Говорящий сокол. Английские и шотландские народные баллады

«Сюда, поди, поди, дитя,
Ко мне головку приклони.
И предскажу я не шутя
Тебе ужаснейшие дни.
Ах, много будешь ты страдать,
Отведаешь морскую соль,
И скал познаешь высоту,
И горечь слез, и сердца боль.
И будет у тебя не жизнь, —
Одна печаль, одна маета,
Спасешься, если трижды принц
К своим прижмет твои уста».
Узнала горя вкус она,
Отведала морскую соль,
На скалы лазила она,
Ее томила сердечная боль.
Звала и плакала она,
Чтоб сына к ней прислал король.
И услыхал королевский сын
(О том шепталась вся страна),
Что где-то есть уродина-тварь,
Что гибнет без него она.
Воскликнул принц: «Клянусь мечом!
Хочу я на нее взглянуть!»
Его брат Сеграмур сказал:
«С тобой и я отправлюсь в путь!»
Они построили легкий корабль,
Поплыли по морским волнам.
Зверь издали учуял их —
Огонь трещит навстречу гостям,
И так свирепо горел огонь,
Что не пристать к прибрежным камням.
«От берега дальше, Сеграмур!
Не то вместо нас поплывет зола.
Безумна, видно, злая тварь,
Что все леса здесь подожгла».
«Тебя я, рыцарь, не боюсь
И не покину эти места,
Пока меня прекрасный принц
Не поцелует трижды в уста».
Он перегнулся над скалой,
Поцеловал ее лишь раз,
Пребезобразнейшую тварь,
Какую только видел глаз.
«Тебя я, рыцарь, не боюсь
И не покину эти места,
Пока меня прекрасный принц
Не поцелует трижды в уста».
Он перегнулся над скалой
И дал ей поцелуй второй.
Она исчезла — и явилась
Опять уродливой и злой.
«Тебя я, рыцарь, не боюсь
И не покину эти места,
Пока меня прекрасный принц
Не поцелует трижды в уста».
Он перегнулся над скалой,
Поцеловал он в третий раз.
Исчезла тварь — а перед ним
Красавица — лучше не видел глаз!
«Любовь моя! — вскричал он тут, —
Теперь всю правду мне открой:
Морской ли змей тебя заклял,
Или коварный волк лесной?
Иль злая ведьма, иль колдун
Прочел заклятье над тобой?»
«Не змей морской, не волк лесной,
То мачеха моя была,
Что колдовала надо мной
И мне всегда желала зла.
Да будет проклята она!
Клыки ей пусть наполнят рот!
В Драконье логово она
Пускай на брюхе поползет!
И пусть весь мир вокруг нее
Не будет жалости к ней знать,
И до прихода Святого Мунго
Ей избавления не ждать!»

ЖЕСТОКАЯ МАТЬ{20}

Она присела там, где шла,
На лугу цветов ароматы,
И там ребенка родила,
Листы кустов примяты.
«Ты улыбнулся не к добру,
На лугу цветов ароматы,
Ведь я от жалости умру,
Листы кустов примяты».
Ножа мелькнуло острие,
На лугу цветов ароматы,
Дитя зарезала свое,
Листы кустов примяты.
Могилку вырыла при луне,
На лугу цветов ароматы,
«Не докучай, младенец, мне:
Листы кустов примяты».
Пошла к заутрене _ и вот,
На лугу цветов ароматы,
На паперти младенец ждет,
Листы кустов примяты.
«Дитя! Твоя была б я мать,
На лугу цветов ароматы,
В шелка б тебя стала наряжать,
Листы кустов примяты».
«Когда твоим я был вчера,
На лугу цветов ароматы,
Не видел от тебя добра,
Листья кустов примяты.
Ты проклята навеки, мать,
На лугу цветов ароматы,
И места в раю тебе не ждать,
Листья кустов примяты.
Ты проклята! Бездонен ад,
На лугу цветов ароматы,
И нет душе пути назад,
Листья кустов примяты».

ЮНЫЙ ХАНТИНГ{21}

«О, жена, ты не будешь мне сына качать,
Я уеду к Гэрлоху, к ней.
Там любимая — втрое лучше тебя,
Я люблю ее втрое сильней.
И даже пятки любимой моей
Белей твоего лица».
«Но сегодня со мной ты, мой муж, проведешь
Всю ночку, до конца».
Добрый эль она в Хантинга влила
И пива целый жбан.
И Хантинг, словно боров лесной,
Мертвецки сделался пьян.
Вино она в Хантинга влила —
И снова добрый эль,
И Хантинг сделался пьян, как вол,
И свалился к ней в постель.
Острый нож с ее пояса свисал,
И его она сняла
И глубокую рану этим ножом
Она Хантингу нанесла.
Уселась пташка на голову ей,
Чирикнула звонко: «Чи-ви!
О леди, зеленое платье свое
Не запачкай в его крови!»
«Зеленое платье от крови его
Постараюсь я уберечь.
Но ты уйми свой болтливый язык,
Сдержи свою дерзкую речь.
Слети же, слети же на руку мне,
Голове моей дай покой!
Серебром, серебром я тебе отплачу
И монетой золотой.
Каждый месяц клетку тебе менять
Стану собственной рукой».
«Не слечу я на руку, не слечу,
Не спущусь я с высоты:
Ведь вскоре то же, что с лордом своим,
Со мной проделаешь ты».
Натянула на ноги лорду она
Сапоги со шпорами тут,
А на шею ему подвесила рог,
Тяжелый достался ей труд.
А после спустила тело в поток,
Что люди Клайдом{22} зовут.
Глубокую яму нашла на дне,
Уложила лорда туда,
А на грудь навалила зеленый ил,
Чтоб труп не смыла вода.
А наутро явился к ней король,
На охоту он всех собирал;
Пусть бы юный Хантинг от него
По правую руку скакал.
Повернулась вправо она и кругом,
Поклялась содержимым двора:
«Я не видела сына твоего
Со вчерашнего утра».
Повернулась вправо она и кругом,
Поклялась молодой луной:
«Юный Хантинг, твой возлюбленный сын,
Вовсе не был ночью со мной.
Я боюсь, что в бурном Клайде вчера
Юный Хантинг мог утонуть».
И сзывает ныряльщиков король,
Чтоб за Хантингом им нырнуть.
И ныряли с берега одного,
И с другого ныряли опять.
«Если б Хантинг нам даже братом был,
Мы бы больше не стали нырять!»
И пташка, откуда ни возьмись,
Запорхала над ними тогда:
«Нет, юного Хантинга вчера
Не погубила вода,
Леди из замка убила его,
А потом спустила туда.
Только ночью ищите его,
Уходите днем от реки.
Ночью помогут его отыскать
Трупные огоньки{23}».
На ночь труды отложили они,
А днем ушли от реки.
Там, где безвинный рыцарь лежал,
Мерцали огоньки.
В глубокой ямине на дне
Был сложен зеленый ил,
Который леди собрала,
Чтоб юный Хантинг не всплыл.
За терновником, папоротником тогда
В леса послали людей,
Чтоб могли они развести костер
И леди сжечь до костей.
«Не виновна я, — она говорит, —
Это Кэтрин — вина на ней».
Швырнули Кэтрин они в костер, —
Отпрянуло пламя назад.
Не занялся подбородок огнем,
И щеки ее не горят.
Сверкнуло золото волос —
Но в огне они не трещат.
И вынули Кэтрин из костра,
И леди швырнули туда.
Сразу щеки ее загорелись огнем,
Подбородок вспыхнул тогда,
И скоро прекрасное тело ее
Поглотил огонь без труда.

КЛЕРК КОЛВИЛ{24}

Клерк{25} Колвил, раз с женой своей
По саду пышному ходил.
За пояс милой леди он
Пятнадцать фунтов заплатил.
«Клерк Колвил! К Слейнскому ручью
Не езди на лихом коне,
Не то погубишь жизнь свою.
О, сделай крюк! Дай слово мне!»
«Ах, что ты, милая моя?
Зачем волнуешься, о чем?
Неужто с женщиною я
Греху предамся над ручьем?»
Оставил он жену свою, —
Неважно, пусть ворчит она.
Поехал к Слейнскому ручью, —
Стирала дева там одна.
«Стирай же, девушка, стирай!
Как шелк твоей рубашки бел!»
«Ах, белокожий джентльмен,
Ты так пригож — и так ты смел!»
Он ручку белую берет,
Зеленый приподнял рукав.
Он положил ее в траву,
Словам своей жены не вняв.
«Ах, голова моя болит!» — _
Клерк Колвил не вскричать не мог.
«Отрежь-ка, — дева говорит, —
Моей рубашки ты клочок».
Нож костяной она дала,
Отрезал он клочок скорей.
Она ему стянула лоб,
Но голова болит сильней.
Кричит клерк Колвин: «Нету сил!
Мой лоб пронзает острый нож!»
«Теперь так будет до тех пор,
Пока ты, парень, не помрешь!»
Он острый обнажил клинок,
И руку он занес над ней,
Но рыбой сделалась она,
Потом — русалкой. И — в ручей!
«Мать! Гребнем причеши меня.
Жена! Постель мне приготовь.
Брат! Меч возьми мой и копье,
Русалки я познал любовь!»

ЧАЙЛД-УОТЕРС{26}

В конюшне Чайлд{27}-Уотерс стоял,
Гладил белого коня,
И юная леди пришла к нему,
Прекрасней белого дня.
«Чайлд-Уотерс, Христос тебя спаси,
О, сжалься надо мной:
Мне что-то тесен нынче стал
Мой пояс золотой.
Зеленый тесен мне наряд,
Чайлд-Уотерс, посмотри!
Чайлд-Уотерс, то твое дитя
Шевелится внутри!»
«Что ж, Эллен, если это так, —
Он отвечает ей, —
Возьми Чешир и Ланкашир,
Обоими владей.
Что ж, Эллен, если это так,
И ты не знаешь средства,
Возьми Чешир и Ланкашир —
Оставишь ему в наследство».
«Чайлд-Уотерс, лучше поцелуй,
Уста твои нежны.
Мне и Чешир, и Ланкашир
Не больно-то нужны.
Чайлд-Уотерс, лучше юный блеск
Твоих веселых глаз,
Чем и Чешир, и Ланкашир
В моем владенье сейчас».
«На север, Эллен, завтра в путь
Отправлюсь я верхом,
Искать красавицу жену
В краю далеком том».
«О, Чайлд-Уотерс, так позволь
Твоим мне стать пажом!»
«Что ж, если хочешь быть пажом —
Поедем со двора,
Но платье зеленое свое
Обрежешь до бедра.
И золото своих волос
Повыше подстригай,
А кто я и куда спешу —
В пути не открывай!»
И паж босой бежал в пыли,
А рыцарь скакал на коне,
Но не был учтивым и не сказал:
«Эллен, садись ко мне!»
Рыцарь ехал верхом, а паж босой
Бежал по стерне весь день.
Рыцарь не был учтивым и не сказал:
«Мой паж, башмаки надень!»
«Потише, Чайлд-Уотерс, — сказала она, —
Куда ты так гонишь коня?
Дитя в моем чреве не может терпеть,
Вот-вот разорвет меня!»
«Ты, видишь ли, реку, — рыцарь спросил, —
Мы с тобой на ее берегу!»
«Спаси меня, милосердный Господь,
Я плавать совсем не могу!»
Но сразу ее захлестнула в реке
По самую шею волна.
«Спаси и помилуй меня, Господь,
Я как-нибудь выплыть должна».
Когда она одолев поток
Догнала господина опять,
Он спросил ее: «Эллен, видишь ли ты
Все то, что мне видать?
Ты, видишь ли, Эллен, высокий дом,
Золотые ворота дугой?
Там двадцать четыре леди живут,
Одна прекрасней другой.
Ты, видишь ли, Эллен, богатый дом,
На башне — шпиль золотой?
Ту леди, что прекрасней всех,
Назову я своей женой».
«О, Чайлд-Уотерс, я вижу дом
И золото тех ворот.
И пусть же в сей прекрасный день
Тебя там счастье ждет.
О, Чайлд-Уотерс, я вижу дом
И яркий шпиль золотой.
И пусть же счастье будет с тобой
И с твоей молодой женой».
Так был прекрасен богатый дом,
И леди играли в нем.
А Эллен была прекраснее всех,
Но пошла в конюшню с конем.
Леди за шахматной доской
У дубового стола.
А Эллен была прекраснее всех,
Но коня на луг повела.
И рыцаря его сестра
Спросила: «Где ж ты
Себе такого взял пажа
Неслыханной красоты?
Но почему-то у него
Такой большой живот…
Чайлд-Уотерс, пришли его ко мне,
Пускай он отдохнет».
«Пажу, что по болотам путь
Проделал босиком,
Уют покоев дорогих
Пока что не знаком,
Пусть в кухне он свой ужин ест,
Дрожа перед камельком».
Когда поужинали все
И отправлялись спать,
Сказал Чайлд-Уотерс: «Слушай, паж,
Что я хочу сказать.
Ты в город пойди — и мне найди
Красотку на часок
И принеси ее сюда,
Чтоб с ней возлечь я смог.
Не опускай на дорогу, чтоб
Не замочила ног!»
И Эллен в городе нашла
Красотку на часок
И на руках ее несла,
Чтоб он возлечь с ней мог,
Не опуская ни на миг,
Чтоб не мочить ее ног.
«Позволь же мне мой, мой добрый сэр,
В ногах здесь лечь в кровать:
Ведь в этом доме места нет,
Чтоб мне теперь поспать».
Немного времени прошло —
И близко утро дня,
И рыцарь велит: «Вставай, мой паж,
Овсом накорми коня
И сена в кормушку ему добавь,
Чтоб лучше нес меня!»
И встала Эллен, и пошла,
Хоть было тяжко ей,
Овса и сена принесла,
Чтоб конь бежал быстрей.
Она на ясли оперлась
Дрожащею рукой.
Мать Чайлда, слыша громкий стон,
Качает головой:
«Вставай, Чайлд-Уотерс, поскорей,
Наверно, проклят ты:
В конюшне призраки кричат
И шарят, как кроты.
А может — кто-то рожает там
Под гнетом темноты!»
И Чайлд-Уотерс живо встал,
Шуршит рубашки шелк.
Из башни вышел он своей
И через двор пошел.
Он дверь конюшни распахнул,
Встал на пороге он
И притаился — и тогда
Услышал плач и стон:
«Ах, баю-баю, мой сынок,
Ты ножками — топ-топ.
Отец твой ляжет на кровать,
А мать — в сосновый гроб».
«Ну хватит, Эллен, — он сказал, —
Понарядней платье надень!
Знать, свадьбе и крестинам быть
В один и тот же день».

ЛОРД ТОМАС И КРАСАВИЦА АННА{28}