Седьмое евангелие от «ЭМ»

Глава 17

Формула леса

Математическое общение с корифеями науки как-то сошло на нет и осталась только переписка с академиком (теперь профессором департамента математики штата Пенсильвании) Б. А. Розенфельдом. Он продолжал работать над переводом всего Аполлония на русский язык. Франц, как мог, помогал ему. Дело в том, что в библиотеке Дрезденского университета были четыре книги Аполлония, которые Розенфельд достать в Америке не мог. Франц сканировал нужные главы и посылал их Розенфельду. Небольшую книжку о творчестве Аполлония Розенфельду удалось издать в России и он прислал её Францу с дарственной надписью.

Работа над собственной книгой у Франца всё время тормозилась тем, что он отвлекался на математические исследования, которые, казалось, вдруг возникали сами по себе.

Кроме четырёх частей книги пришлось ещё и написать несколько приложений. Они не вписывались в канву самой книги, но возникали по мере работы над книгой и были логическим продолжением некоторых вопросов, о которых Франц писал в основной части книги. Так, Франц решил рассказать об интеллектуальной игре с числами и словами, которую он изобрёл, когда занимался изучением числовых кодов имён выдающихся учёных. Суть игры заключалась в том, что выбиралось слово, вычислялся его числовой код, а потом искались числовые закономерности, которые можно было бы объединить в числовые формулы или уравнения, которые бы снова, но не тривиально-тождественно, давали значение числового кода от первоначально взятого слова. Игра так захватывала, что Франц мог часами сидеть за столом в поисках формул и уравнений различных слов и словосочетаний. Удивительно красивой была, например, формула «леса». Эта формула так понравилась Францу, что он выписал её на отдельные листочки и приколол зубочистками к коре некоторых деревьев в «своём лесу». Лес, который непосредственно примыкал к их городку, Франц давно стал называть «мой лес». Это был лесной массив площадью примерно пять квадратных километров, который Франц знал, как свои пять пальцев. Поначалу он пользовался картой, но потом так его исходил, что карта не требовалась, но он носил её с собой по инерции. В лесу было несколько малых прудов. В одном из них росли красивые водяные лилии, и в пору цветения зеркало пруда практически полностью покрывалось белыми и розовыми цветами. На огромных листьях этих цветов, порой, можно было увидеть зелёных лягушек. С одной стороны пруда над водой нависала большая скала с плоской, как стол, поверхностью и, если хорошенько присмотреться, то можно было на этой стене увидеть число «59». Число было почти в рост человека и, чтобы написать его на стене, надо было спускаться сверху на верёвке. Написано было удивительно ровно, как по трафарету. Видемо, какие-то скалолазы в незапамятные времена написали зачем-то это число, которое к настоящему времени уже почти исчезло с лица скалы.

А однажды Франц наткнулся на небольшой прудик, которого не было на карте. Иногда на него прилетала пара уток. Франц дал ему название «Своё озеро». Впервые на этом озерце как-то по весне Франц обнаружил интересную кладку каких-то шарообразных скоплений. Шарики были довольно крупные, примерно сентиметр в диаметре. Они были прозрачные, а в центре каждого было какое-то тёмное образование. Шары были как-то слеплены друг с другом и находились в плавучем состоянии у самого берега. Как потом выяснилось – это была кладка икринок лягушки, из которых потом вырастали головастики. В это же озерцо Франц со своим любимым учеником Славой выпускали аксолотлей. Но проследить их дальнейшую судьбу не удалось. Когда-то давно у Стругацких в «Улитке» Францу встретилась фраза: «…в чистой прозрачной воде среди разноцветных водорослей мерно шевелил ветвистыми жабрами жирный чёрный аксолотль». Франц не знал, что такое аксолотль и полез в словарь иностранных слов. Там об аксолотле говорилось, как о какой-то лечинке, способной к размножению. В общем было непонятно, и Франц об аксолотле забыл. Слава уже на третьем курсе университета начал работать на дисертацией. В Германии многие студенты практически с дипломом получают и докторские степени. Это во многом облегчает дальнейшую жизнь человека, который хочет посвятить себя науке. В России всё наоборот. Порой человек столько тратит сил на эту диссертацию и получение степени, что потом заниматься наукой пропадает всякий интерес. Слава занимался генетикой, а именно – вопросами регенерации организма. Главным объектом исследования были аксолотли.

– Аксолотлей сегодня практически нет в природе, – рассказывал Слава, – единственным местом является какое-то горное озеро в Мексике. Оттуда их к нам и привозят. У нас в лаборатории стоят аквариумы с аксолотлями. В зависимости от объёма аквариума они могут вырастать до двадцати пяти сантиметров. Если у аксолотля слабо выраженная способность к регенерации, то их уничтожают. Я некоторых из тех, что предназначены к уничтожению потихоньку забираю домой.

– Чем кормишь? – поинтересовался Франц.

– Покупаю корм для рыб, а вообще они очень неприхотливы. Можно обыкновенным мясным фаршем кормить…, хоть колбасой.

– А регенерацию чего изучаете?

– Хоть чего. Лапы, хвост, жабры. Даже внутренние органы.

Франц тоже завёл себе пару аксолотлей от Славы.

Однажды Франц выловил в «Своём озере» несколько только что вылупившихся головастиков и решил поселить их в один аквариум с двумя аксолотлями. Они носились по аквариуму межде малоподвижными аксолотлями с такой скоростью, что их невозможно было сосчитать. Франц знал, что принёс одиннадцать головастиков, но при пересчёте оказалось всего девять. Все они были просто зеркально одинаковы и двигались, как броуновские частицы – быстро и хаотично. Франц опустил в аквариум небольшое стекло и тем самым пространство аквариума разделилось на две части. Теперь головастиков сосчитать было легче. Их оказалось восемь. «Мистика какая-то» – подумал Франц. И тут он заметил, как один из аксолотлей сделал мгновенное, едва заметное движение головой и головастиков осталось семь. Через несколько минут осталось только два головастика – аксолотли были невероятно прожорливыми и неуловимо быстрыми.

А однажды Франц увидел, что у одного из аксолотлей исчезла левая передняя лапа. После этого аксолотли были рассажены в разные аквариумы. А ещё через какое-то время лапа снова выросла. Вот это и есть способность к регенерации.

Слава приносил так много аксолотлей, что решено было несколько штук выпустить на волю в «Своё озеро». Так и сделали. Но выжили ли они в дальнейшем – было неизвестно.

В лесу было несколько дорог, но въезд в лес был запрещён. И разрешалось туда въезжать только по спец разрешениям, когда чистили лес и убирали старые и больные деревья или привозили корм, чтобы подкормить крупных лесных обитателей: косуль и кабанов.

В лесу также водились лисы, зайцы и барсуки. Много было белок и куниц. А на земле ночью раздолье было для ежей и кротов. Около озёр обитали гигантские, по меркам Франца, ужи. Встречались гадюки и медянки.

Иногда случались грибные года и тогда семья Франца всем составом выходила на сбор грибов. Однажды удалось засолить более тридцати литров и потом несколько лет ели грибы домашнего посола. Франц сам засаливал. Грибы в основном были точно тами же, как и в Сибири, но с одним отличием – груздей не было. Вернее, они были. Внешне очень похожие, но не съедобные, как деревянные, и невозможно было их ни вымачивать, ни отваривать. Один раз Франц наткнулся на громадный, чуть ли не в пол метра диаметром, древесный гриб. Он вырос на стволе дерева на высоте примерно двух метров. На следующий день гриб исчез, но Франц успел его сфотографировать.

Иногда Франца сопровождал в походах по лесу пятилетний внук. Ему очень нравились эти походы и, порой, он начинал вдруг петь во весь голос. Однажды громко выводя любимую песню: «Отчего так берёзы в России шумят, отчего…», вдруг издалека донёсся протяжный гудок паровоза. Это где-то ехал туристический поезд в город Морицбург по старой узкоколейке. Внук об этом не знал.

– Дед, что это? – оборвал внук свою песню.

– Мы наверное разбудили дикого лесного быка, – выдвинул версию Франц на полном серьёзе, – я слышал, он где-то здесь живёт, ты пой тихонько, и он нас не услышит.

Внук на некоторое время прекращал своё пение, но через несколько минут забывал о диком быке и снова громко затягивал любимую песню.

Основным интересом Франца в лесу были муравьи. У него было несколько муравейников, которые он регулярно посещал, и мечтал построить для муравьёв собственный муравейник. Франц собирал хвою и мелкие обломки веточек в конусообразные кучки, подкладывал рядом еду для муравьёв. Еду муравьи брали с удовольствием и уносили в свой муравейник и никак не хотели селиться в искусственных кучах, построенных человеком.

Самые интересные дела, которые можно было наблюдать в муравьиных сообществах, случались весной. Муравьи – насекомые многолетние. В среднем рабочий муравей живёт лет пять, а матка-царица и вовсе – лет двадцать. Однажды весной Франц застал один из муравейников за непонятным занятием. Муравьи что-то выносили из муравейника и складывали у тропы. Присмотревшиль, Франц понял, что то, что они выносили – были мёртвые муравьи. Видимо, за зиму в муравейнике умерает часть муравьёв и весной муравьи освобождают муравейник от мёртвых тел. Это была гипотеза Франца. В литературе он об этом не читал.

А однажды весной Франц обнаружил, что весь конус одного из муравейников полностью накрыт толпой муравьёв с крыльями. Крылатые муравьи-самки то ли покидают в это время свои муравейники, то ли их изгоняют рабочие муравьи. Самка в муравейнике всегда одна и только в тех случаях, если муравейник очень большой, то муравьиных самок может быть две. Муравьи с крыльями уходят из муравейников, чтобы где-то создать новое гнездо и основать новый муравейник. На новом месте тоже возводится новое муравьиное здание – конус из хвои и веточек. Франц вспомнил, что в его конусы муравьи никак не хотели селиться. Он собрал в банку несколько десятков крылатых муравьёв и отнёс на конусы своих строений. Об этой операции как-то забылось и Франц несколько недель не посещал эти места. Какого же было его удивление, когда он, придя в лес к своим муравейникам, вдруг обнаружил, что они обитаемы и там полным ходом кипит обычная муравьиная жизнь. Видимо муравьям с крыльями пришлись по душе дома, построенные когда-то Францем и которые несколько лет простояли необитаемые.

Но один феномен из жизни муравьёв остался для Франца так и не разгаданным. Как-то весной, подходя к муравейнику, Франц ещё издалека заметил на конусе муравьиного дома большое тёмное пятно. Подойдя ближе, он понял, что тёмное пятно – это муравьи, сидящие очень плотно друг к другу. Они ничего не делали, едва шевелились, тесно прижимались друг к другу, как будто просто грелись на солнышке. В этот день Франц посетил ещё несколько муравейников и везде обнаружил такую картину. Часть муравьёв занималась своим обычным делом – бегали туда-сюда, что-то приносили, что-то выносили, а часть муравьёв, сбившись в плотные кучки, просто сидела на верхушке муравейника. Франц решил разобраться в этом явлении и на следующий день вновь посетил эти муравейники, но ничего подобного не обнаружил – муравейники жили своей обычной жизнью. Больше этого явления Францу никогда в жизни не доводилось наблюдать. И в литературе о муравьях тоже об этом ничего сказано не было. Похоже, муравьи, сидя плотной кучкой, действитеьно, аккумулировали солнечную энергию, но зачем?