Последнее пророчество Эллады

Артемида возмущённо фыркнула в сторону Афины — такой был гениальный план! Так нет, эта дура в доспехах умудрилась его испортить…

Афина послала ей высокомерную улыбочку.

— Она даже пахнет не так, — продолжала Минта. — Но водичка, конечно, подземная. Не Стикс, чаша была бы ледяной. И не Флегетон, лава с вином не смешивается. Коцит стонет в любой концентрации, мы с Персефоной так развлекались, подбрасывали пьяницам бочки с вином с каплей воды из Коцита. Представьте, подносишь чару к губам, а в ней вино стонет, тут и Дионис бы трезвенником заделался. Ахерон? А зачем? Какой вам толк от воды из Ахерона? Амелет?..

Нимфа нервно икнула и испуганно зажала рот ладошкой.

— Амелет, мамочки, Амелет… — миг, и она уже трясётся от страха неизбежной смерти. Амелет не может навредить богу, но несёт погибель для нимфы и смертного. Он забирает время, и бедная нимфа начинает стареть…

И продолжает стареть даже после смерти, до тех пор, пока её кости не превратятся в прах.

— Прими свою учесть с достоинством, — усмехнулась Афина, пока Артемида пыталась успокоить бьющуюся в истерике Минту (еще не хватало, чтобы её вопли привлекли ненужное внимание).

Зрелище было довольно тягостным. Артемиде, естественно, приходилось убивать. Причем — убивать невинных, вроде детей Ниобы, и даже животных, что хуже в разы. Но она всегда дарила убитым быструю смерть и не находила ничего достойного в том, чтобы наслаждаться чужими мучениями. Ей захотелось милосердно прервать жизнь нимфы своим любимым кинжалом, но Афина придержала её руку.

— Не надо. Ей уже недолго.

Охотница с возмущением отстранила её тяжёлую руку и погладила по голове рыдающую на столе лицом вниз Минту.

— Неужели нельзя было просто набрать воду из Леты?! — возмущённо прошипела она.

— Забвение не даёт гарантий, — ответила Мудрая. — Гарантии даёт только смерть. И не смотри на меня как на мужа, покусившегося на твою невинность, это не моя идея. Мне только передали сосуд с водой.

Артемида отпустила пару крепких словечек в адрес богини Любви и её излюбленных методов устранять всяческих нимф, нереид и океанид.

Минта тем временем подняла голову — её лицо занавешивали пока-ещё-тёмные волосы — шумно высморкалась в одеяние и дрожащим голосом констатировала:

— Сучки божественные вы, обе! А я ведь так молода! И я ещё не нашла свою любовь, — за этой фразой, очевидно, скрывалось «ещё не перелюбила всех мужиков». — Теперь я умру, грустной тенью сойду на асфоделевые луга…

Минта запнулась. Выпрямилась, убрала с лица волосы, потёрла воспалённые от слёз глаза и неожиданно-радостно (даже немного злорадно, хотя это обычно не характерно для нимф) заявила:

— Какие же вы всё-таки дуры! Ещё вспомните бедную нимфу, когда ваши планы провалятся! — она радостно хихикнула и от души налила себе в чашу вина.

Вина с водой из Амелета, смертельно опасного для всех, кроме богов.

— С чего бы вдруг им проваливаться? — поинтересовалась Афина, болезненно воспринимающая любые сомнения в её мудрости. — Концепция…

— Концепция ваша тоже провалится, — хихикнула нимфа и с видом победительницы отсалютовала им чашей. — Потому, что вы дуры. Подумали бы лучше, КУДА я попаду после смерти. И к КОМУ. Владыке Аиду будет очень интересно узнать про ваши коварные планы.

— «Цензура» Урана!!!

Артемида схватилась за голову. Афина схватилась за шлем и сказала с робкой надеждой:

— Владыка Подземного мира не будет выслушивать каждую нимфу…

— Ещё как будет, — радостно хихикнула Минта. — Именно так он и поступает. К тому же он хорошо меня знает. Как думаете, он разрешит моей тени отправиться в Элизиум? Давно хотела познакомиться с героями былых времен…

Пустоголовая нимфа, кажется, уже оправилась от потрясения и принялась жизнерадостно щебетать, составляя список героев, с которыми можно «познакомиться» в Элизиуме. Прихлёбывая при этом отравленное вино.

Артемида подняла глаза на Афину — та старательно избегала её взгляда — и подумала, что нимфа таки права насчёт дур и блондинок (даром что Афина брюнетка).

Что-то в их плане таки не продумано.

***

Персефона

Из того, что Персефоне приходилось делать в повседневной жизни, она больше всего не любила две вещи: ждать и общаться с Деметрой.

Да, она понимала, что и то, и другое необходимо, но как же это раздражало! Деметру, конечно, можно было перетерпеть, но если раньше она появлялась в жизни дочки от силы раз в столетие, а сама царица очень редко показывалась на поверхности, то теперь, когда она избрала стезю девственной богини, мать, видимо, решила с лихвой возместить ей всё внимание, которое не уделила раньше.

И хорошо, что не уделила — если бы Персефоне приходилось терпеть не только Ареса, но и маму, она бы точно рехнулась.

Сейчас Деметра считала, что дочке нужно залечить душевные раны, а для этого нет ничего лучше, чем дружеская поддержка. Поэтому она приставила к дитятку отряд постоянно весёлых и от этого ужасно раздражающих нимф и периодически наведывалась с визитами. Причем Артемида с Афиной при виде неё предпочитали спешно ретироваться (тоже мне, подружки!). Афродита тоже, хотя, казалось бы, Деметра обеими руками поддерживала её Великую Концепцию.

Ждать утомляло не меньше, хотя, опять-таки, Персефона вроде бы тоже успела к этому привыкнуть. Но одно дело абстрактно ждать удобного момента, шанса, когда можно параллельно и своими делами заниматься, и совсем другое — ждать чего-то конкретного.

Кого-то конкретного.

Одного конкретного бога, царя, Владыку.

Её раздражало даже не само ожидание, а, скорее, отсутствие уверенности в том, что он вообще придёт. Аид мог не разгадать её намек, или принять его за обычное оскорбление, которое может просто проигнорировать, или он может вообще не хотеть иметь с ней никаких дел после предыдущего неприятного опыта. Что уж тут говорить! Ты спокойно живешь в мире смертных и никого не трогаешь, а тебя вдруг выслеживают, похищают, нагружают своими проблемами, а когда ты, рискуя своей бессмертной жизнью, их успешно решаешь, то вместо элементарной благодарности получаешь одни оскорбления! Персефона на его месте точно бы не пришла. Что ж, ей оставалось уповать лишь на то, что Владыка Аид окажется более мудрым, проницательным и любопытным, чем она сама. Или хотя бы более злопамятным.

Потому, что если он не придёт, ей придётся самой спускаться в Подземный мир и просить его выслушать. Хотя бы просто выслушать, о прощении речь не идёт.

Да и — кажется, ей рассказывали — Аид Безжалостный не умеет прощать.

Не важно — для начала просто увидеть его лицо, глаза, улыбку, вспомнить, что в мире есть ещё что-то важное кроме Великой Концепции Афродиты. Напомнить себе, что он существует, потому, что с каждой секундой в компании Афины, Артемиды и Афродиты её все сильнее затягивало в мерзкую розовую паутину их слов, их замыслов, их…

Их уверенности в собственной правоте.

В конце концов, в чем-то они действительно были правы. И да, они знали, что Персефона знает, что они правы. Собственно, поэтому они так легко приняли её в свои ряды. Поэтому — и ещё потому, что в тот день, когда бывшая царица Подземного мира окунулась в источник Канаф и избрала стезю девственной богини, она как никогда ощущала их правоту. Ей не составило труда убедить их в своей лояльности и влиться в их ряды.

Только потом всё изменилось.

Изменилось? Изменилось?!

Персефона тихо рассмеялась своим мыслям. Если она и не собиралась кому-то врать, так это себе. То, что её дочка, Макария, выбралась из чрева Ареса вместе с Гекатой, совершенно не отразилось на её намерениях.

Она по-прежнему хотела довести дело до конца