Небо внизу

Шоу в храме огня было… впечатляющим. Богослужение началось с медленного, величественного гимна, который исполнял скрытый за перилами балкона хор. Потом заиграли странные инструменты, похожие на гибрид трубы и альпийского рога. Раздувая до красноты щеки, оркестранты извлекали из них звуки, напоминающие то ли вой ветра, то ли гул разгорающегося пожара. Удивительным образом эти совершенно немузыкальные вздохи, стоны и надвигающийся рокот складывались в мелодию — тревожную, бескрайнюю, величественную. Предстоятель Валле, поднимаясь к алтарю, больше не казался смешным и неуклюжим. Его бесформенная, не по размеру сутана превратилась в символ равнодушия к мирским благам. Какая разница, во что ты одет, если наш мир вышел из пламени и в пламя вернется?

Жизнь — это миг между двумя вздохами огня. И только от нас зависит, чем мы заполним эти мгновения.

Предстоятель говорил выразительно и просто — так, как опытный актер читает хороший роман. Он вел проповедь от вступления к кульминации, от кульминации — к финалу, подбрасывая иногда аудитории шутки и задавая вопросы, на которые хотелось ответить.

Кто бы ни писал предстоятелю Валле речь — этот человек свое дело знал. А священник умел работать с публикой. Когда Валле воздел в благословляющем жесте руки, а над головой каждого прихожанине вспыхнул маленький оранжевый огонек, Тео готова была сорваться с места и зааплодировать.

Это было отличное шоу.

И это был очень полезный визит. Ответы на все свои вопросы Тео получила. Осталось только выстроить их в правильную последовательность.

В кофейне пахло так же, как и всегда — горьким шоколадом, кофе и пряным табаком. Лусия, сидя под окном, выпускала изо рта тонкие колечки дыма и они, испуганно подрагивая, уплывали в прозрачный летний полдень.

— Есть много способов вломиться к человеку в голову. Но каждый из них требует непосредственного контакта, — придирчиво осмотрев блюдце, Тео вытащила за хвостик засахаренную вишню и осторожно ее раскусила. От пронзительного сочетания кислоты и сладости рот тут же наполнился слюной, и глоток кофе показался нежным, как бархат. — Священник утверждает, что использовать магию в храме нельзя. Значит, контакт был либо до проповеди, либо после.

— Контакт — это разговор? — уточнил Том, сооружая из черного хлеба, ветчины, сыра и ломтиков дыни чудовищный бутерброд.

— Ты правда будешь это есть?

— Конечно. Вкусно же. Попробуйте! — Том протянул Теодоре тарелку.

— Это даже выглядит мерзко.

— Не мерзко! Вы просто не пробовали, — Том снова подтолкнул по столу тарелку. — Вам понравится!

— Дыня с хлебом? Не думаю.

— Ну хотя бы раз откусите. Хоть немножко…

— Ладно, — тяжко вздохнув, Тео взяла монстро-бутерброд и, зажмурившись, откусила кусочек. Прожевала. Проглотила. Откусила еще раз. — Ну надо же. Действительно вкусно!

— Вот! А я говорил! — возликовал Том. — Такие бутерброды мама летом делала. Говорила, что полезные очень. Там же все сразу: и мясо, и сыр, и фрукты. Еще будете?

— Нет, спасибо.

— Берите, если понравилось! Я не голодный.

— Серьезно? Ты даже не позавтракал.

— Вы тоже.

— А вот я как раз не голодная. И все, что мне нужно — это чашечка кофе, — Тер решительно отпихнула бутерброд владельцу и потащила из блюдца засахаренную сливу. — А контакт при ментальном воздействии — это разговор. Вербального проклятия достаточно при легкой порче. А тут ведь сложнейшая схема: куда идти, когда, что делать. Эмоции нужно задать, потребность сформировать, подробный паттерн действий проработать. Для таких вещей материальный носитель нужен.

— Допустим, украденный носовой платок?

— Или наоборот, подобранная монета, — с видимым наслаждением прожевав кусок бутерброда, Том отхлебнул сиропно-сладкий кофе. — Я ставлю на монету.

— Почему?

— А потому что. Спереть что-нибудь так, чтобы человек не заметил — это умение нужно. Воровство тоже профессия, и в маленьких городах воришек в лицо знают. В храмах за ними следят, к почтенной публике не подпускают.

— А на улице?

— А на улице состоятельный человек голодранцев к себе близко не подпустит.

— Допустим, что это не голодранцы. Может, солидный приезжий господин.

— Приезжих господ, которые на богослужение ходят, наверняка в первую очередь проверили.

— Да, пожалуй… — Тео взяла с блюдца ломтик манго. — Значит, что-то дают.

— Да! Вот нищие, к примеру, — оживился Том. — Прихожанин голодранцу монетку — а голодранец ему… ну, фигурку из дерева, к примеру. Вроде как в виде благодарности.

— Фигурку? Из грязных рук? — брезгливо поморщилась Тео. — Я бы не взяла.

— Вы не возьмете, а кто-то — возьмет.

— Но нам ведь нужна не вероятность. Нам нужен гарантированный результат.

— Хм… — почесал в затылке Том. — Тогда букетик цветов. Чистая опрятная старушка, протягивает вам пучок ромашек. Возьмете?

— Я возьму. Но оставлю вряд ли — за время проповеди цветы подвянут, их проще выбросить, чем до дома тащить. К тому же это я — а все жертвы были мужчинами. Ты правда думаешь, что состоятельный господин потащит из церкви домой букетик условных фиалок?

— Ну да, — грустно вздохнул Том. — Не потащит. Жаль, хорошая мысль была.

— Жаль, — согласилась Тео. — Но истина где-то здесь. Давай подумаем еще немного.

Вещь, которая не привлекает внимания. Вещь, которую прихожане охотно и безбоязненно принимают. Вещь, которую оставляют у себя…

Том, упершись подбородком в скрещенные ладони, застыл, беззвучно шевелил губами. Между бровями у него залегли две глубокие складки.

Незаметная вещь. Безопасная вещь. Вещь, которую уносят с собой…

Тео медленно открыла сумочку и достала дешевенькую ленточку-распечатку — строка из священного писания и языки пламени вокруг.

— Такие давали всем, кто оставил после службы пожертвования.

Перестав шептать, Том отмер и широко распахнул глаза.

— Благословения. Никто не выбрасывает благословения. Их сжигают дома с молитвой. Точно. Точно! А я-то еще удивился: почему служка с коробкой за порогом храма стоит. Подумал, что жарко ему просто, на сквознячок вышел. Благословения! — азартно подпрыгнул на месте Том. — Конечно! Это благословения!

Схватив Тео за руку, он с силой сжал тонкие пальцы — и тут же, стремительно покраснев, отдернул ладонь.

— Простите. Я… ну… Я… увлекся.

— Не извиняйся, — неловко пожала плечами Тео. — Это всего лишь рука.

— Действительно, мальчик Томми. Зачем извиняться? Это всего лишь рука.

Тео оглянулась. Широко ухмыльнувшись, Лусия подмигнула ей и выдохнула струйку дыма.

— Значит, вы думаете, что это Карлос… — предстоятель, нахмурившись, покачал головой. — Я много лет знаю этого юношу. Когда-то я преподавал священное слово в школе для мальчиков, и Карлос… он был таким смышленым. Таким искренним. Не могу даже представить, чтобы…

— Таковы факты, предстоятель Валле. Возможно, это и не Карлос — но из всех возможных подозреваемых он самый очевидный.

— Очевидный? Вы строите свою версию на том, что юноша в жаркий день вышел на свежий воздух.

— Да. И если вы сейчас поклянетесь, что в прошлое воскресенье Карлос вручал благословения в молельном зале, я принесу извинения за ложное обвинение и продолжу расследование. Вы можете поклясться, предстоятель Валле?

Внимательно оглядев обтрепанные рукава мантии, священник выбрал особенно длинную нитку, намотал ее на палец и оборвал.

— Нет, госпожа Дюваль. Не могу. Я не помню, что было в прошлое воскресенье.

— И тем более не помните позапрошлое… Все, что от вас требуется — это проверить дом служки. Если Карлос раздает благословения с ментальными привязками, запас он хранит именно там.

— И все-таки я не могу представить, чтобы Карлос отважился на подобное кощунство. Это ведь… это благословения.

— Нет более убедительного аргумента, чем деньги, предстоятель Валле. Но, возможно, Карлос сам находится под ментальным воздействием?

— Увы, нет. Если он все-таки совершает преступления, то делает это в полном сознании и по собственному желанию. Любая магия в храме пречистого огня теряет силу. Если бы Карлос был очарован, переступив порог церкви, он освободился бы от проклятия. Да, на время — но этого достаточно для того, чтобы рассказать мне о принуждении и попросить помощи.

— Значит, все-таки деньги.

— Или вы ошиблись, госпожа Дюваль, и Карлос невинен.

— Или это. Но единственный способ разрешить сомнения — это провести обыск. Вы сможете это сделать неофициально, не выдвигая поспешных обвинений? Не хотелось бы испортить невинному человеку репутацию.

— Конечно. Я переговорю с жандармом Бонито, — предстоятель поднялся, давая понять, что разговор закончен. — Всего хорошего, госпожа Дюваль. И спасибо вам за помощь. Я молюсь, чтобы вы ошиблись — но искренне благодарен за приложенные усилия.

Возвращаясь домой, Тео никак не могла решить, чего же ей хочется больше: увидеть Тома, который прогуливается под ручку со своей блондиночкой, или ни и в коем случае его не встречать.

Обманывать себя Тео не любила. Контрактный ей нравился. По-настоящему нравился. И дело было не только в физическом притяжении. Теодоре нравилось, как Том шутит. Как смущается, услышав неожиданную похвалу. Как строгает очередную деревяшку, сосредоточенно сдвинув брови.

Теодоре нравились нестриженые, вечно взлохмаченные вихры, нравилась широкая детская улыбка, нравилось ощущение жесткой натруженной ладони, когда Том протягивал ей руку, помогая спуститься с лестницы…

Да что там говорить. Даже дурацкое увлечение бульварным чтивом начало казаться проявлением не глупости, а особенных душевных качеств. И это было хреновым симптомом. Потому что Том, несомненно, был хорошим человеком. Но он был контрактным. Несправедливо, трагично, ужасно — но это факт. Еще семнадцать лет Томас Макбрайд будет принадлежать не себе, а банку. Ввязываться в отношения с таким человеком — самоубийство. А мимолетной ни к чему не обязывающей интрижкой дело не закончится, это Теодора понимала отчетливо.

Не тот случай.

Поэтому, как ни крути картинку с лабиринтом, а выхода из него только два. Относиться к Тому так, как и должна благодарная хозяйка относиться к слуге — или ввязаться в безнадежный роман, который не принесет ничего, кроме проблем.

Ну и не будем забывать о блондиночке.

Ни в коем случае нельзя забывать о блондиночке.

Погруженная в размышления, Тео неспешно подходила к дому.

— Это из-за нее, да?!

Услышав гневный вопль, Тео рефлекторно застыла — и, осознав, кто именно гневно вопит, бесшумно скользнула за куст сирени.

— Рене, ну с чего ты взяла… — в голосе Тома раскаяние мешалось с досадой.

— И правда, с чего? Это ведь не ты бросаешь все и бежишь по первому свистку своей ведьмы, как дрессированная собачка! Это не ты постоянно таскаешься с ней, как пришитый, хотя твои обязанности — это всего лишь работа по дому!

— Госпожа Дюваль делает для меня намного больше того, что предусмотрено контрактом. И я должен… должен… быть благодарным.

— Ага. Вот оно значит, как. Понятно… А когда ты слюной на эту магическую метелку капаешь — это тоже из благодарности?