Седьмое евангелие от «ЭМ»

Утром Грелкин проснулся связанным. Попытался освободиться, но сразу это сделать ему не удалось. Пришлось воспользоваться тонким телом.

Трактор пришёл часам к десяти. Тракторист Петя, может быть, только на два-три года постарше студентов объяснил задачу. Прицеп загружается турнепсом и отвозится на поле, где пасутся деревенские коровы – они очень уважали турнепс в виде корма. Трое студентов быстро загрузили прицеп доверха и, расположившись на куче турнепса, проследовали на весовую. Там прицеп взвесили и записали время первого рейса. Петя предложил отметить почин и вся бригада на своём тракторе с прицепом отправилась в соседний сельпо за портвейном. Про поле, где паслись коровы, никто и не вспомнил. Через час с небольшим трактор снова прибыл на весовую и снова прошёл процедуру взвешивания с тем же турнепсом. Студентам записали второй рейс. Петя сказал, что светиться не стоит и бригада отправилась в сельпо другой деревни. Портвейн отлично закусывался турнепсом. Коровы продолжали голодать и начали потихоньку мычать в ожидании турнепса. В обед весёлая бригада уже в третий раз прибыла на весовую всё с тем же грузом. После взвешивания Петя сообщил, что знает ещё одну точку. Довольные студенты вновь залегли в прицепе, радуясь жизни.

Бережной утром прибыл проверить состояние Грелкина и понял, что тот где-то путешествует в тонком теле. Делать было нечего. Антон вытянулся рядом с Грелкиным, выкатился из физического тела и отправился на его поиски.

Коробка передач трактора «Белорус» имеет восемнадцать скоростей вперёд и четыре назад. Оттого и вероятность поломки в коробке сильно возрастала. Где-то на двенадцатой скорости что-то заело и Петя никак не мог справиться с рычагом переключателя. Трактор шёл на подъём. Окончательно потеряв инерцию, трактор начал скатываться с холма. В этот момент Бережной заметил на сцепке трактора с прицепом парящего Грелкина. Грелкин, используя своё элктромагнитное поле, старался выдернуть железный «палец», который связывал трактор с прицепом. Подлетев к Грелкину, Бережной саданул его таким разрядом, что чуть было не разметал его тонкое тело на единичные электроны, но было поздно – прицеп отделился от трактора и начал, всё ускоряясь катиться с холма. А справа от дороги находился и вовсе овраг. Прицеп, виляя передними колёсами со сцепкой, набирал скорость.

– Прыгай, – истошно завопил Петя, высовываясь из трактора. Семён очнулся от дрёмы от этого истошного крика и в одну секунду оценил обстановку. Хмель мгновенно вылетел. Толкнув в бок, что есть силы, Валерку Северного и не думая, как будет приземляться, сиганул с вихлявшего прицепа. Краем глаза он видел, как градом сыпется турнепс. Колёса прицепа резко дёрнулись и он с грохотом и чавканьем, давя вываливающийся турнепс, перевернулся в полуметре от упавшего на землю Семёна. Северный, прыгая с прицепа, столкнул и второго Валерку. От прицепа отлетели какие-то детали, а сцепка на двух передних колёсах и вовсе укатилась в овраг.

Утром следующего дня «Бристоль» навестил председатель правления деревни «Курганы» и сказал, что сегодня же отправит в город трёх нерадивых студентов. В его ушах ещё слышалось протяжное голодное мычание коров, которых вчера вечером пригнали с поля.

А в то время, как наша бригада грузилась накануне на прицеп своего первого рейса, пастух Василий, гнавший гусей на выпас, бросил взгляд в провал одного из шурфов и остолбенел. На дне шурфа стояла палатка.

– Эй, есть кто живой? – крикнул Василий и прислушался. Шурф был неглубокий и Василий, спрыгнув вниз, приоткрыл полог палатки. Холодный пот окатил бедного Василия с ног до головы. В палатке было два неподвижных тела. Одно тело было крепко связано по рукам и ногам. Василия вынесло из шурфа, как пружиной. Забыв про своих гусей, он бросился в управу за участковым.

Участковый прибыл в «Курганы» только после обеда. Взволнованный Василий тут же проводил его до того места, где была обнаружена страшная находка. Василий утверждал, что обнаружил два трупа. Каково же было его удивление, когда никакой палатки в шурфе не обнаружилось, хотя одно связанное тело по-прежнему лежало на дне шурфа. Тело было абсолютно голым, но ноги и руки оставались прочно связанными. На груди у трупа лежал паспорт на имя Грелкина С. П. Василий утверждал, что утром это тело было одетым, как полагалось мужчине, то есть в штанах, рубашке, ботинках и кепке. При внимательном осмотрении выяснилось, что связанный не является трупом, а просто находится в каком-то литоргическом сне. Брошенные на произвол судьбы гуси дополнительных показаний дать не могли.

После шокового электоудара, собрав в кулак все свои электроны, как сказал бы Погребняк, Грелкин отправился к своему физическому телу и, ничему не удивляясь, обнаружил его пребывающим в районной больнице.

* * *

В середине октября, загоревший и поднабравший в весе Семён (Погребняк бы сказал: «мордастость налицо»), вернулся на «Метеоре» в Красноярск. В тот же вечер, сидя в беседке двора за стаканом портвейна, Жорик рассказал Семёну, что умер отец Виталика.

– А этот сука – профессор Грушевский, – сцепив зубы и прихлёбывая из стакана, говорил возмущённый Жорик, – на похоронах анекдоты, гад, рассказывал.

– Это этот Грушевский? – уточнял Семён, показывая рукой на подъезд, где жили Грушевские.

– Он, кто же ещё.

Профессор Грушевский и профессор Езиешвили (отец Виталика – известный гинеколог – был учёным с европейским именем) жили в одном подъезде.

В эту же ночь Семён разломал «Москвич», стоявший под окнами Грушевских, до самого неприглядного состояния. Всё, что можно было отломать, было отломано, всё что можно было разбить, было разбито. Колёса были проколоты.

Своими колхозными приключениями Семён поделился только с сестрой – он был уверен, что она его никогда не выдаст. А рассказать было что. Семён рассказал историю с переворачиванием прицепа, историю, как чуть не сгорел в стоге сена, историю с угнанным и разбитым солдатским грузовиком, о стычках с приезжими механизаторами, в одной из которых ему вилами проткнули бедро. Семёна трижды выгоняли из деревни, но другие деревни не хотели принимать эту троицу. Он остался должен колхозу полторы сотни рублей, но девчонки из их отряда заплатили за него. О том, что такое женщина в практических руководствах местной Машки-общественницы, Семён сестре не рассказал.

Перед самым новым годом доцент Рубайло дал итоговую контрольную по математике.

– Голынский – отлично, – говорил Владимир Иосифович Рубайло, протягивая студенту его листок с контрольной работой. – Онищенко – удовлетворительно. Ещё одна пятёрка и остальные двойки, – преподаватель окинул взором притихший класс, сделал паузу и продолжил, – кто такой Молнар?

Семён поднялся из-за последнего стола.

– Я вижу Вас, молодой человек, второй раз. Сидя на последней парте, вы не могли списать у Голынского. Голынский тоже не мог вам помочь, сидя на первом ряду у меня перед глазами. Я вынужден поставить вам отлично – в контрольной нет ни одной ошибки, но я не помню вас ни на одном занятии. Вы пришли первый раз сразу на контрольную. В журнале вы записаны, но здесь сплошные «н». Вы можете это как-то объяснить? Где вы изучали векторную алгебру, может быть, дома?

– Дома, – ответил Семён, иронично улыбаясь.

С поступлением в институт у Семёна появился новый друг Николай. Они учились на одном факультете, но в разных группах. Абитуриентами они познакомились на барже, но ночная выгрузка развела их по разным деревням. Вернувшись из колхоза, они снова нашли друг друга. У них немало было общего. Оба носили усы. Оба были одного роста – под метр девяносто. Оба болели за «Спартак». Но в спорте Семён отдавал предпочтение футболу, а Николай – боксу. Он и боксом занимался в спортобществе «Спартак». Именно Коля предложил Семёну после первого курса поступить параллельно в монтажный техникум по свидетельству из восьмого класса.

– Будем две стипендии получать, – приводил весомый аргумент Николай. Так они и сделали, но это отдельная история.

* * *

– Я исчезаю, – говорил Востриков, сидя за столом у Бережного, – на днях получил разрешение на контакт с транспортниками.

– Какими транспортниками?

– Нашими конечно.

– Зачем тебе это, если не секрет конечно?

– Ты, конечно знаешь, что такое грузовик класса «Т». А на Земле такое чудо видели от силы один-два раза и то случайно. Это должно будоражить воображение.

– Хочется, чтобы это будоражение было в нужном направлении, – покачивая головой, сказал Бережной, – впрочем, тебе видней, это твоя епархия, – Бережной через стол передал Ивану какой-то кружок.

– Что это? – Востриков стал рассматривать кружок, вертя его со всех сторон.

– Темнота, – иронично протянул Антон Харитонович, – логарифмическая линейка, круглая. Сделано в ГДР. А ты: «транспортный грузовик».

– Для чего тебе?

– У Пыжика конфисковал? А, может, надо было оставить? Засветится где-нибудь – за шпиона немецкого примут, – хохотнул Бережной. – Мне всё чаще начинает казаться, что не одна группа Погребняка участвует в этом деле. Помнишь, прошлым летом мы изолировали нашего Пыжика, а в море пацан чуть не утонул. Это как? Случайность?

– Я тоже думал по этому поводу, – сказал Иван, – если бы Погребняк действовал не в одиночку, в смысле группы, то и «СС» прислал бы ещё одну группу. В целях чистоты всей операции, чтобы не было перекоса в какую-то одну сторону. Логично?

– Какая-то логика в этом есть, но уж больно много получается неконтролируемых ситуаций. Может, старею и мне тоже нужен молодой помощник. Я ведь наводил справки наверху. Именно по этой аргументации прислали Грелкина.

– Кстати, был ответ на твой информационный запрос?

– Ответ пришёл, но какую-то пользу я с него вытащить не смог.

– Дашь взглянуть?

– Извини, уничтожил. Как по инструкции. Да нет там ничего такого, поверь. Ума не приложу, зачем он Погребняку понадобился?

– Ну, это можно предположить, – Иван вернул кружок логарифмической линейки Бережному, – он ведь вообще ничего не знал. В каком, например, направлении надо искушать? Ведь они не только ликвидаторы, но и искусители, так сказать. Вдруг бы эта информация дала какую-нибудь зацепку…

– Ты, знаешь, а ведь то, что наш подшефный оказался в политехе – это можно рассматривать и как искушение?

– Возможно. Лично меня это огорошило, – Востриков встал из-за стола, – ладно, держи круговую оборону. Когда вернусь, не знаю.

Они пожали друг другу руки.

* * *

Незаметно пролетел год. Занятия в институте ничем новым не радовали. Семён часто прогуливал и однажды, убивая время, завернул в кино, в кинотеатр «Совкино». Он даже на афишу не посмотрел. Обалдевший от кинофильма он примчался домой и сразу полез в родительский книжный шкаф. Вот эти два толстеньких зелёных тома. Да, «Игрок» – это Достоевский. С каким-то смешанным чувством вспомнилась ему школа, как Светлана Егоровна задала на дом написать сочинение. Но сначала надо было посмотреть фильм «Преступление и наказание». Семён тогда ни фильм не посмотрел, ни сочинения не написал. Сочинил какой-то дурацкий рассказ и вложил его в тетрадь вместо сочинения. Удивительно то, что Светлана Егоровна не стала ругать его за это, а проверила ошибки и написала маленькую рецензию на рассказ. А теперь Достоевский вдруг открылся Семёну.