Невеста берсерка

А когда сил сдерживаться не осталось, отступил к кровати. Лег, хрипло выдыхая, хлопнул себя по бедрам, приказал:

— Иди сюда.

Добава двинулась вперед неуверенно — и Харальд, вскинувшись, потянулся ей навстречу. Отловил тонкую руку.

Дернул на себя, уже не дожидаясь. На ходу делая сразу все — раздвигая девчонке колени, подогнувшиеся под его руками, затаскивая к себе на бедра. Усадил, двумя руками подгреб снизу, приподнимая…

И потянул, насаживая на свое копье. Жадно смотрел, как оно исчезает под рыжеватыми завитками, протискиваясь в ее тело. Драконы на пряжке пояса блеснули, скаля зубы.

Только после этого Харальд вскинул взгляд. Добава сидела на нем, напряженно замерев, чуть вскинув полусогнутые руки. Смотрела сверху вниз — юной богиней, одетой лишь в золото. Маленькие груди стояли торчком, приподнимая низко висевшую гривну.

Он обхватил ее талию двумя ладонями, потянул вверх, заставляя приподняться. Ощутил, как легко — пока что легко — трепещет ее вход, пропуская и выпуская на волю его копье. Надавил большими пальцами на чуть округлившийся живот…

И его мягкая упругость лишила его разума. Харальд с шипящим выдохом вскинул Добаву выше, почти полностью выйдя из нее. Снова насадил на себя — притиснув к своим бедрам до упора…

Та ахнула, вцепилась ему в предплечья.

Так еще лучше, затуманено подумал он. Ей пришлось податься вперед, и белые груди теперь подрагивали у него перед глазами. Подпрыгивая в такт ритму, который он навязывал ее телу…

Жарким было тело Харальда — и золото, которое он на нее навесил, нагрелось, тревожа кожу скользким прикосновением.

По правде говоря, после ласк его, как всегда, странных, пугающих и будоражащих, Забаве хотелось только одного — ощутить, как он в нее войдет. Между ног ныло, тянуло к Харальду так, что она не только застыдилась, но и испугалась.

До чего же она докатилась?

А потом и эта мысль ушла, смытая ожиданием. Тело Харальда, когда он затащил ее на себя и вошел медленно, неторопливо — обжигало.

И сладкое биение в животе, между ног, а потом и по всему телу скрутило Забаву в тот миг, когда она еще сидела на нем. Скользя под нажимом рук Харальда по его мужскому орудию.

Мало что видя в тот момент, одно Забава успела разглядеть — как он в этот момент оскалился. Но не зло, как прежде, а довольно.

Встав утром, Харальд, прежде чем уйти, прошелся рукой по телу Добавы. Легко, желая лишь проверить кое-что, но не разбудить. Светильник ночью погас, в покоях было темно — и приходилось полагаться на ощупь.

Ночью, после всего, он позволил Добаве снять с себя лишь пояс. Хотел, чтобы она привыкала носить золото. И не только днем, но и в его постели.

Воспоминание о богине над его телом, одетой лишь в золото, горело в памяти.

Но пальцы не нащупали на Добаве ничего — ни браслетов, ни гривны.

Зато наткнулись на холщовую нижнюю рубаху. Похоже, девчонка тайком встала ночью, пока он спал, сняла украшения — и оделась. Стыдиться рабынь?

Харальд ухмыльнулся. Надо полагать, она так делает всегда.

Всему свое время, решил он. И вышел.

Его ждали дела.

Рагнхильд проснулась рано. Встала с довольной улыбкой — Убби, навестив ее вечером, оставил броши, пояс, пару браслетов и роскошное монисто из серебряных бусин.

И хотя прежде это монисто носила одна из наложниц отца, теперь проданная на торжище во Фрогсгарде — удовольствия ей это не испортило. Она, Рагнхильд Белая Лань Ольвдансдоттир, придет на пир достойно одетая. И нарядная.

Прошло то время, когда она была лишь частью военной добычи. Теперь она невеста хирдмана ярла Харальда. Пусть это ниже, чем то, на что она имеет право по рождению — но лучше, чем то положение, которое было у нее совсем недавно.

А тут еще и ярл Харальд, как сказал Убби, собрался идти вместе с родичами на Веллинхел. Значит, Гудрем скоро умрет. И заносчивые родичи Харальда наверняка убедят его стать конунгом. Хирдман конунга — если, конечно, сам Харальд не будет против — уже может объявить себя и ярлом…

Ну а дальше будет видно. В любом случае, быть женой ярла, расставшейся с ним, или даже вдовой ярла, гораздо почетней, чем быть наложницей, взятой почти насильно после боя.

Выйдя из своей опочивальни, Рагнхильд наткнулась на Сигрид — сестру, которую она любила больше прочих. И за добродушный нрав, и за искреннее восхищение ее красотой.

— Рагнхильд, как спалось? А я ночью глаз не сомкнула. Девка Харальда, которую вчера перевели сюда, всю ночь прохныкала за стенкой…

— Темноволосая? — спросила Рагнхильд, прищуриваясь.

Сигрид кивнула. Белая Лань задумалась.

— Вот что, Сигрид. Ее опочивальня не охраняется?

— Нет, — сестра пожала плечами. — А зачем? Нас и без того сторожат. Рабыни, пришедшие с утра за ведрами, сказали, что у дверей теперь торчат четыре воина, а не один. И передали, что нам велено поменьше болтаться в крепости, пока тут полно чужих воинов. Особенно вечером, когда стемнеет.

Харальд помнит о своем обещании позаботиться о ее сестрах, довольно подумала Рагнхильд.

— Зайди к этой девке, — распорядилась она. — Поговори с ней. И будь с ней ласкова. Расспроси, кто она, откуда…

— Я уже заходила к этой бабе ночью, — обиженно ответила Сигрид. — Приказать, чтобы она заткнулась. Но девка Харальда даже не знает нашего языка, Рагнхильд.

— Так научи ее, — прошипела Белая Лань. — Думаю, она тут задержится надолго. Будь с ней внимательна. Ласкова. Подари какую-нибудь тряпку или ленту…

Сестра обиженно скривилась.

— Но она же простая рабыня.

— А я к кому ходила вчера — к дочери конунга, по-твоему? Делай то, что я говорю. Это для нашего же блага…

Сигрид со вздохом согласилась:

— Хорошо, как скажешь, — и тут же улыбнулась. — Ты сегодня выглядишь как прежде, Рагнхильд. Счастливой и прекрасной. Рада, что выходишь замуж за этого медведя?

— За быка, — поправила Рагнхильд сестру. — Считай, что да. Он — начало моего пути назад, Сигрид. И не только моего, но и вашего.

Бабка Маленя, придя раньше рабынь, зажгла светильники. Разбудила Забаву — и охнула, разглядев золотые броши, валявшиеся на полу у одного из сундуков.

— Только не говори, Забавушка, что ты ярлово подношение на пол кинула… да еще, небось, у него на глазах?

— Это он сам, бабушка, — торопливо ответила Забава, вскакивая с постели.

Маленя задохнулась от ужаса.

— Опять супротивничала? Или сказала что не то?

— Нет, все тихо было… — Забава, склонившись над ведром в углу, плеснула себе в лицо водой из кувшина, стоявшего рядом. — Все хорошо меж нами было, бабушка.

Вот только уши у нее загорелись от стыда после сказанного. Подумала быстро — хорошо так, что до сих пор стыдно.

Она пробежалась по опочивальне, подобрала остальное золото — ночью, встав одеться, оставила его на одном из сундуков. Обернулась к Малене.

— Вроде так оставить нехорошо. Куда бы его деть…

— В свой сундук сунь, — велела бабка. — Может, с собой возьмешь на пир? Там и оденешь — сразу, как свободу-то дадут…

Забава, подумав, пожала плечами.

— Это еще смешней будет, чем если я в нем приду. И народ на пиру позабавиться. Вон, скажут, девка ярла. Которая под него легла, тем золото заработала — а теперь им похваляется.

Маленя хотела было что-то сказать — но тут вошли рабыни вместе с Рагнхильд. Та, сходив за завтраком, объявила:

— Сейчас пойдем ополоснемся. Потом я уйду, мне тоже надо приготовиться к пиру. Обедать ты уже не будешь, пиршество начнется сразу после полудня. За тобой придут.

Забава покивала. Через силу проглотила несколько кусочков — и на том закончила утренничать.

В баню их проводила уже пятерка воинов. Забава по дороге вертела головой. Крепость была полна народу. У одного из строений раскладывали костры, где-то мычал и блеял скот.

— Прибыли родичи ярла Харальда, — соизволила наконец пояснить Рагнхильд, заметив, как она оглядывается. — Приплыли на четырех драккарах. Они тоже будут на пиру. Это — их воины.

И тут у Забавы ослабли колени. Родичи Харальда… тоже, небось, не из простых.

А он рядом с собой посадит рабыню.

ГЛАВА 6
На пиру

Когда в дверь опочивальни стукнули, Маленя торопливо сказала:

— Пора, Забавушка. Это за тобой.

Она вздохнула. Поднялась с кровати, на которой сидела, уже облаченная в новое платье. Накинула плащ.

Бабка Маленя, суетливо сунувшись сбоку, вытащила из-под меховой опушки ее волосы. Разложила по спине, тихонько пригладила.

— Не бойся ничего, Забавушка. Думай о том, что вернешься уже свободной. Иди, да хранит тебя матушка-Мокошь…

И она пошла. Воин, стоявший за дверью, отступил в сторону, пропуская ее. За тяжелой створкой в конце прохода дожидались еще четверо…

В уме у Забавы были одни вопросы. А как же плащ? Снять его, как только войдет? Или в нем и садиться? Поздороваться, войдя туда, где будет пир? Или это у чужан не положено?

Рагнхильд об этом ничего не сказала — а она так и не спросила…

Я рабыня, подумала наконец Забава. Войду туда, как рабыня…

А рабам положено держаться скромно. Взгляды не притягивать, не высовываться.

Один из воинов зашел вперед, зашагал размашисто — и Забава последовала за ним.

Они обогнули громадный дом, тот самый, из которого вышли. Подошли к высоким двустворчатым дверям в середине строения, сейчас широко распахнутым.

Оттуда доносились громкие голоса. Виднелись столы, стоявшие напротив дверей и у стены по правую руку, за которой прятались хозяйские опочивальни.

Еще в глаза Забаве бросились люди за столами. Факелы, горевшие на резных столбах.

Шедший впереди мужик, дойдя до порога, остановился. Отступил в сторону и оглянулся на нее, не говоря ни слова. Четверо воинов, следовавших сзади, тоже встали.

Ноги у Забавы не шли.

Да что же это я, подумал она вдруг упрямо.

Это все уже было — в тот день, когда ее привезли в дом Харальда. И тогда она зашла в зал, где тоже сидели чужане, чтобы стать его рабыней…

Значит, и сейчас зайдет. Ничего, ноги не обломятся.

Она вошла в двери, стараясь держать голову повыше. Сделала несколько шагов вдоль столов по правую руку. Развернулась.

И сразу увидела Харальда, сидевшего у дальней стены, за столом, стоявшим выше остальных. Люто и светло блеснули серебряные глаза — издалека, через весь зал.

Забава, шагая к нему, заметила по пути Рагнхильд, сидевшую рядом с возвышением — за столом по левую руку от него. И ослепительно улыбающуюся…

Справа от Харальда, за тем же столом, расположились двое мужиков. Оба в богатых рубахах, рукава засучены до плеч. На голых руках сияют золотые браслеты.

Тот, что сидел возле Харальда, выложив пудовые кулаки на столешницу, выглядел самым старым. Кудлатая борода коротко острижена, длинные седые волосы разбросаны по плечам. Глаза из-под нависших белесых бровей смотрят зло, словно старик вот-вот встанет — и замахнется на кого-нибудь с плеча.

По левую руку от Харальда пустовало одно место. Для нее? А рядом, дальше…