Последнее пророчество Эллады

И жарили на открытом огне нанизанные на копья человеческие руки, ноги и безголовые туловища.

Одно из них, крайнее, было женским.

Мамочка!..

— Мамочка, мамочка, мамочка! — завопила Макария, выскакивая из кустов. Какие там силы, она была готова порвать их на части голыми руками! Если они и правда жрут маму, если они…

— Хы, ещё одна, — повернул лобастую башку циклоп.

Собственно, это было последнее, что он успел сделать — через миг ему в горло воткнулся двузубец. Оставшиеся циклопы прожили дольше секунд на десять. Они успели разглядеть папу Аида, с воплем броситься на него… и рассыпаться горстью праха.

От одного его взгляда.

Правда, потом папа Аид сел на траву, закрыл лицо руками и сказал что-то по-скифски. Кратко, но очень выразительно. И маленькая царевна не могла с ним не согласиться — скифские ругательства отражали ситуацию как нельзя лучше.

Макария хотела подойти к нему и сказать что-нибудь успокаивающее, но вместо этого, сама не зная почему, на негнущихся ногах побрела к костру, прямо к поджаривающимся безголовым телам, мужскому и женскому.

Женскому, да.

Полному, с длинными ногами и пышной грудью.

— Пап, это не мама, — констатировала Макария, сообразив, что именно смущает её в подкопченном теле. — Мама, она должна выглядеть как я. — и, едва не рассмеявшись от облегчения, она принялась осматривать полянку.

— Он сказал «еще одна», значит, Персефона должна быть где-то тут, — сказал Аид, поднимаясь и тоже начиная шарить в траве. — Ненавижу эту дурацкую траву!..

— Если бы её циклопы сожрали, тут бы кости валялись! — подхватила Макария (определённо, ещё ни одно существо в Элладе не произносило слова «циклопы», «кости» и «сожрали» с таким оптимизмом). — Так! Представим, что я циклоп! Мясо надо держать в тенечке!

Она повертелась, воображая себя циклопом… и наткнулась на высокого воина с тяжелыми блестящими крыльями за спиной, мрачно разглядывающего горку пепла, оставшегося от второго циклопа.

— О, Танат! — обрадовалась царевна. — Отлично, ты как раз вовремя! Ты же не уносил маму?

— Нет, конечно, — отмахнулся Железнокрылый. — Невидимка! Я же просил! Убиваешь — убивай по-нормальному, не усложняй мне работу!

Аид споткнулся, устало потер глаза:

— Я… хотел, чтобы они перестали существовать, — пробормотал он.

— Прекрасно, а откуда мне пряди срезать? — Танат пошевелил мечом кучки пепла, и, явно посчитав свою миссию выполненной, направился к единственному целому циклопу. Макария пошла за ним, выговаривая, чтобы он не вздумал обижать папу, которого сегодня и без того топили в реке и били по голове. А ещё мама. И кто вообще знает, что с ней.

И бабушка. Просто бабушка, как самостоятельная разновидность зла.

Где-то между «мамой» и «бабушкой» в глазах защипало, как у какой-то малявки, и Макарии пришлось замолчать, чтобы не позориться. А то хватило ей прошлого раза, когда она перенервничала и накинулась на бедного папу с какими-то идиотскими претензиями, как последняя истеричка!

Танат воспользовался паузой, чтобы срезать прядь, сложить крылья и мгновенно исчезнуть. Правда, потом он появился вновь и, бурча, что извилин у этих циклопов, глуповатых потомков тех, кого Зевс когда-то выпустил из Тартара, примерно столько же, сколько и глаз, отвел Аида в тень большого дерева.

Макарии он вообще сказал, что ей не следует на такое смотреть, чем царевна была возмущена до глубины души. Пришлось просветить Таната, что сегодня она уже и на голых мужиков посмотрела, и на жареных смертных, и на дохлых циклопов.

Тот впечатлился ещё на стадии «голых мужиков».

— Тут они сложили детей. На десерт, — с отвращением сказал Танат, показывая куда-то за дерево. — Двоих. Когда я срезал пряди, они как раз спорили, как будут делить.

— Представляю, как они обрадовались, когда этот мерзкий Пейрифой вытащил мамочку из пещеры, — сказала Макария, обходя дерево.

За ним действительно обнаружились два мёртвых ребёнка с разбитыми головами и относительно целая мама. Она лежала неподвижно, в неудобной позе. Папа Аид осторожно прикоснулся к ней, расколдовал по методу Гекаты и поднял на руки.

Персефона тихо застонала, приподняла голову и тут же уронила её обратно. её полуприкрытые глаза были мутными.

— Все хорошо, — тихо сказал ей Аид. — Все в порядке.

Персефона снова приподняла голову и пробормотала пару слов из варварского репертуара папы Аида. Единственными понятными были «проклятые цветы» и «долбанутая мать».

Макария сглотнула, на мгновение закрыла глаза, в которых снова начало щипать, и предложила папе отнести маму куда-нибудь поближе к пещере и подальше от дохлятины и подождать, пока они с Танатом сходят за Гекатой. Тот заикнулся было, что может слетать и один, причем гораздо быстрее, но царевна решительно заявила, что хочет пройтись, и что маме пойдёт на пользу ещё немного подышать воздухом верхнего мира. Она же всё-таки богиня весны.

— Ты уверена? — спросил папа Аид, внимательно глядя на царевну. — Может, тебе лучше посидеть с нами?

— Уверена, пап, — серьёзно сказала царевна. — Все же в порядке.

Теперь все действительно было в порядке, и, кажется, из-за этого её и трясло, и хотелось реветь, и вообще остаться одной. Пожалуй, творившейся сегодня фигни было многовато даже для нее, и Аид это понял.

— Хорошо, — сказал он. — Танат, пожалуйста, присмотри за этим маленьким чудовищем, — очевидно, он считал, что быть с молчаливым Убийцей это все равно, что быть одной.

Макария же так не считала; немного понаблюдав, как папа Аид устроил маму рядом с пещерой и принялся разводить огонь, она углубилась в пещеру.

Молчаливая крылатая тень скользнула за ней.

— А теперь, — сказала Макария, развернувшись лицом к недовольной тени, — ты лети за Гекатой, а я немного побуду тут и пойду вам навстречу.

— Тебе не стоит бродить одной, — отрезал Убийца, подозрительно глядя на царевну. — К тому же это ты предложила сходить за Гекатой вместе со мной.

Царевна попыталась выдержать его взгляд, но не смогла и вздохнула:

— Ладно, — примирительно сказала она. — Понимаешь, я хочу немного пореветь одной. При папе я уже сегодня ревела, потом было жутко неудобно. И потом, вторая истерика за день недостойна воина. Не хочу, чтобы меня кто-то видел.

Танат мгновение смотрел на нее, потом мученически вздохнул, подошел и обнял, накрыв железными крыльями поверх рук. Стало тепло и уютно. И совсем, совсем не страшно.

— Теперь реви, — строго сказал он.

Макария прижалась к Убийце, уткнулась носом ему в хитон и горько заплакала, ощущая, как слезы смывают страх, боль и обиду.

Танат осторожно поглаживал её по спине и не говорил ни слова, пока царевна не выплакалась и не почувствовала облегчение. Когда она успокоилась и отстранилась, он убрал крылья и спросил:

— Царевна, я не совсем понял, что вообще происходит, и с каких это пор ты называешь Аида отцом?

Макария улыбнулась, утерла физиономию и принялась вдохновенно рассказывать, что они с мамой и папой Аидом, конечно, не ждали от визита плодородной бабушки ничего хорошего, однако нормальное существо просто не в состоянии представить себе масштаб её козней.

К концу её рассказа, когда они уже добрались до дворца Гекаты и ожидали куда-то запропастившуюся хозяйку, на мрачной физиономии Таната ясно читалась облегчение от того, что у него нет бабушки.