Небо внизу

— Ложитесь, — опустив ее на матрас, Том устало вздохнул и сел рядом на пол. — Отдыхайте.

Медленным, вдумчивым движением Тео провела пальцем по светлой, как солома, щетине.

— Ты не брился.

— И голову не мыл. И не купался. И воняет от меня, как от дворового пса, — ухмыльнулся Том. — Забот вы мне задали на сто золотых, госпожа Теодора.

— У меня столько нет.

— Да и не надо. Вы, главное, пообещайте больше бренди не пить. Доктор сказал, что для вашего организма алкоголь — яд, — Том замолчал, бессмысленно разглаживая ладонью простыню, глубоко вздохнул, выдохнул. — К тому же в… Ну… Вы… Это… Вы, когда пьяная, вы разговариваете.

— Я предлагала тебе что-то аморальное? — улыбнулась Тео. — Может, еще и руки распускала?

— Да если бы. Вы, когда выпили… Вы… Ну… Вы про Огасту рассказывали.

Тео окаменела. Застывшая улыбка гримасой перекосила лицо.

— Что? Я не понимаю, о чем ты…

— Да ладно вам. Я же все знаю. Не волнуйтесь, я никому не говорил и говорить не собираюсь. А пить вам нельзя — можете на людях разговориться. Кто-то подумает, что это пьяные бредни, а кто-то… кто-то и задуматься может.

Трясущейся рукой Тео потянулась воде. Не дотянулась — Том, предупредив ее движение, подал стакан.

— Вот.

— Спасибо, — Тео механически сделала несколько глотков. — И когда… как… как давно ты понял?

— Подозревал давно. А так, чтобы с уверенностью так, чтобы с уверенностью — где-то с месяц назад, — смущенно улыбнулся Том.

Поначалу он ничего не подозревал. Жалел несчастную, повредившуюся умом девушку и списывал все странности или на болезнь, или на воспитание. Госпожа путается в ценах? Так она сроду продукты сама не покупала, это слуги делали. Госпожа не разбирается в магии, учит все с самого начала? Так память ведь потеряла, бедняжка, приходится все наверстывать.

Не умеет зажечь плиту. Не знает, как заправить керосином лампу. Удивляется, что бойлер дровами топят.

Поселила слугу в спальню для гостей и готовит для него обеды.

Вот это, последнее, было особенно удивительно. Но даже тут Том нашел подходящее объяснение. Совсем юная девушка, впервые уехала далеко от семьи. Она просто не справляется с одиночеством. Ей страшно.

— У меня, знаете, так же было, — опустил глаза Том. — Когда я контракт подписал. Тоже все время к каким-то людям клеился — то за смотрителем хвостом ходил, то с рабочими подружиться пытался. Глупость полнейшая — в бараке люди постоянно меняются: одни уходят, другие приходят, а банковским на нас так вообще плевать. Но я равно кого-то искал… Вот и подумал: может, у вас так же?

Проблемы начали возникать, когда Тео вплотную занялась работой. Та Теодора Дюваль, которую знал Том, была девушкой веселой и легкомысленной, любила развлечения, шумные компании. Но никогда, никогда не проявляла интереса к бизнесу. Новая Теодора Дюваль была расчетлива, как ростовщик, и упорна, как впрягшийся в ярмо вол. Блюдя собственную выгоду, она выжимала из клиента все, что можно выжать, и пряталась в двусмысленностях формулировок, избегая ненужных обязательств. И что самое удивительное — новой Теодоре Дюваль все это очевидно нравилось.

Болезнь может стереть уничтожить старую память, но не может подарить новую личность.

— Это было странно. Я смотрел на вас и глазам своим не верил. Как будто передо мной другой человек. Ну, так оно, в общем-то, и оказалось — но тогда… Это было странно.

Но Том все равно нашел объяснение. Просто у госпожи Дюваль был талант. Продемонстрировать его дома, под крылом всемогущей и суровой бабушки, было невозможно. Зато теперь, оставшись одна, Тео Дюваль смогла реализовать свои природные склонности.

— Я подумал: может, она вас ругала. Ошибками попрекала, говорила, что не получается. А теперь вы из дому уехали, начали сами работать и поняли: нет, получается. Отлично все получается.

На какое-то время такое объяснение примирило Тома с реальностью. Но потом Тео заговорила о шифере. И сказала, что это шершавые серые волнистые пластины. Допустим, благородная дама не знала, как на самом деле выглядит шифер. Или знала, но забыла. Но в этом случае Теодора просто не смогла бы его описать. А она придумала какие-то волнистые пластины. Да еще и шершавые.

— Вот тут я задумался. Поначалу не всерьез, а потом…

А потом всерьез. Потому что количество ошибок нарастало. Тео утверждала, что ходила в зоопарк, но описывала слона, который сдох лет двадцать назад, а нового так и не купили. Тео просила в магазине набор для вышивания — с канвой, иголкой и нитками, но продавщица понятия не имела о таких наборах. Тео рассказывала, что лимонады пьют через трубочки, но Том никогда не встречал ни одного человека с такой трубочкой. И не встречал никого, кто бы встречал.

— Если каждый случай отдельно рассматривать, тогда все просто.

Ну, соврали вы насчет слона. Хотели приукрасить — бывает. Ну, придумали эти трубочки, чтобы меня, остолопа контрактного, удивить. Тоже можно понять. Но если посмотреть на все вместе…

Человек, который не помнит прошлого. Человек, у которого изменились интересы, поведение и характер. Человек, который не знает самых простых вещей — но уверенно говорит о том, чего никогда не существовало.

— Но я все равно не мог поверить. Каждый раз к этой мысли подходил, и каждый раз думал: Том, да ты рехнулся. Не бывает такого. Бредни все это, сплетни прислуги, ты же не в сказке живешь. А потом вы про обратную сторону Луны сказали.

В школе Том обожал астрономию. Если и было что-то, манившее его больше, чем неизведанные земли за краем карты, — так это бескрайний, таинственный, загадочный космос, наполненный миллионами звезд, каждая из который в тысячу раз больше и в тысячу раз ярче Солнца. Проглотив за несколько дней тощий учебник, Том отправился в школьную библиотеку и выгреб оттуда все, что хотя бы косвенно касалось астрономии. После школьной библиотеки пришла очередь городской, а потом мальчик Томми спустил все карманные деньги на книги из каталогов.

Математику он, конечно, не понял. Но все объяснения, все описания вызубрил чуть не наизусть — и точно, совершенно точно знал, что обратная сторона Луны еще не исследована. Никто не придумал способа увидеть то, что скрыто от глаз. Никто не знает, какие там тайны скрываются.

Никто, кроме Теодоры. Которая легко и просто описала моря и кратеры, невидимые человеческому глазу.

— О боже. Я срезалась на Луне. На гребаной, мать его, Луне.

— Ну… получается так, — смущенно улыбнулся Том. — Но вы не волнуйтесь: другие ничего не замечают. Это только я вижу — а я молчу, как гранитный памятник. Но с одним условием.

Ага. Вот оно. Вот то, ради чего затевалось все шоу.

— И что же ты хочешь? — ровным голосом спросила Тео.

— Вы мне рассказываете про Луну все, что знаете. И про Огасту. Ну и вообще… про все. Начинаете с шифера — и по порядку.