Картина мира в мифах древнего Китая

2.5.2.4. Нравственность

В основе нравственности лежит человеколюбие. Это понимали конфуцианцы. В кодекс благородного мужа [цзюнь-цзы) они включили пять добродетелей: человеколюбие [жень), благопристойность [ли), справедливость [и), мудрость (чжи) и верность [сын). Человеколюбие в этом списке стоит на первом месте.

Вот как истолковала пять добродетелей благородных мужей Марина Евгеньевна Кравцова в своей прекрасной книге «История культуры Китая»:

Жень. «Категория жень включая в себя понятия «гуманность», «человеколюбие», определяет способность человека относиться ко всем окружающим его живым существам и предметам как связанным с ним кровным родством» [Кравцова М. Е. История культуры Китая. СПб., 1999. С. 215).

Ли. «Через категорию ли вновь определяются обрядовые акции, этикетно-ритуальное уложение, а также принципы взаимоотношений между людьми и поведения каждого отдельного индивида как члена социума, включая детали его внешнего вида, что совпадает с понятиями «этикет» и «благопристойность»» (там же. С. 215–216).

И. «Категория и совмещает в себе значения «долг», «справедливость», «ответственность», «добропорядочность», «правильность», «принцип», т. е. передаёт способность человека подчинять свои субъективные потребности объективным требованиям и свой внутренний мир – внешним императивам общественного долга» (там же. С. 216).

Чжи. «Категория чжи определяет всю умственно-гносеологическую деятельность человека: уровень его ментальных способностей, степень эрудированности и образованности, а также такие качества, как проницательность, умение разбираться в людях, обладание аналитическими способностями» (там же).

Сын. «Категория сын тоже охватывает собой весь спектр соответствующих понятий – от преданности стране (патриотизм), государю, непосредственному начальнику, отцу до верности собственным убеждениям и данному тобою слову» (там же).

Можно смело утверждать, что перечисленные качества благородных мужей присущи в значительной мере и некоторым мифическим персонажам древних китайцев. Во всяком случае, такие мифические герои, как Яо, И, Шунь и Юй, могут вполне претендовать на высокое звание благородного мужа. В особенности это касается первой и основополагающей добродетели – человеколюбия.

Возведением человеколюбия в высшую добродетель конфуцианцы обязаны своему Учителю (Философу). Категория человеколюбия (человечности, гуманности) проходит красной линией через все его «Суждения и беседы». Вот лишь некоторые его высказывания из этой книги:

1. «Если человек негуманен, то что толку в церемониях? Если человек негуманен, то что толку в музыке?» (Конфуций. Суждения и беседы. СПб., 2015. С. 23).

2. «Если у кого есть искреннее стремление к гуманности, то тот не сделает зла» (там же. С. 35).

3. «Благородный муж ни на час не расстанется с гуманностью, в суматохе и в разорении она непременно с ним» (там же).

4. «Человеколюбивым можно назвать того, кто на первом плане ставит преодоление трудного (т. е. победу над собой), а выгоду – на втором» (там же. С. 57–58).

5. «На вопрос Чжун-гуна о человеколюбии (гуманности) Конфуций отвечал: «Вне дома веди себя, как будто бы ты принимал знатного гостя; распоряжайся народом, как будто бы ты участвовал при великом жертвоприношении; чего не желаешь себе, не делай и другим, и тогда как в государстве, так и дома не будет против тебя ропота»» (там же. С. 109).

6. «На вопрос Сы-ма-ню о человеколюбии (гуманности) Конфуций отвечал: «Гуманизм – это осторожность в речах»» (там же. С. 110).

7. «Учёный с твёрдою волею, направленною к гуманным целям, и гуманист не стремятся сохранить жизнь во вред гуманизму, а жертвуют собою для сохранения в целости последнего» (там же. С. 152).

8. «Разве человеколюбие далеко от нас? Если я хочу быть человеколюбивым, человеколюбие приходит» (там же. С. 68).

Конфуция уточнял Мо Ди (480–400 до н. э.):

1. «Человеколюбие непременно состоит в том, чтобы приносить пользу людям Поднебесной и уничтожать в Поднебесной зло. Если мы будем следовать всеобщей любви, то это принесёт Поднебесной великую пользу» (там же. С. 203).

2. «Если нет любви между людьми, то непременно появляется ненависть друг к другу; если правитель и его подчинённые не питают любви друг к другу, то нет милосердия и верности; если между отцом и сыном нет любви, то нет родительской любви и почитания родителей; если между братьями нет любви, то нет и согласия между ними; если между людьми Поднебесной нет любви, то сильный непременно подчиняет слабого, богатый непременно оскорбляет бедного, знатный непременно кичится перед простолюдином, хитрый непременно обманывает простодушного» (там же. С. 203–204).

Самыми человеколюбивыми богами у древних китайцев были Нюйва, Фуси и Янь-ди. Они в первую очередь олицетворяют в их мифах силы добра.

Силам добра в мифах, как и в сказках, противостоят силы зла. К этим силам, в частности, принадлежал дух воды Гунгун. Ударом головы он повредил гору Бучжоу, которая удерживала небо над землёй. Людям грозила смерть от соединения земли с небом. Нюйва спасла людей:

«Нюйва убила огромную черепаху, отрубила у неё четыре ноги, поставила их вертикально с четырёх сторон земли, как подпорки, которые поддерживали бы небо наподобие шатра.

Эти подпорки были очень прочными, и поэтому можно было не бояться, что небо вновь обвалится» (Юань. С. 52).

Великая богиня охраняла людей от их врагов и стихийных бедствий:

«Позднее она поймала на Центральной равнине чёрного дракона, долгое время творившего зло, и убила его. Она изгнала злых и хищных зверей и птиц, чтобы они не пугали людей. Потом она сожгла тростник, сгребла пепел в кучи и преградила дорогу потопу. Великая Нюйва избавила от бедствий своих детей и спасла их от гибели» (там же).

Много добра сделал для людей Фуси. Его рождение было чудесным. Его мать была родом из райской страны Хуасюй:

«В этой райской стране жила девушка. У неё не было имени, и все её звали Хуасюй-ши (урождённая Хуасюй). Однажды она направилась на восток погулять к красивому заросшему травой и деревьями большому Болоту грома – Лэйцзэ. Вдруг увидела она на берегу след ног какого-то великана. Удивилась и шутки ради наступила на этот след. Только ступила, внезапно почувствовала какое-то волнение. Потом она забеременела и родила мальчика, которого назвали Фуси» (там же).

Отцом Фуси, на след которого наступила его мать, был Лэй-Шэнь – дух грома. У него была человеческая голова и тело дракона.

Подобно греческому Прометею, Фуси не только дал людям огонь, но и помогал им становиться людьми во всё большей и большей степени. Его благородный образ даже вышел за пределы мифов и оказался в исторических сочинениях.

«Фуси, – читаем у Юань Кэ, – очень много сделал для народа, об этом написано в исторических сочинениях. Рассказывают, что он начертал восемь триграмм: цянь означало небо, кунь – землю, кань – воду, ли – огонь, гэнь – горы, чжэнь – гром, сюнь – ветер, дуй – болота. Эти несколько знаков обнимали разнообразные явления вселенной, и люди использовали их для того, чтобы записывать различные события своей жизни. В исторических сочинениях также говорится о том, что Фуси впервые оплёл из верёвок сети и научил людей ловить рыбу.

Его приближённый Ман (по-видимому, это и есть Гоуман), подражая ему, сделал силки и научил людей ловить птиц. Всё это облегчило жизнь людей. Однако, пожалуй, самой большой заслугой Фуси было то, что он дал людям огонь, чтобы они могли есть варёное мясо и избавиться от болей в животе» (Юань. С. 46).

К человеколюбивым богам относится Янь-ди. О его человеколюбии свидетельствует, в частности, такой эпизод в одном из мифов о нём:

«Бог солнца Янь-ди видел, что у людей достаточно одежды и пищи, но жизнь их всё ещё трудна. Поэтому он создал для народа рынки, где люди выменивали вещи, в которых нуждались. Тогда ещё не было часов и не было никакого другого способа определять время, поэтому невозможно было установить время. Предназначенное для обмена. Не могли же люди, бросив трудиться, весь день проводить на рынке! Янь-ди научил их счёту времени, установив исходной точкой самого себя, или, точнее, подчинённое ему солнце. Когда солнце достигало зенита, на рынке начиналась торговля. Проходило некоторое время, и люди расходились. Вскоре они убедились, что такой счёт времени точен и прост, и очень обрадовались» (Юань. С. 61).

О человеколюбии говорят медицинские занятия бога солнца Янь-ди (Шэнь-нуна):

«Он был и богом-исцелителем, потому что солнце – источник силы. Предание гласит о том, что Янь-ди пользовался волшебной «красной плетью», чтобы определять целебные травы. Ударит красной плетью и видит, ядовитые это травы или нет, помогают они против лихорадки или жара. Свойства трав обнаруживались сами собой, и так он лечил людские недуги. Другое предание говорит, что он сам пробовал различные целебные травы, чтобы определить их свойства, и в день отравлялся семьдесят раз. Ещё одно народное предание гласит, что Шэнь-нун перепробовал множество трав, и в конце концов, когда попробовал траву, вызывающую сильное отравление кишечника, он умер, пожертвовав жизнью для блага людей» (Юань. С. 60).

Человеколюбие – основа нравственности. Его носителями были не только такие боги, как Нюйва, Фуси и Янь-ди, но и герои. Среди культурных героев, отличающихся высокой нравственностью, выделю здесь только двух – И и Шуня.

И

После того, как боги отдалились от людей, на передний план выдвигаются культурные герои. По своему происхождению они могли быть богами, как Яо и Юй, но могли быть и людьми, как И и Шунь. Но, в отличие от подлинных богов, они жили по преимуществу на земле, а не на небе. Их главное назначение состояло в том, чтобы приносить людям культуру и защищать их от бедствий.

Культурные герои древнекитайских мифов в какой-то мере напоминают эпических героев. В освещении их жизни мифы сближаются с героическим эпосом. Подобно другим эпическим героям, они очеловечены в большей мере, чем боги. Э. М. Яншина писала:

«В качестве героев мифов теперь предстают не боги и не титаны, а земные цари и их окружение – герои, обуреваемые чисто человеческими страстями и устремлениями. Они действуют в реально жизненных ситуациях. Хотя сюжет остаётся в русле мифологии, в нём намечены уже элементы, подготовлявшие выделение словесного творчества в автономную область, в центре которого становится человек в его общественных взаимоотношениях. В нём уже заметна тяга к человеку как фокусу всех коллизий, центру художественного воспроизведения» (Янш. С. 191).

Герои древнекитайских мифов напоминают эпических богатырей. Как и последних, в их образах не следует искать реальных исторических прототипов. Э. М. Яншина указывала:

«Мифологии свойственны очень широкие обобщения, она ещё не выделяет отдельных личностей, сама природа её образов совершенно иная, чем та, которая появляется в историческом повествовании. Поэтому, если образ мифического героя эволюционизировал во вполне очеловеченного богатыря или правителя, оброс бытовыми и историческими реалиями, это отнюдь не означает, что за ним стоит какой-то реальный исторический прототип» (Янш. С. 194).