Тысяча уловок Вилли Тирэлл

Какое, трудно определить. Это не чувство потери, он всегда рад её потерять, всякий раз сбегает из Ближних Патн, будто каторжник на волю. Это не чувство вины, она его провоцирует и виновата всегда, сама знает. Это не чувство тоски, с ней нескучно, но он любит по-стариковски скучать, маяться от безделья и пребывать в одиночестве. Это больше похоже на сожаление об утере контроля. Как с близнецами, они должны быть на виду, иначе напакостят так, что замучаешься вытаскивать их из очередного дерьма. С ней тоже самое, точь-в-точь. И главное, он знает, что бросится вытаскивать её, будь на то случай.

Она почти на виду, просто не приходит к нему с очередной глупостью. Назло ему, высунув язык и звеня сосульками из носа, катается по замерзшему разлому со Скотиной. Вода в новой реке стянулась быстро, но волки не решились ступить даже на лёд. Вилли раздобыла санки, усадила собаку, разгоняет и прыгает так, что те летят, обгоняя его карету. То есть, к нему не приходит, просто мозолит глаза. Новая тактика обиженного ребёнка. Нет, уже обиженной женщины. «Смотри, мне и без тебя хорошо».

Он не привык относиться к ней как к женщине. Как можно, если впервые увидел её сморщенным комком в поношенном одеяльце, причём голой? Как можно, если в трехлетнем возрасте на балу она надула в панталоны и первому сообщила тебе? Как можно, если она подарила тебе бусы из молочных зубов? Как можно, если она хвалилась тебе первыми волосами в подмышках? Причём на спор порезала для того любимое красное платье. Любая иная стала бы для него женщиной, но не это недоразумение. Это часть его жизни. Как можно любить и желать часть себя?

Где в этом интрига, в чём загадка женщины, когда ты искренне веришь, что подмышками у твоей избранницы цветут розы? Где мечтательный взгляд и нежная улыбка, если Вилли плотоядно улыбается от уха до уха так, что трудно удержаться в романтическом настроении и не заржать в полный голос? Где грация и томность тела? Вилли порывистая, нервная, дерганая, к тому же с понятием грация знакома только в виде свиньи. Была такая героическая свинка у Бибанта Пирэлла по имени Грация.

Очевидно, при отсутствии матери женским воспитанием занимался отец, брат и такие же безмозглые сестры. У Вилетты есть все шансы стать милейшей девушкой, и возможно даже приятной мужскому взгляду, но она навсегда останется для него лишь девчонкой, что рисовала под носом усы, чтобы больше походить на его секретаря.

К её ледовому параду независимости присоединились близнецы и сестры, там сутолока, визг и ругань. Следом затянули к себе Эрсэна, старушка Биннет вновь вышла на фейскую охоту за очередным мускулистым избранником. К ним же незаметно прибился Тибель, охотно подкидывает Шиэль в санки за округлый зад. В разломе целый санный караван, они движутся без усилий, получают удовольствие от скольжения.

А вечером всей шумной компанией играли на льду мороженными персиками. Летран тоже с ними, носится по разлому с красными от мороза щеками, махает палками и забивает персики в чужую корзину. У всех случится воспаление уже завтра, слягут в руки Диибура в расплату за взыгравшее детство. Играют против мерионцев, где Принцесса Асма вошла в такой раж, что готова прибить Отлона, упустившего очередную атаку. Судит всех Дедуля, но и тот готов взяться за палку.

А потом они увидели Это. Над степью с неба сошло неведомое чудо. Зелёными потоками спускались нити божественного света, освещая пространство причудливым таинственным светом на многие меры вокруг.

— Диибур, что это? Снова магистраты? Нужно собирать людей? — паниковал Принц.

— Нет, Милорд, не стоит, — зачарованно смотрел тот вверх. — Это северное сияние.

— В смысле, от холода?

— Да, Милорд. Это природное явление здесь хорошо знакомо. Просто наслаждайтесь чудом. Такое в Ригороне вы не увидите никогда.

Родион задрал голову и замер в восхищении, ригоронцы застыли лицами вверх. Свет словно лился из воздуха, живой, подвижный, объёмный. Будто небесный художник подбирал на затейливой палитре краски для своего шедевра. В звенящей тишине это казалось чём-то неземным, магическим, но магия эта была доброй, возвышенной. Позабыв о нестерпимом холоде можно стоять под сиянием и завороженно застыть насмерть, глядя в небо.

— В Агароне это часто встречается? — спросил он.

— Чаще чуть северней, в ледяных долинах, — пояснил алхимик.

— Отчего так? Откуда свет?

— Говорят, он сопровождает Светоликих. Но я больше учёный, чем мистик. Возможно это сияние возникает в результате отражения солнца от льда на самом краю земель. Уверен, даже когда уйдут в небытие все Светоликие, северное сияние будет сопровождать путников в холодных долинах.

— Я не слышал о таком, — оглядывался вокруг Ригоронец.

— Ваше Высочество, мне нужно идти, согреть молодёжь зельями, иначе они слягут в лихорадке. Завтра будет ещё холодней, и нам нужно пережить эту ночь. Что будет дальше, я не знаю. Агарон близко, но мы не дойдём, если лошади слягут. Нас там не ждут.

Вечером указанная молодежь получила согревательное пойло и разбрелась по шатрам. Три княжны, закопавшись в ворохе одеял и вещей, дрожали от холода. Они сжались в один сестринский комок, посередине зажали хрупкую Биннет и ждали действия эликсира. Фея замёрзла так, что от холода не чувствовала ног и рук. Даже жаркая Шиэль почти дёргалась от дрожи, пытаясь отдать крохи своего тепла сестре. Вилли дышала ей в лицо и растирала онемевшие ушки и нос.

— Биннет, просто представь, что мы в бане у СанДусика, — шептала младшая. — Помнишь, как жарко нам было? У тебя даже глаза покраснели, как у варёного рака. Вода такая горячая, что кровь закипает от удовольствия.

— Или вспоминай, как мы ездили в Сермор, — шептала Шиэль. — Ты совсем не умеешь плавать, и обгораешь быстрее всех. Помнишь, Вилли, как мы с неё шкуру снимали, будто бумагу? Как нам было жарко. Духотища такая, что платья прилипали к телу, а Вилли жаловалась на желтые подмышки.

— Не помню, — тихо отвечала Биннет.

— Что нам сделать? Может ещё сходить к Диибуру? — крепче вжималась в неё Вилли. — Я могу, только соберусь.

Вилли не чувствовала в себе сил, даже чтобы выбраться из-под одеяла, но ради Биннет готова покинуть крохотное укрытие и доползти до аптекаря, пусть даже это будет последнее, что она сделает в своей жизни.

— Нужен посох света, — шептала девушка на грани потери сознания.

— Какой ещё посох света? — трясла её Вилли. — Проснись ты, сонная Фея. Не смей засыпать так… холодной.

— Посох света… нужно… прекрасная… пусть возьмёт…

— Чего она там? — шептала Шиэль. — Опять со своими духами заговаривается? Какой ещё посох? Может у неё бред? Говорила же, пусть даже не выходит на лёд. Обморозилась теперь. Заболеет.

— Я ей верю. Прекрасная из всех нас ты, Шиэль, — завистливо шмыгнула простывшим носом Вилетта и зябко застучала зубами. — Признайся честно, у тебя посох есть? Где ты его прячешь?

— Насчёт «прекрасной» спорить не буду, — сдавила Кокетка сестру в удушающих объятиях. — Но посох-то мне к чему? Если она намекает на то, что я старше всех и старая, то я прекращу ее греть. Я не старая, всего на два года старше тебя, и на год её. А если она намекает на то, что я была замужем, то придушу. Я с самого начала не хотела идти за этого свиновода. И вообще не разобрала, что к чему. Мне Биннет ещё в детстве агаронского барона нагадала.

Вилли перестала дрожать и хмыкнула в темноту шатра.

— Не на два года, а на пять. Я никому не скажу правду, но между нами, девочками, какие могут быть уловки… ты, Шиэль самая… посох где-то надо найти… агаронский барон тебе зачем, если ты хочешь другого…

Вилли тихо бормотала, остывая и цепенея от холода. Где-то там давно затихла Биннет, она, наверное, уже не проснётся. Замерзать не так больно, как например обгорать. Просто перестаёшь чувствовать сначала руки и ноги, только потом сердце.

— Так, живо раздвинулись, сонное царство, — распихивал остывающих девиц Родион.

В шатре стало нестерпимо тесно, будто к ним ввалились сразу четыре мужика. Родион набрасывал сверху шубы и меховые одеяла, тряс девушек и заливал в горло горькую дрянь. Вилли очень хотела спать, едва поднимала веки, но уже слышала тихое хихиканье со стороны Шиэль, которую взялся греть Тибель. Близнецы устраивались промеж девиц, дрожали, счастливо ржали, щекотали оцепеневших многоюродных сестёр.

— Это не значит, что я обязан жениться, — шептал рядом Роди, — но ты нужна мне голая. Вилли, не засыпай. Можешь щупать меня, сколько душе угодно. Просто, не засыпай.

— Не могу… — бормотала она сквозь сон.

— Еще немного и станет тепло. Мы поставили свои шатры вокруг вашего. Согреемся вместе, а завтра подумаем, что с этим делать. Вилли, я голый абсолютно. Как ты всегда хотела. Чувствуешь? Пошевели пальчиками.

— Нет…

— Вилли, замуж хочешь? — прогрохотал он в самое ухо.

— Мм…

— Я женюсь, как обещал. Обещаю. Ты ледяная, как мерзлая рыба. Вилли, не засыпай, прошу тебя. Нельзя засыпать. Нельзя оставлять меня одного. Прочитай свой свежий стих про меня. Ну, вспомни.

Если бы я могла родиться в Висции,

Я бы родилась ради тебя…

— Роди, у тебя есть посох?

— Какой посох? — насторожился он. — Если ты про мужской посох, то знаешь ли, я не то чтобы не могу прилюдно, но в компании с гусеницами что-то совсем не…

— Посох света. Нужно дать Шиэль, — бормотала она, кутаясь в его горячее тело. — Иначе мы погибнем.

— Ей зачем?

— Не знаю, Бин что-то узнала от своих духов. Нужен посох.