Божественные истории

— Я не могу дать тебе этот шанс, — сказал он, глядя на их переплетённые ладони. Целый мир из «а что, если» в одном маленьком жесте. — Словами не описать, как мне жаль, но ты заслуживаешь большего, чем жизнь в моём мире. Со мной. Я не смогу полюбить тебя, не так, как ты любишь меня. И бы предпочёл угаснуть, чем видеть, как это место постепенно высасывает из тебя жизнь, как это было с Персефоной…

— Персефоной? — выдавила она это имя. — В этом всё дело? Из-за неё? Потому что она не смогла тебя полюбить?

— Отчасти, — согласился он. Каллиопа коснулась его подбородка, вынуждая его посмотреть ей в глаза. Он ожидал увидеть слёзы от чувства безысходности, накрывшего её, но её глаза были сухими.

— А что, если… этому просто не было суждено случиться? — её голос прозвучал странно, словно она пыталась навести его на мысль, о которой он прежде не задумывался. — Что, если не было ни её виной, ни твоей?

Его охватило подозрение.

— Что ты такое говоришь? — он пытался понять, что скрывалось за её решительным напором. — Намекаешь, что кто-то использовал Персефону, чтобы…

— Что? Нет, нет, конечно, нет, — быстро возразила она. — Я только хотела сказать… что вы могли быть просто не созданы друг для друга. Может, ты просто влюбился в кого-то, кто тебе не подходит. Вот и всё, что я хотела сказать.

Он молча смотрел на неё некоторое время, пытаясь найти признаки лжи. Но из-за того, что он любил её как сестру и хотел видеть в ней только хорошее, когда все остальные видели лишь плохое, из-за того, что её предательства он бы не вынес, он ей поверил. Его плечи поникли, и он убрал руку.

— Как бы то ни было, прошлое есть прошлое, и я не могу его изменить. Мне жаль, что твоя судьба сложилась так, Каллиопа. Надеюсь, однажды ты найдёшь способ оставить это всё позади и начать жить той жизнью, которую ты заслуживаешь. Но я не могу полюбить тебя так, как ты того хочешь, и не хочу причинить больше боли, чем уже причинил. Ты всегда будешь моей союзницей и близкой подругой. Но не более того.

Вот она — боль, которая рано или поздно должна была отразиться в её глазах, как бы он ни старался подбирать слова. Она горела пламенем в её глазах. Она поднялась на ноги с гордостью и грациозностью королевы. Она была великолепна и заслуживала кого-то намного лучше, чем Зевс или Аид, и, возможно, однажды она встретит достойного. Но не сегодня.

— Уверен? — она сцепила руки в замок перед собой. — Я не стану предлагать снова, Аид, как бы ни были сильны мои чувства.

Он поднялся, склонив голову в знак уважения той, кем она была по праву, даже если остальные члены Совета перестали считаться с ней.

— Я всегда буду рядом, как был на протяжении многих лет. Но как бы мне ни была дорога наша дружба, боюсь, мы не сможем стать кем-то большим. Я уже достаточно причинил горя нашей семье и не могу позволить себе наделать новых ошибок. Особенно в отношении кого-то, чья судьба мне не безразлична.

— А как же мои чувства? — прошептала она. — Они ничего не значат?

Он нежно взял её ладонь и мазнул губами по костяшкам.

— Они значат намного больше моих собственных, и поэтому я вынужден отказать. Я пустышка. Тень. Я никто, а ты всё.

— Ты не никто, и ты заслуживаешь любви так же, как и я. Разве тебе не хочется любить и быть любимым? — она перешла к мольбе, хотя искусно маскировала это командным голосом королевы. Но она не его королева, и он не подчиняется ей. Не тогда, когда её желания могут уничтожить их всех.

Горькая, пустая улыбка отразилась на его лице. Он вновь склонил голову.

— Любовь — это всё, чего я хотел, за свою долгую бессмертную жизнь. Но я уже исчерпал свои попытки и смирился с этим. Прошу тебя оставить всё как есть.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, и в итоге она отступила с нечитаемым выражением лица. Нити чувств исчезли, надёжно спрятанные за стеной, которую она моментально воздвигла. Сколько она училась прятать всё в себе? Как долго она держала всё это внутри, пока не решила довериться ему и впустить его в своё сердце?

Неважно. Он всё для себя решил и уже не передумает. Боль от отказа сейчас — ничто в сравнении с агонией потери, которую она бы испытала спустя несколько веков или тысячелетий, если бы он принял её предложений. И он был доволен собой. Да, сейчас она не понимает и вряд ли поймёт в ближайшем будущем; но когда-нибудь она обретёт счастье, и тогда она вспомнит этот момент и будет благодарна ему за то, что он дал ей шанс на лучшее будущее. Будущее, которого он желал ей всем сердцем.

— Ты можешь приходить в любое время, но я пойму, если ты не захочешь, — тихо добавил он. Каллиопа сглотнула.

— Я постараюсь, — сказала она. — Но сейчас мне лучше уйти.

Он кивнул.

— Я провожу.

— Я знаю, где выход, — она присела в реверансе, он ответил низким поклоном. — Береги себя, Аид. И выбери себе имя, пока Уолтер не разозлился ещё сильнее.

— Я постараюсь, — пробормотал он. — Есть какие-нибудь идеи?

Каллиопа посмотрела на него, её взгляд был внимательным и сосредоточенным, будто она просчитывала что-то. Но разве когда-то было иначе? По крайней мере, её боль уже была скрыта в том уголке души, где Аид её не видел.

— Я провела некоторое время в Англии. Наблюдала за успехами и падением королей. Некоторые были глупыми, напыщенными и не интересовались ничем, кроме своих титулов и войн. Но были и те, кого по-настоящему любил народ, потому что они заботились о процветании своей страны. Один из них мне особенно запомнился, он чем-то напоминал тебя. Его звали Генри.

— Генри, — он прокатил имя на языке несколько раз, привыкая к его звучанию. Разумеется, он видел многих Генри, хотя вряд ли среди них был тот, о котором она говорила. Но имя достаточно распространённое и не будет выделяться. Он сможет быть собой, оставив позади все мифы, следующие за ним по пятам. Никто не будет застывать от страха при звуке его имени. Каким облегчением будет избавиться от этой ноши. — Хорошо. Пусть будет Генри.

Каллиопа улыбнулась, и на этот раз искренне. Но довольно быстро её снова накрыла печаль. Она вздохнула.

— Береги себя, Генри.

— И ты тоже, — он подошёл, чтобы поцеловать её в щёку, как делал это бесчисленное количество раз, но она отстранилась. Стены на секунду испарились, и боль, которую он так боялся увидеть, вырвалась наружу. Это было несравнимо с агонией, накрывшей его после смерти Персефоны, но это же не соревнование. Её боль такая же настоящая, как и его.

Он смотрел ей вслед, пока она покидала зал, и не смог выдавить из себя слов прощания. Даже если она вернётся вновь, как прежде уже не будет. Он сожалел об утраченной дружбе. Но это к лучшему. Для обоих. Она заслуживала жизнь, которую он не сможет ей обеспечить, полную солнечного света и любви. А он никогда не простит себя, если разрушит её так же, как Персефону.

Закрыв глаза, он переместился в свою спальню, чтобы снова увидеть сон о несбыточной мечте, о жизни, которой у него никогда не будет. Возможно, когда-нибудь он станет чем-то большим, чем просто тенью. Возможно, однажды он найдёт своё счастье в каком-то новом виде. Но до тех пор он будет довольствоваться своими снами.

В его голове вихрем проносились мысли, в каком радостном мгновении прошлого он найдёт утешение сегодня ночью. Пускай время продолжало идти вперёд и тащило его за собой, его сердце оставалось в событиях минувших дней. Отныне и навсегда.

Безысходность

Генри не мог сказать точно, в какой момент он сдался. Это чувство подкралось незаметно, точно вор в ночи, кравший его будущее кусочек за кусочком, пока не осталось ничего. Возможно, это случилось не с «последней каплей». Возможно, это была вечность из «последних капель», образовавшая неукротимый шторм. Или вообще ничего не было, просто это случилось.

Но как бы то ни было, после этого момента ему понадобилась ещё сотня лет, чтобы решиться прийти к Совету со своим решением. В глубине души он знал: неважно, как сильно они кричали о том, что желают ему лучшего, они воспримут это решение в штыки. Несмотря на то, что он хочет этого, несмотря на то, что он готов, они расценят это как очередную ношу для них, которую никто не готов взвалить на себя. И хотя он чувствовал себя виноватым за то, что собирался сделать, он всё равно предстал перед собравшимся на Олимпе Советом и посмотрел в глаза каждому.

— Я хочу погаснуть.

Слова, которые он так долго репетировал в своей голове, сорвались с языка с поразительной лёгкостью, как какой-то пустяк. Но Совет молчал так долго, что он засомневался, а произнёс ли он вообще что-нибудь.

— Погаснуть? — переспросил Уолтер, словно они говорили на разных языках.

— Да, погаснуть, — терпеливо повторил Генри. Он ожидал этого. — Я понимаю, сколь велика моя роль в этом мире, но я больше не могу вынести это вечное существование. Мы все прожили бесчисленное количество жизней, и я бы хотел прекратить свою сейчас.

— Но… почему? — спросил тоненький голосок сбоку. Генри посмотрел на Деметру… Теперь уже Диану. Они не общались с тех пор, как умерла Персефона, но их связь никуда не делась, только окрепла, закалилась в вечном пламени скорби. Если даже она не может понять, то у него нет надежды убедить остальных.

Он посмотрел ей в глаза.

— Я один. Здесь, наверху, вы есть друг у друга, а у меня нет никого. Как бы я ни старался быть достойным правителем для своих подданных, в одиночестве это невыносимо.

— Что именно невыносимо? — прозвенел голос Каллиопы, куда твёрже его собственного. — Править без королевы? Или существовать без спутницы жизни?

В её тоне слышался скрытый смысл, но Генри проигнорировал его. Если она намекает, что готова остаться с ним, будь то в качестве королевы или спутницы жизни, он не согласится. Ничего не изменилось за последние четыреста лет.

— И то, и другое, — ровно ответил он. — Как король я не могу справиться с увеличивающимся притоком подданных. А как мужчина я не могу вынести одиночества.

— Но должен же быть другой путь, — Диана потянулась к нему. Он позволил ей взять его за руку. — Джеймс хорошо знает, как устроено Подземное царство. Возможно, он смог бы…

— Нет, — Генри старался ответить мягко, но твёрдо: он ни за что не станет работать рука об руку с Джеймсом. Ни за что. — Я принял решение. Если вы хотите, чтобы Джеймс занял моё место после того, как я угасну, — ваша воля. Я же хочу отречься от своего трона.

— Мы тебе не позволим, — отрезала Каллиопа.

— При всём моём уважении, сестра, но не ты возглавляешь Совет, — ответил Генри. Она восприняла как пощёчину. Он посмотрел на Уолтера в ожидании окончательного вердикта. Его брат — олицетворение гордыни, но если он хоть капельку любит Генри, то не откажет ему в этой просьбе. Это его жизнь, его вечность. И его желание — сложить полномочия и угаснуть.

Уолтер долго молчал, глядя в глаза Генри.

— Ты действительно этого хочешь? Покинуть всех нас? Поддаться трусости из-за парочки веков одиночества?

— Из-за вечности одиночества, — поправил Генри.

— Это потому что ты сам не захотел выйти из своего логова и найти себе новую королеву.