Бог Гнева

Глава 36

Ксандер

Перед моим домом стоит какая-то ящерица.

А вместе с ним отталкивающий взгляд, нежелательное присутствие и самонадеянные слова, вылетающие из его рта. Ему здесь делать нечего, поэтому я поспешно избавлюсь от него, брошу в ближайшую канаву, а затем присоединюсь к своей прекрасной жене и дочери.

Мне понадобилась всего минута, чтобы схватить охотничье ружье моего деда, и когда я ворвался обратно к двери, ящерица уже вошла и даже заперла дверь.

Он стоит у входного стола, высокий, отвратительно сложенный и хорошо одетый в черные брюки и соответствующую рубашку на пуговицах. Несколько татуировок выглядывают из воротника его рубашки, как будто он какой-то гребаный гангстер.

Позднее полуденное солнце проникает сквозь высокие французские окна, отбрасывая тень на его темные черты лица, волосы и выражение лица. Он выглядит как брутальная версия моего друга Эйдена, что о многом говорит, учитывая, что он — олицетворение дикой ебли среди нас.

Я направляю ружье в его сторону.

— Убирайся с моей территории, пока я не разрисовал стены твоими мозгами.

Он даже не вздрагивает, не моргает и не двигается. Его выражение лица остается прежним — пустым, нечитаемым, определенно таким, каким оно должно быть у кровавой ящерицы.

— Я не могу уйти, не сделав то, зачем сюда пришел, сэр. — Он говорит с легкостью, слишком комфортно чувствуя себя в своей шкуре для человека, который выглядит не старше двадцати пяти. О, и он определенно напорист.

Именно об этом говорит неизменный взгляд его глаз. Он настолько напорист и уверен в себе, что это видно за милю. Именно это и вывело меня из себя с первого взгляда. Как только водитель остановил машину перед моими воротами, я обнаружил, что этот парень поджидает меня там, словно серийный убийца с какими-то жуткими наклонностями.

До меня доносится торопливый звук знакомых шагов, за которым следуют характерные вздохи и мягкий голос моей дочери.

— Папа, что ты делаешь?

— Не подходи, Сеси. Я собираюсь прогнать этого незваного гостя и присоединиться к тебе. Ким, звони в полицию.

Нежная рука обхватывает мой бицепс, и меня охватывает мое любимое тепло, когда моя жена спокойно говорит:

— Сначала положи ружье, Ксан. Мы можем поговорить об этом.

— Я поговорю с трупом злоумышленника после того, как упокою его.

— Папа!

К моему ужасу, Сесилия почти бежит к американцу, берет его руку в свою, как будто это обычное явление, и внимательно, застенчиво встречает мой взгляд, а затем поглаживает бок своего носа.

Пошел я.

Нет.

Я сделаю вид, что не заметил, как она смущается просто за то, что находится в его компании.

И почему, черт возьми, этот чертов ублюдок смотрит на нее такими горячими глазами, словно собирается ее сожрать?

Я убью его первым. Вот и все. Выходом из этой ситуации может быть только убийство.

— Это Джереми, и он... мой парень.

— Ты умрёшь, если не отойдешь от моей дочери. Сейчас же.

— Эта штука, похожая на музей, даже не заряжена. — Сухо заметил он.

— Это и не нужно, если я ударю тебя ею по голове. — Я бросаюсь в его сторону, чтобы сделать именно это, но Ким удерживает меня, и моя дочь-предательница неуловимо встает перед серийным убийцей/гангстером/ящерицей Джереми.

Макушка ее головы едва достигает его ключицы, так что тот факт, что она думает, что может защитить его, в лучшем случае комичен.

Или был бы комичным, если бы этот ублюдок не был в процессе кражи моей единственной дочери. Она никогда раньше не противостояла мне. В последний раз, когда она привела домой парня, этого гребаного Джона, она просто улыбнулась и покачала головой, когда я пригрозил ему телесными повреждениями.

Я мог бы открыть бутылку шампанского, когда она сказала нам, что рассталась с этим инструментом в последний год обучения в средней школе.

Что? Никто не заслуживает моей маленькой дочери.

Но даже я знал, что настанет день, когда у нее будут другие отношения. Это заняло больше времени, чем я думал. Почти два года — не то чтобы я жаловался. И все же я думала, что, возможно, Сесилия тоже поняла, что никто ей не подходит, и решит провести остаток жизни со мной и мамой.

Желаемое за действительное.

Потому что мой худший кошмар сбылся, и у нее есть парень. Нет. Я отказываюсь обращаться к нему как к таковому. Я сделаю так, что он покинет мой дом как ее бывший парень.

— Папа, ты не мог бы опустить ружье? — просит она, и этот ублюдок неуловимо перемещается перед ней так, что это он прикрывает ее, а не наоборот.

— Может, этот мерзкий ублюдок перестанет тебя трогать и уйдет?

— При всем уважении, этого не произойдет. — Чем больше он говорит, тем глубже моя ненависть к этой дряни.

Не говоря уже о том, что он все еще трогает мою гребаную дочь.

В момент, когда я озирался и прикидывал, как лучше сбросить этого ублюдка в канаву и избавиться от его трупа, дробовик незаметно выхватили у меня из рук.

Я смотрю на свою жену, которая победно улыбается, держа ружье наготове. Она прекраснее всего на свете и всех в нем, и мне ничего не хочется делать, кроме как обнять и поцеловать ее. Может быть, отнести ее в нашу спальню и заставить забыть о существовании мира.

Но это может подождать, пока мы не избавимся от незваного гостя.

Ким бросает на меня взгляд, говорит:

— Будь умницей, — а потом идет... в их сторону.

Может, она все-таки решила пристрелить его ради меня?

Точно. Ким также не считает, что кто-то заслуживает чуда, которое мы получили после стольких трудностей. На самом деле, она была против этого ублюдка Джона больше, чем я.

Она останавливается перед ними с улыбкой на губах, мягкой, искренней и такой теплой, что температура в комнате повышается.

— Привет, Джереми.

Его выражение лица меняется на выражение полной вежливости, как у гребаного психопата.

— Здравствуйте, миссис Найт

— О, нет необходимости в формальностях. Кимберли или просто Ким. Приятно с тобой познакомиться. Сеси как раз рассказывала мне о тебе.

Он поднимает бровь, переводит взгляд на мою дочь, затем снова на жену.

— Рассказывала?

— Да. То, как она говорила о тебе, заставило меня с нетерпением ждать встречи с тобой.

— Мама! — Сесилия качает головой.

— Мне интересно, что она сказала. — Ублюдок украдкой поглаживает руку моей дочери. — Если это не слишком большое вторжение, могу я остаться? Я всегда хотела узнать о доме Сесилии.

— Это и есть вторжение. — Я врываюсь в их круг и прижимаю дочь к себе, заставляя его отпустить ее. — И что это за желание узнать о ее доме? Ты преследователь, мальчик?

Сесили дергает меня за руку и смотрит на меня большими, умоляющими глазами. Клянусь, она подцепила это выражение из фильма «Кот в сапогах» и решила, что именно так она собирается получить все, что хочет.

Не помогает и то, что она унаследовала цвет глаз своей матери. Я всегда был слаб во всем к своей жене.

Ким ставит ружье на место на стене, а затем берет меня за свободную руку.

— Джереми, это Ксандер, очень заботливый отец Сеси. Постарайся терпеть его. Он придет в себя.

— Конечно, нет. Если только он не уедет и никогда больше не покажется рядом с моей дочерью.

— Как я и сказала. Чрезмерная забота. — Ким улыбается ему и щиплет меня за бок. Сильно.

Черт возьми.

— Пожалуйста, присоединяйся к нам за ужином. — Моя жена действительно покидает меня, чтобы проводить этого засранца в столовую. Я следую за ней, все еще держась за Сесилию, потому что не доверяю ему в своем доме и не могу позволить ему находиться в компании двух самых важных женщин в моей жизни.

— Ты можешь освежиться. — обращается к нему Ким своим ласковым, материнским тоном. — Ты только что прилетел?

— Я приземлился в Лондоне полчаса назад.

— Тогда ты, наверное, устал. М ожешь отдохнуть наверху до ужина, если хочешь?

— Вообще-то, нет. Перелет был недолгим. — Этот ублюдок имеет наглость улыбаться моей жене ровными белыми зубами, которые я выбью прямо у него изо рта. — Я бы лучше помог, если вы не против.

— Конечно, конечно! Сесилия не очень-то помогала резать овощи и вместо этого порезала палец.

— Да, она иногда так делает. — Он бросает знающий взгляд на мою дочь, а затем, ненадолго встретившись с моим взглядом, переключается на жену.

— Вы, ребята, готовите вместе? — спрашивает Ким с мечтательной улыбкой, как будто это какое-то счастливое событие.

— Большую часть времени, да.

— Это так мило. Слышишь, Ксан?

— Я не вижу ничего милого в том, что он эксплуатирует мою дочь, чтобы набить свой желудок. Это называется рабство.

— О, пожалуйста. А если я готовлю для тебя, это рабство?

— Это другое дело. Ты не обязана.

— Я тоже не обязана, папа. — Сесилия поглаживает мою руку. — Мне просто нравится готовить с ним.

— Это называется «стокгольмский синдром».

Сесилия смеется, как будто я говорю глупости.

— Он не похищал меня.

— Я бы не удивился, если бы он это сделал. Он выглядит как тип, который постоянно крадёт людей. Кроме того, для возникновения синдрома не обязательно похищение.

Моя дочь качает головой, Ким закатывает глаза, а этот ублюдок делает вид, что не слышал ни слова из того, что я сказал.

Я делаю глубокий вдох и стараюсь сохранять спокойствие, когда Ким ластится к нему, показывает, где он может помыть посуду, и даже дарит ему один из своих зеленых фартуков, который имели честь носить только Сесилия и Кириан.

У нее даже хватает смелости шепнуть мне:

— Может, хватит корчить рожи и быть немного понятливее?

После того, как я переодеваюсь и сажусь напротив их рабочего места на кухне, глядя на этого ублюдка.

Он не понимает намека на то, чтобы отвалить, и очень серьезно относится к своей работе в качестве су-шефа Ким.

— Папа. — Моя дочь касается моей руки, заставляя меня переключить внимание с будущего бывшего парня на нее. Она сидит рядом со мной на уютной кухонной скамейке, так как ее мама сочла меня бесполезным. Или, может быть, она отправила ее с миссией присматривать за мной, чтобы я не затеял какое-нибудь смешное дело. — Разве ты не смотришь экономические новости в это время?

— Я могу посмотреть новости позже. — Я беру ее руку в свою так, что мы оказываемся лицом друг к другу. — Милая пчелка, ты ведь знаешь, что можешь сказать мне, если он тебя обидел? Он шантажирует тебя? Принуждает тебя к чему-то? Я хорошо знаю таких мальчиков, как он. Они маленькие засранцы, облеченные в изысканный шарм, и будь я проклят, если позволю ему играть с тобой.

Ее глаза переходят на него, и они расширяются, становятся ярче и взрываются радугой чертовых цветов, от которых у меня в груди все горит. Она смотрит на него так, как ее мать иногда смотрит на меня, и я знаю, потому что искал такое выражение в ее глазах годами. Когда она была с Джоном, или когда я думал, что она влюбилась в этого Лэндона — слава богу, это была ложная тревога. Капитан Леви — мой друг, но его сын должен был оказаться в психиатрической клинике вместе с сыном Эйдена, Илаем, с момента их рождения.

Дело в том, что впервые она смотрела на кого-то вот так, с теплотой и обожанием. Даже с уважением.