Интрижка

Кристен Эшли


Интрижка

Глава 1




Трусики

Иззи

Я ПРОСНУЛАСЬ от звука вращающихся лопастей потолочного вентилятора.

У меня не было потолочного вентилятора.

Очевидно, это заставило меня открыть глаза и сделать это быстро.

Осознав тот факт, что я лежала на коричневых простынях. С легким золотистым отливом. На ощупь они были мягкими. Выглядели и чувствовались дорогими.

Но это были не мои простыни.

Подушка, на которой покоилась моя голова, была не моей подушкой.

И тумбочка рядом с кроватью, на которой лежали три упаковки от использованных презервативов, немного мелочи, сотовый телефон, будильник и лампа, не были моей тумбочкой, моим сотовым, моим будильником или моей лампой.

Я тупо уставилась на будильник.

У меня был все тот же будильник, купленный мне мамой, когда я поступила в колледж. Квадратный, бледно-розовый, с зеркальным циферблатом. Несмотря на то, что ему было больше десяти лет и он был супер дешевым, он все еще выглядел по-девчачьи крутым. И самое главное — он все еще работал.

Будильник, на который я уставилась, выглядел современным и дорогим.

Я была не в своей постели, не в своем доме, не со своим будильником.

Приподнявшись, я оперлась на руку, осознав, что я голая (я никогда не спала голой). Я натянула простыню, прикрываясь, когда на меня обрушилась реальность, еще до того, как взгляд охватил интересное (настолько интересное, что я отметила это даже в своем состоянии) пространство, пока не уперся в стену с противоположной стороны кровати, за окнами которой стоял мужчина.

Джонни.

Джонни Гэмбл.

Мой желудок приятно сжался при одном его виде.

Но его вид также пробудил воспоминания о нем и о прошлой ночи.

У него было невероятное имя. Ни у одного мужчины в реальной жизни не могло быть такого имени.

Это имя могло бы принадлежать супергерою в его обыденной от супергеройства жизни. Или обходительному, талантливому мошеннику, который, в конце концов, влюбляется в девушку и ступает на правильный путь. Или ловкому вору, который, улыбаясь вам в лицо, тем временем незаметно стягивает бриллиантовое кольцо с вашего пальца.

Но это имя принадлежало ему.

Более того, стоявший там мужчина, звался не Джон с уменьшительно-ласкательным окончанием «ни».

Он сразу так и представился:

— Я Джонни. Гэмбл. Джонни Гэмбл, — сказал он прошлой ночью в баре, улыбаясь мне в лицо и не стягивая незаметно бриллиантовое кольцо с моего пальца, потому что такого у меня не было, тем более, что он не был таким парнем.

Этот мужчина мог бы походить на Джона, или Дирка, или Клинта, или Адониса.

Но точное не на Джонни.

И все же, его звали именно Джонни, и это имя я несколько раз произносила при разговоре и выкрикивала со стоном, когда он был внутри меня (среди прочего).

Теперь он был вне меня, попивал кофе.

Нет, сейчас он стоял на балконе, одетый лишь в широкие, серые спортивные штаны с разрезами внизу по бокам, такие длинные, что они собирались у лодыжек и прикрывали пятки. Он облокотился на перила балкона, держа двумя руками массивную белую кружку. Он стоял чуть согнувшись, так что мне были хорошо видны его мускулистая спина, узкая талия и широкие плечи.

А также его лицо в профиль.

У него были черные волосы, густые-густые и волнистые, и в данный момент большая часть этих завитков свисала ему на лоб.

А еще у него была черная борода. Не густая, но ухоженная. Не коротко подстриженная, но и не делавшая его похожим на сексуального дровосека или члена группы ZZ Top. Она показывала, что он был тем, кто носил бороду до того, как это стало модным, и продолжит ее носить, когда это выйдет из тренда.

Со своего места я не могла видеть его глаз, но они у него тоже были темными. Черными, как смола.

Борода не скрывала его волевую челюсть. И ничто не скрывало его прямого, с широкими ноздрями, но в чем-то классического и аккуратного носа. Или затенявшие глаза густые черные брови, которые на первый взгляд придавали ему грозный вид, но если бы вы перекинулись с ним хотя бы десятью словами, то поняли бы, что все совсем не так.

Он был кем угодно, только не грозным.

Он был высоким. Хорошо сложен. С широкими плечами. С выпирающими на руках венами. С плоским животом. Мощными ногами.

Наконец, он был самым красивым мужчиной, которого я видела в своей жизни. Такого мужчину можно было бы увидеть на телеэкране. Или в кинотеатре, там его изображение будет даже больше и четче. Фотографии такого мужчины украсили бы страницы журнала, где он, в потрясающей одежде, мчался бы по Средиземному морю на изящном скоростном катере, рекламируя одеколон.

Такой мужчина не стоял бы на деревянном балконе, за которым — я пригляделась — вращалось водяное колесо.

Водяное колесо!

Данный факт, — то, что он был очень красив, а не то, что он жил где-то, где не должно было вращаться водяное колесо, — не мог быть причиной того, что я лежала в его постели, в его доме у черта на куличках, рядом с которым крутилось водяное колесо.

Честно говоря, это была одна из причин.

Но не главной.

Дело в том, что я никогда ничего подобного не делала.

Я была не из тех девушек, кто заводит интрижки.

К поступкам других я относилась спокойно. Мама учила меня не судить людей. Никого. И ни в чем.

— Иззи, никогда не знаешь, какая у этих людей история, — не раз говорила она мне. — Никогда не знаешь, что скрывается в глубине их душ. Ты не знаешь этого наверняка. А раз не знаешь, то никогда, ни при каких обстоятельствах не должна их судить.

Так что, да, я научилась не судить.

Но я не делала ничего подобного: не встречалась с мужчиной в баре, не выпивала с ним несколько бокалов, а затем не ехала к нему домой, чтобы заняться с ним сексом (много раз), не спала с ним голой и не просыпалась в его постели, пока он полуодетый стоял на балконе и наслаждался кофе.

Я часто жалела, что не была такой девушкой.

На самом деле, такой была моя мама.

И моя сестра тоже, пока не вышла замуж.

А я — нет.

Я была слишком застенчива.

И, честно говоря, немного ханжой. Я пыталась избавиться от этого: потребности быть правильной, скромной, хорошей. Но с юных лет я уяснила, что может повлечь за собой «быть плохой», и моя врожденная застенчивость и этот урок не позволяли мне вести себя по-другому.

А в не столь юном возрасте я уяснила, какими могут быть мужчины, когда угодила в ловушку, которую должна была почуять за милю, учитывая свое прошлое (и мамино тоже).

Так что я была не просто застенчивой. С мужчинами, особенно теперь, я была пугливой.

Но не с Джонни.

Не с Джонни Гэмблом.

И не только из-за его невероятной красоты.

И не только потому, что он угостил меня выпивкой. Хотя отчасти и поэтому, но между третьим и четвертым бокалом (их все мне купил он) он подозвал официантку и попросил:

— Не могли бы вы принести моей девушке стакан воды?

Это говорило о том, что он не хотел напоить меня, чтобы потом поступить со мной как ему вздумается. Он не возражал против того, чтобы я чувствовала себя расслабленной и раскованной, но не хотел этим пользоваться.

Это тоже говорило о нем много хорошего. Но дело было не только в этом.

И даже не в том, что он умел слушать. Он мало говорил, но слушал и участвовал в разговоре, задавал вопросы, пока я рассказывала о своей работе, о маме, сестре, моих домашних животных, моем доме. Его все это интересовало. Он следил за всем, что я говорила. Его взгляд не блуждал по другим женщинам в баре или игре на экране телевизора.

Все его внимание было приковано ко мне.

И дело было не только в его великолепной ухмылке и еще лучшей улыбке. Его кривая ухмылка приподнимала уголок губ с одной стороны, и, казалось, что его темные глаза мерцают.

Но улыбка была лучше. Широкая, яркая и белозубая в темной бороде, она изгибала эти полные губы, придавая ему до боли милый и сексуальный вид, и тот и другой — в равной степени.

И подаренные им мне ухмылки и улыбки, также стали еще одной причиной, по которой я лежала сейчас голая в его постели. Он считал меня забавной. И мне это нравилось. Было приятно заставлять его ухмыляться и улыбаться, и, определенно, смеяться (что происходило тоже часто).

Сложив все эти причины вместе, после четвертого бокала, когда он наклонился ко мне и спросил своим глубоким голосом:

— Хочешь убраться отсюда?

Я ответила: «да».

Я не колебалась.

Я кивнула и выразила свое согласие застенчивым, с некоторым придыханием, но все же решительным: «да».

Это вызвало у него еще одну улыбку.

А после этого все стало только лучше.

Все началось с того, что он открыл для меня дверцу своего грузовика.

И после того, как я уселась на место, он закрыл ее за мной.

Затем, когда мы отъехали, и мне пришло в голову, что, возможно, это не самый умный поступок, — сесть в машину незнакомого мужчины и поехать к нему домой, я посмотрела на его профиль в свете приборной панели, и на меня накатила робость вместе с некоторой паникой, которая заставила меня выпалить:

— Я… э-э, не попаду сегодня домой?

Он не спросил моего мнения на этот счет. Но и не колебался.

Просто ответил:

— Нет.

В этот момент, после того, как я почувствовала пробежавшую по спине приятную дрожь, я вытащила свой телефон из сумочки и, запинаясь, сообщила:

— Мне только… нужно написать подруге. У меня есть собаки. И кошки тоже. И э-м… другие животные. Она живет недалеко от меня. Хочу попросить ее заскочить утром, чтобы покормить всех, выпустить собак.

— Во-первых, я думаю, здорово, что ты беспокоишься о своих домашних животных, а во-вторых, я бы посчитал тебя глупой, если бы ты не позаботилась о себе и не сообщила подруге, где ты и с кем.

Таков был его ответ. Он знал, почему я писала Дианне, и эта причина заключалась не только в том, что я хотела, чтобы кто-нибудь позаботился о моих питомцах. Его просьба принести мне стакан воды после выпивки показывала, что он тоже заботился обо мне.

Так что да, определенно, мы отлично начали и все продолжало становиться лучше.

Я отправила сообщение Дианне с этой информацией, и хотя после его последних слов тревога исчезла, она вернулась, потому что мы выехали за пределы города. Я жила за городом в противоположном направлении в небольшом доме на трех акрах земли, с крохотной конюшней, двумя собаками, тремя кошками, двумя птицами и двумя лошадьми, но не так далеко, как он.

Дианна могла бы получить мое сообщение, но она не знала бы, кто он такой, куда меня везет, и когда он свернул на грунтовую дорогу, с обеих сторон окруженную лесом, я задалась вопросом: во что я вляпалась.

Я была уверена, что серийные убийцы жили в чаще леса, в домах, к которым вела грунтовая дорога.

И маньяки, которые запирали вас в подземные бункеры и держали в плену, заставляя рожать детей, чтобы они могли создавать армии (или чего-то там еще), также наверняка жили в чаще леса, в домах, к которым вела грунтовая дорога.

Когда фары грузовика, наконец, осветили поляну, на которой стояло двухэтажное строение из камня различных оттенков — нежно кремового, песочного и коричневого (водяное колесо было по другую сторону, поэтому тогда я его не заметила), — окруженное широким ручьем, я не почувствовала ничего, кроме паники, потому что мы находились в лесу, вокруг нас ничего не было, и если бы мне пришлось бежать, это заняло бы уйму времени, прежде чем я добралась бы до чего-нибудь в поисках помощь.