбы, то ли от слез, закипавших на глазах.

Ну какого черта? Какого, мать его, дьявола?

Почему нельзя нормально?

Почему она, Тео, не может просто жить, спокойно и счастливо, почему всегда должна решить и преодолевать, почему должна делать выбор?

На самом деле Теодоре нравилась вся та авантюрная чушь, которую читал Том. И нравилось сидеть с ним в библиотеке, втыкая иголку в ткань. И даже дом этот кретинский нравился — старый, неуклюжий, бестолковый.

Тео могла бы стать неплохим магом. Если бы прошла университетский курс, если бы прокачала практику… Да, вполне неплохим. Не хуже, чем та дурища, которая раньше жила в этом теле.

Конечно, это не то же самое, что карьера в Citizens Financial Group. А дом с прогнившими половицами — не то же самое, что квартира в Нью-Йорке… Но Тео могла бы так жить. Если бы священник не предложил ей вернуться домой — именно так она и жила бы.

И эту неслучившуюся жизнь было жаль.

Тео механически шагала по улицам, не глядя вокруг. С ней здоровались люди — она отвечала, ей зазывно махали торговцы — она вежливо отказывалась и даже, кажется, говорила что-то приличествующее моменту. Тело действовало на автомате, отрабатывало накрепко зазубренную социальную программу, пока мысли метались обезумевшими птицами.

Увидев знакомую надпись «КОФЕ у ЛУСИИ», Тео толкнула обшарпанную дверь и нырнула в полумрак комнаты, словно в прохладную воду.

— У вас есть бренди?

— Я продаю только кофе и сладости, — с интересом поглядела на нее старуха.

— Жаль.

— Я не сказала, что у меня нет бренди. Я сказал, что не торгую им.

Скрывшись на мгновение под прилавком, она вынырнула с пузатой пыльной бутылкой в руках.

— Присаживайтесь. Я заварю вам кофе.

Опустившись на стул, Тео равнодушно наблюдала, как Лусия отточенными движениями зажигает спиртовку, как водружает на нее медную джезву. Тяжелые круглые серьги покачивались в такт движениям, разбрызгивая по морщинистым щекам и шее трепещущие радужные искры.

Налив кофе в чашку, Лусия щедро плеснула туда бренди и выложила на тарелку засахаренные кружочки лимонов, хрупкие и полупрозрачные, как витражное стекло.

Тео взяла дольку — в голове почему-то мелькнула мысль о Дамблдоре, — и начала жевать, не чувствуя вкуса.