Неприступный герцог

Уоллингфорд вновь двинул бедрами, и пульсирующее наслаждение обдало его горячей волной, неся с собой блаженное освобождение. А волны все накатывали и накатывали одна за одной, унося с собой все его грехи и несовершенство, как если бы он полностью растворился в этой женщине, а потом возродился снова.

Потом он уткнулся головой в одеяло, прислушиваясь к шуму в ушах и собственному прерывистому дыханию.

— Абигайль, — прошептал он, когда пульсация немного утихла и с губ любимой сорвался не то стон, не то рыдание. Пальцы каким-то образом запутались у нее в волосах, но ему совсем не хотелось выпутываться из этой шелковистой паутины.

Он несколько минут лежал так, наслаждаясь ощущением собственной легкости и теплого тела, слившегося с ним воедино. И в то же время осознавал чудовищность того, что сейчас произошло. Уоллингфорд и представить себе не мог, что способен соединиться с женщиной вот так. Он повернул голову, поцеловал щеку и шею Абигайль, а потом приподнялся на локтях и покрыл поцелуями ее грудь. Его жезл вновь был тверд как сталь и готов опять ринуться в бой.

Глаза Абигайль были закрыты. Она не двигалась, без сомнения, охваченная восторгом.

— Дорогая. — Уоллингфорд поцеловал ее в губы. — Любовь моя, с тобой все в порядке? Ты счастлива?

Глаза Абигайль открылись, и герцог запечатлел поцелуй на каждом веке. Его переполняла любовь и нежность к ней, к тому, что она только что ему подарила.

Он скажет ей то, что нравится женщинам:

— Абигайль, любовь моя, еще ни разу в жизни я не испытывал большей радости…

Руки возлюбленной наконец шевельнулись и уперлись в его плечи.

— Может, ты все-таки слезешь с меня, — тихо сказала она. — Мне тяжело. — И оттолкнула его.

Уоллингфорд с неохотой перекатился на бок.

— Дорогая, полежи со мной. Еще слишком рано. У нас впереди вся ночь. — Он хотел прижать Абигайль к себе.

Но она ударила его по руке:

— Слишком рано?

В затуманенном сознании Уоллингфорда прозвенел тревожный звонок, который заставил его сесть.

— Да что такое, дорогая? Я был слишком груб? Извини, я пытался быть нежным, но не понимал, как…

— Нежным? Да ты вел себя как обезумевший самец!

— Ну, не стоит так уж превозносить мои заслуги, — скромно потупив глаза, протянул Уоллингфорд.

— Это был не комплимент! Ты настоящее животное! Я не испытала никакого удовольствия! Тебе стоило… Черт, ведь это должно было быть чудесно!

— Не испытала удовольствия? — Уоллингфорд ошеломленно смотрел на Абигайль, на ее обнаженную грудь, спутанные волосы, упавшие на залитое румянцем лицо. Она выглядела как любовница после страстной ночи. — Совсем никакого удовольствия?

— Никакого!

— Но ты же должна была почувствовать хоть что-то!

— Да, я почувствовала на себе грубое животное! — Абигайль вскочила с одеяла и бросила на него презрительный взгляд. — Посмотри, на кого я похожа!

— О любовь моя, бедняжка! Вот, возьми мой носовой платок. Позволь мне… — Уоллингфорд потянулся за валяющимся на полу жилетом.

Абигайль выхватила из его рук платок и повернулась к нему спиной.

— Я выбрала тебя за опыт! Именно тебя! Думала, что ты знаешь, как доставить женщине удовольствие.

— Я доставляю женщинам удовольствие! — Уоллингфорд поднялся с пола и встал позади Абигайль.

Она бросила платок и подняла корсет.

— Откуда тебе это известно?

Уоллингфорд принялся машинально зашнуровывать на ней корсет, как проделывал это бесчисленное множество раз.

— Никто никогда не жаловался.

— Ну конечно, не жаловался! Ты же могущественный герцог Уоллингфорд! Кому придет в голову сетовать на твою неопытность в постели?!

— Тебе!

— Ты ведь понятия не имеешь, как довести женщину до экстаза, да? Ты просто делаешь свое дело, а потом предоставляешь женщину самой себе.

— Вовсе нет!

Когда с корсетом было покончено, Абигайль подняла с пола платье.

— Бьюсь об заклад, ты даже не знаешь, где нужно прикоснуться к женщине, чтобы доставить ей удовольствие.

— Знаю!

Абигайль повернулась и заглянула ему в лицо. Ее глаза ярко блестели в полумраке.

— Ну и где же?

— Э… ну… к груди, конечно, и… между ног… — Уоллингфорд заикался как школьник, густо покраснев и неловко взмахнув рукой в подтверждение своих слов.

— Где именно между ног?

— Но это же очевидно. Там, где… женский орган… ну, в общем, где вход… — Уоллингфорд силился подобрать подходящие и не слишком грубые слова.

— Неправильно! — крикнула Абигайль.

— Неправильно?

— Нет, нет, нет! Ты в самом деле не знаешь, верно? Ты понятия об этом не имеешь! Ну хорошо, я намекну тебе, мой дорогой герцог, мой предполагаемый эксперт в любви. Средоточие женского удовольствия не в ее вагине. — Абигайль произнесла последнее слово без тени смущения и надела платье.

— Святые небеса, дорогая! — воскликнул Уоллингфорд, и пламя свечи испуганно задрожало. Только сейчас он понял, что обнажен, в то время как Абигайль почти полностью одета. Он сложил руки на груди и смущенно пробормотал: — А где же?

— Я не собираюсь тебе ничего рассказывать. Не мое это дело — тебя просвещать.

— И что, черт возьми, это означает?

Абигайль пыталась застегнуть крючки на спине.

— А это значит, ваша светлость, что вы можете спать спокойно, ибо я не стану настаивать на повторении. С этого момента вы вольны искать удовлетворения где угодно.

— Но я не хочу! — взревел герцог.

— В таком случае, боюсь, вам придется жить без этого. — Она подняла с пола маску и надела ее, порывисто завязав тесемки.

— Что? — еще громче взревел Уоллингфорд, но Абигайль уже отворила дверь и выбежала в темноту. — Абигайль! — закричал он и, казалось, старые стены задрожали в испуге. — Вернись!

Ответа не последовало, лишь луна молчаливо взирала на происходящее с небес.

Уоллингфорд ошеломленно посмотрел на смятые одеяла, разбросанные по полу подушки, фартук Абигайль, свою собственную одежду и перепачканный кровью платок.

«Боюсь, вам придется жить без этого», — вспомнились слова возлюбленной.

Громко чертыхнувшись, герцог потушил свечи, подобрал с пола одежду и выбежал из лодочного сарая.