Край забытых богов

Уже узнавшей. С завязками халата он справился. Дикарка чуть постанывала, ее откинутая голова безвольно моталась из стороны в сторону, глаза закатились. Его эмоции накрыли ее лавиной. Она уже была его — душой, телом. Ей было хорошо. А я…

А я была в шоке. Нет, не от интересного предложения даже. От того, что он себя не контролировал. Он уже забыл, куда мы шли, зачем. Он хотел только крови и плоти. Здесь и сейчас. В глазах — ни проблеска разума, лишь туман предвкушения, лишь страсть…

Пытаюсь отодвинуться, выскользнуть из его объятий, но тщетно.

— Анхен, отпусти! Пожалуйста! Не надо, Анхен, не сейчас! Не здесь! Не так!..

Он закрывает мне рот поцелуем. Глубоким, жадным. Его рука еще сильнее сжимает мне плечо. Вторая рука, оторвавшись от дикарки, ложится мне на горло, охватывая его, оглаживая. Скользит вниз, безжалостно разрывая мне блузку, находя под ней грудь и сминая ее скорее болезненно, нежели чувственно.

— Не отстраняйся, Лара, пожалуйста! Нам будет хорошо. Нам всем будет хорошо. Хочешь, дам тебе своей крови? Ты ведь пила однажды. Было сладко.

Не могу больше. Не выдерживаю. Размахиваюсь и, что есть силы, бью его по лицу ладонью. И звук пощечины еще долго отдается у меня в ушах в наступившей оглушительной тишине.

Его руки опускаются, и я падаю назад, поскольку все это время безуспешно пыталась вырваться. Остаюсь сидеть, где упала, с ужасом глядя на вампира. Никогда прежде я руки на него не поднимала. И не думаю, что кто-либо из людей вообще… Впрочем, в таком состоянии я его тоже еще не видела.

Он стоит… замерев на месте, молча. И взгляд его проясняется… или чернеет… Пауза тянется. Секунды превращаются в вечность.

— Это называется «плюнуть в душу», Лара, — раздается, наконец, его голос. Чужой, холодный. — Плюешь ты метко, я и забыл…

Он по-прежнему стоит, не шевелясь. Не глядя на меня. Не глядя на нее, на них…

— Ты… сорвался. Я испугалась…

— Да что ты? Как интересно… — усмешка. Холодная, издевательская. И все тот же взгляд — в никуда, мимо. Только руки в карманы засунул. Постоял. Отошел подальше, на край поляны. Встал там, прислонившись спиною к дереву. Откинул голову, закрыл глаза. Помолчал.

— Лариса, а ты… хоть когда-нибудь… думала обо мне? — произнес, наконец, все так же неестественно спокойно, вот разве что слова подбирал с видимым усилием. — Нет, не о том, как тебе плохо со мной, как сильно я тебя раздражаю, как не нравлюсь, как хорош в постели… Просто обо мне. Как я живу, что ощущаю, что чувствую… Я ведь сейчас даже не о любви, Ларис. Да не люби, не надо…

— Я…

Он перебил, не дослушав. Не интересовал его мой жалкий лепет.

— Ты когда-нибудь думала о том, что я — не человек? Никогда им не был и некогда не буду. Но при этом у меня тоже есть потребности. Естественные для моего вида. Что абсолютно так же, как и ты, я бываю голоден. Вот только в пищу мне годится только живая человеческая кровь. И ничего больше. Заменителя нет. Что секс занимает в нашей культуре столь серьезное место не просто так. Это тоже тип питания, Лара. Необходимый для нормальной жизни энергообмен. И когда его долго нет — это тоже голод, Лар. Сильный. Сводящий с ума, ставящий на колени… Я сорвался, говоришь? Не настолько, чтобы тебя обидеть, ты не могла этого не понимать… — помолчал. И я молчала, замерев на земле, ожидая худшего. — А ты могла бы мне помочь. Поддержать в минуту слабости… Ты предпочла меня оскорбить. Очередной раз ткнуть в лицо, что я не железный, не идеальный, что у меня бывают срывы, слабости. Что я, «о, светоч, пощади», будучи вампиром, смею вести себя по-вампирски! — язвительность все же пробилась. Холодная, беспощадная. Да, это он любить хотел импульсивно. А убивать будет, как водится, расчетливо. Хладнокровно. Впрочем, пока он бьет лишь словами. Все так же не глядя. Не шевелясь. — Ты болела сейчас, тебе было плохо, я все понимаю. А ты представляешь, каково было мне? С тобой наедине, в замкнутом пространстве, где все пропитано твоим запахом, не имея возможности прикоснуться, пригубить… Я вампир, Лара, у меня зубы сводит, в глазах мутится, я еле сдерживаюсь… Я тебя хочу — до безумия. Не кровь, не плоть, не пищу, Лара, тебя. Обладать, любить, соединиться с тобой в одно целое… Но я вампир, и я знаю свои возможности. После недели воздержания — я не смогу себя контролировать. Да еще на голодный желудок. Кровь ударит в мозг — и все, Лариса. Я уже не смогу остановиться. И я запрещаю себе думать об этом, дышать, чувствовать… Да, когда я увидел ее, я расслабился. Позволил себе расслабиться, потому что с ней я смогу… смог бы — любить тебя, насытится, избавиться от боли…

— От боли?

— У меня от голода болит голова, — он чуть пожимает плечами. — У тебя не бывает?

— Но голод… откуда? У тебя же рабы…

— Я не брал. Не заказывал из Илианэсэ. Они дорогу переносят плохо, тащить их за две тысячи километров… Дикарей для того и оставляли… Вот только я ошибся. Думал, за день мы сюда доберемся, а видишь… не получилось.

Он так и стоит, прижавшись спиною к дереву, словно черпая из него силу. Даже глаз — так и не открыл. Сдерживается? Боится сорваться?

— Анхен, прости пожалуйста, я… я просто испугалась, ты был на себя не похож, я…

— Теперь похож?

— Что?

— Теперь я на себя похож?

— Д-да.

— Так я повторяю свое предложение. Ты, я и она. Можно вчетвером, против мальчика я не возражаю. Не хочешь на травке — можно в машине, не нравится в машине — нам поставят шатер, — глаза, абсолютно ясные, смотрят на меня в упор. Холодно и пронзительно. И я понимаю, что вопрос не праздный. Что сейчас от моего ответа зависит многое, очень. Наше будущее, наши отношения, моя жизнь, быть может…

— Я не смогу, — я так и сижу на земле, слезы катятся из глаз, я понимаю, что теряю его, но… — я просто не смогу. Быть рядом, смотреть, как ты убиваешь ее, получая удовольствие от процесса… Я не смогу, Анхен, я не готова, я не смогу… прости…

— Да, — спокойно кивает он головой, словно и не сомневался в ответе. — Ты слишком лицемерна, чтобы смочь. Ты предпочитаешь, чтоб я это сделал как-нибудь без тебя. Предпочитаешь закрыть глаза и сделать вид, что ее просто никогда не было. Ведь на самом деле тебе на нее плевать, Лара. Тебе не важно, выживет она или умрет, главное — чтобы не на глазах.

— Неправда…

— Правда. Мои рабы. Те, что мне возят в качестве корма. Что ты знаешь о них? Выживают они или умирают? А если выживают, то на сколько раз мне хватает одного? Как часто их меняют? Как долго можно продлевать им жизнь, беря их кровь? Не знаешь. Никогда не интересовалась. Их жизнь и смерть тебе безразличны. А эта дикарка — ровно такая же моя рабыня с той минуты, как ее привязали к столбу. Вся разница — ее выставили на свет. Ее достаточно спрятать — и ты преспокойно о ней забудешь, и вновь будешь делать вид, что я не вампир.

— Но я…

— А я вампир, Лара. А с тобой я вынужден поддерживать свою жизнь тайком, словно вор. Чтоб, не дай светоч, нежная наша Лара не увидела, что я ем. А что, Лариса, если я перестану пить кровь, заниматься сексом, тебе станет легче? Я, конечно, помру не сразу, какое-то время промучаюсь. Но потом умру. В твоих глазах, видимо, человеком. И что, наступит счастье? Не станет злобного авторитарного меня, который все за тебя решает. Сможешь жить, как тебе хочется. Сколько дней по самым смелым прикидкам?

— Ты все опять переворачиваешь с ног на голову.

— Да нет, как стояло, так и стоит. Я по-прежнему голоден.

— А я по-прежнему не могу присутствовать при том, как ты убиваешь людей. Да, я лицемерка. Да, я глаза закрываю. Да, я смирилась с тем, что ты их убиваешь, лишь бы не на глазах. Потому что я не смогу этого вынести, я сойду с ума, я просто сойду с ума, Анхен! Ну неужели тебе будет от этого легче?

Молчит. Смотрит. Долго и так… словно прощаясь. Со мной? С надеждой?

Вынимает из кармана какой-то предмет, бросает к моим ногам. Нож. Небольшой, перочинный. В путешествии нашем не раз пригождался. Но сейчас — зачем?

— Подарок был сделан нам обоим. Как я и сказал — мужчина твой. Милосердие вампира — подарить блаженство перед смертью. Давай посмотрим на милосердие человеческое.

— И что… ты хочешь, чтобы я сделала?

— Все, что сочтешь нужным. Ты ведь знаешь, как надо. Ты всегда знаешь, как надо.

Не всегда. Но сейчас я знала. Люди не должны быть связаны. Люди не должны быть рабами. Решительно поднимаюсь с земли и подхожу к мужчине. При моем приближении глаза его чуть расширяются, он заметно бледнеет. Но молчит. Держится. Обхожу его сзади и разрезаю веревки. Хороший нож, острый. Разрезал быстро.

Мужчина опускает руки, но все так же стоит, ожидая…

— Уходи, — говорю ему в спину. — Уходи, ты свободен.

Он испуганно оборачивается, смотрит на меня, на нож в моей руке. Падает на колени.

— Уходи, — повторяю я.

— Он не понимает, — вампир так и стоит, прижавшись к дереву. И смотрит на меня. Спокойно, выжидательно.

— Почему не понимает? Я же вроде по-человечески… — последнее время со мной что-то творилось, я постоянно языки путала. Скакала с одного на другой, заставляя Великого морщится, и сама порой этого не замечала. И понимать стала по-эльвийски свободно, и любую мысль выражала, не задумываясь…

— Всеобщего человеческого не существует, — просветил меня авэнэ. — У вас свой язык, у них свой.

— Но как же… погоди, в стадах они говорили. Плохо, но говорили. На моем языке.

— На каком научили, на таком и говорили, — пожимает вампир плечами. — Тут этих племен и народностей бегает — дракосова туча, а бегало — так и еще больше. И у каждого свой язык. Не учить же нам все это многообразие. Выбрали один язык — ваш, коль для вашего народа отдельный проект был, — вот ему рабов и обучили. Минимально, чтоб команды понимали.

— А…

— Ты не мучай мальчика, раз уж взялась. Лапкой махни — куда ему идти, что делать. И скажи что-нибудь, но только тоном приказа. Ты для него сейчас — Госпожа Мать-Озеро, не больше, не меньше. Так изволь соответствовать.

— Кто?

— Моя жена, согласно их поверьям, — он усмехнулся. — Если я легенды не перепутал. У разных племен они слегка разнятся. Действуй, что же ты.

Взглянула на стоящего передо мной человека, поймала его взгляд.

— Ты, — взмах рукой в сторону, противоположную храму, — должен уйти домой. Домой. Уходи, ты свободен. Ты мне не нужен. Ну?

Человек пятится в указанном направлении. Дойдя до края поляны, срывается в бег.

— А удар под ребра был бы милосерднее, — доносится до меня от дерева. — Хоть умер бы с мыслью, что отдал жизнь на благо родных.

— Лучше уж пусть живет им на благо.

— Вот зря ты меня не слушаешь. Я ж рассказывал: тех, кто был с вампиром, они убивают.

— Но он — не был.

— Свидетелей нет, — он все же отрывается от дерева, подходит ко мне и вынимает из моей руки нож. — По их поверьям, духи севера забирают душу. А без души он им — не родня. Надеюсь, не надо объяснять, с чего они это взяли.

Бросаю взгляд на деву у столба.

— Ты уже объяснил. Наглядно. Вот только… ты и про нас говорил, что будут стрелять. Не стреляли. Наоборот.

— Так хочется, чтоб стреляли? — вампир усмехается. — Ну идем, экскурсия продолжается.

Он, не оборачиваясь, движется в сторону деревьев, за которыми скрылся мужчина.