След бури

А дальше жизнь снова вошла в уже привычный круг. Ночь, сменяющая день, тишина, молчаливые холопки. И только изредка заглядывал Лерх, чтобы осмотреть порезы и снова намазать их вязкой кашицей.

Однако через два дня он пришёл мрачнее, чем обычно. Без интереса и беспокойства сменил Гесте повязки и передал записку от Торы. Среди причитаний и ворчания, можно было разобрать, что она согласна и дальше передавать все просьбы Малуше. Что та уже ходила с её поручением в «Одноглазую ворону» и тот, с кем она там встречалась, ответил согласием. Никаких объяснений Тора не требовала, будто беспрекословно верила в то, что ничего плохого подопечная сотворить не может. Либо просто не желала слишком в это ввязываться. Старая лиса.

Гесте не хотелось думать, насколько недоволен был Грюмнёрэ, когда к нему пришла Малуша. Наверняка, такие, как он, не сторонники подобных перемен и дополнительных договоренностей, которые к тому же передают через другого человека. И вряд ли до него не дошли слухи о том, что начальник стражи Кирията что-то вынюхивал на том постоялом дворе. Она даже представила, как гневно сверкнули его жестокие глаза, цвета обсидиана. Но было отрадно, что он согласился на её просьбу. Значит, надежда ещё есть. А упасть ниже, чем она это уже сделала, вряд ли получится.

Пусть будет так. Это последняя возможность, выбраться из той западни, в которую она сама себя загнала.

Лерх, скривившись от мучительного недовольства, принял от Гесты кошель с деньгами, две записки: одну для Торы, другую для Грюмнёрэ — пробормотал что-то по-аривански и скрылся за дверью.

Многое Геста отдала бы, чтобы сделать всё самой. Она никому не доверяла полностью. Но теперь ей лишь оставалось ждать и надеяться, что всё исполнится, как надо.

Ночью того же дня она проснулась без видимых на то причин. В горнице было так же тихо, как обычно, а за дверью всё так же тихо переговаривались стражники, чтобы не уснуть на посту. Догорали последними всполохами угли в очаге, и по комнате от окна уже начала расползаться прохлада. Геста огляделась, силясь понять, что её побеспокоило. Никаких скверных снов нынче ей не снилось, да и в душе она уже смирилась с тем, что теперь от неё ничего не зависит. Она сделала все, что могла.

И только Геста собралась закрыть глаза, чтобы попытаться снова уснуть, как от стены отделилась тень и приблизилась к её лавке.

— Не люблю, когда ко мне присылают прислугу, — раздался спокойный мужской голос. Ночной гость плавно сел в кресло и опустил руку на стол.

Гесте не доводилось видеть, как двигаются истинные Грюмнёрэ. А теперь она не могла оторвать от него глаз, настолько завораживал каждый его жест. Убийца был одет во всё черное, лишь открытая часть лица между капюшоном и повязкой едва выделялась в темноте. Жутко становитлось от осознания, что можно спокойно спать, даже и не подозревая, что рядом с тобой кто-то есть. А потом и умереть в полном неведении. Может, так даже лучше.

— Как ты сюда попал? — задала Геста совсем уж наивный вопрос. Каждый знает, что для Грюмнёрэ нет преград. Они проберутся куда угодно, мимо самой внимательной стражи.

— Ты же понимаешь, что я не стану отвечать, — убийца тихо усмехнулся. — И пришёл я сюда не для того, чтобы поразить тебя ловкими трюками.

Геста неспешно поднялась с постели и, неловко оглаживая ночную сорочку, будто она вдруг стала прозрачной, приблизилась. Мужчина не пошевелился.

— Тогда зачем?

— Затем, что я не доверяю тому, что мне говорят смазливые служанки. И не хотел бы убить невиновного человека.

— Все, кого ты убивал, невиновны…

— Почему же? Они виновны в том, в чём их обвиняли орюмцек. Если для них это достаточный повод для убийства — что ж. Судить их я не в праве. Я лишь выполняю порученную работу.

Геста вздрогнула, когда дверь в горницу отворилась и внутрь заглянул стражник. В его руке была лучина, свет от которой после холодной темноты показался слишком ярким. Парень недоуменно осмотрелся, но, судя по всему, ничего подозрительного не увидел.

— Всё в порядке, госпожа? — только и пробормотал он, продолжая озираться.

Верно, решил, что Геста вовсе спятила, если уж разговаривает сама с собой.

— Я что, уже не могу попить воды ночью? — гневно огрызнулась она и нарочито резко взяла кувшин со стола.

Стражник покривился на грубость и снова скрылся за дверью. Всё это время Грюмнёрэ не двигался с места. Всё так же сидел, закинув ногу на ногу, лишь слегка прищурился от света. Чудеса да и только. Значит, не врут те, кто назвал их Невидимыми.

Гесту просто распирало расспросить, как он смог сделать так, что стражник его не заметил. Но она уже знала, что никаких ответов не получит.

— Так значит, ты хочешь, чтобы, кроме Млады, я убил ещё и начальника стражи? — продолжил убийца таким же ровным голосом, как словно ничего не произошло.

— Да. И поверь, это в твоих же интересах. Он уже знает, что я встречалась с тобой.

— Не слишком ли самонадеянно? — Грюмнёрэ приподнял бровь. — Считаешь, коли он начал вынюхивать в «Вороне», значит, обязательно найдет меня?

Геста повела плечом.

— Он умнее, чем ты думаешь.

— Я не сомневаюсь, что он умён, — убийца провёл ладонью по столу, будто бы смахивая с него пыль. — И тем глупее было с твоей стороны прислать вместо себя служанку.

Геста едва не хлопнула себя по лбу. А ведь верно! Если Виген надзирал за ней, то и за Малушей мог проследить.

— Я не могла прийти сама. Он что- то узнал?

Убийца покачал головой.

— Значит, та девица передала всё верно? Ты и правда хочешь от него избавиться?

— Хочу, — твёрдо кивнула Геста.

— Ну, что ж… Так тому и быть.

Грюмнёрэ встал, подошёл к Гесте и медленно обогнул её сбоку. Его затянутая в перчатку рука мягко скользнула по шее. Больше Геста ничего не видела.

Утром она проснулась в своей постели, и все, что случилось ночью, показалось сном. А ещё ей захотелось встретиться с Грюмнёрэ снова и наконец сдёрнуть с него повязку. Интересно, сколько таких же, как она, свела с ума его загадочность и странные глаза? Хоть с первого взгляда понятно, что единожды оказавшись с ним в одной комнате, лучше больше никогда его не видеть.

Дни потянулись ещё мучительнее. Служанки, безмолвными тенями скользящие по светлице, выводили из себя неимоверно. Хотелось выгнать их взашей и взмолиться перед Вигеном. Чтобы он приставил к ней других — так опостылели их вечно мрачные лица и молчание. А ещё бы стихли навсегда тихие шаги стражи за дверью.

Теперь Геста по полдня могла стоять у окна, боясь, что вдалеке появится вереница княжеского войска, ворота откроются и впустят Кирилла, который после встречи с Вигеном обрушит на её голову весь гнев, на который способен. А Хальвдан, прознав о всех делах Гесты, присовокупит к этому то, что знает о ней и Сигнаре.

Это будет конец всего. Конец всех лет, на протяжении которых Геста со дня на день ждала свадьбы и хотя бы тем была счастлива.

Мало кому приходилось узнавать силу княжеского гнева, но те, кому посчастливилось, ещё долго ходили тише воды, ниже травы. А для себя Геста и вовсе не ожидала никакой милости. Уж слишком долго она мозолила Кириллу глаза, слишком на многое замахнулась.

Но князь с дружиной не появлялись. И начало казаться, что всё это вместе с ночной встречей с Грюмнёрэ — лишь плохой затянувшийся сон. Вот взойдёт солнце и, медленно заполняя светлицу потоком ярких лучей, заставит Гесту проснуться. И всё окажется на своих местах: ожидание встречи с Кириллом и его сильных рук, от одного прикосновения которых перехватывает дыхание. И Тора, по обыкновению сидящая над вышивкой в дальнем углу комнаты, что-то тихо бормочущая себе под нос.

А, может, она проснётся на Клипбьёрне семнадцатилетней девчонкой и, накинув на плечи недавно подаренную отцом шубу, выйдет на улицу, вдохнёт неповторимо свежий морозный воздух, пропитанный запахом хвои и холодный вод Нейры. Взъерошит мех на воротнике ветер с фьордов. Сигнар вечером прибежит к ней тайком, и они будут целоваться до головокружения.

Не будет ничего: ни обиды, ни сжигающей душу ненависти к Младе, ни леденящего страха перед Грюмнёрэ с непроницаемым лицом.

Ничего.

В этом непонятном, мутном состоянии прошло три дня. И четыре. А затем детинец всколыхнуло страшное известие.

Во время очередной проверки работы городской стражи погиб Виген.