Имя мне - павший

Глава 3

О милый гость, святое Прежде,

Зачем в мою теснишься грудь?

Могу ль сказать: живи надежде?

Скажу ль тому, что было: будь?

Василий Жуковский. Песня

Дрого забыл о списке. Совершенно забыл. Благодаря возбуждению, охватившему его после второй записи в дневнике Гермионы Грейнджер, мистер Рэтт Фар отправился на тот свет на час позже.

Уже выходя из больницы, где внезапно скончался пациент, хорошо перенесший операцию, Дрого вспомнил предупреждение Тюринна. Еще один промах, и ему несдобровать. И это он еще не знает о Гермионе Грейнджер! Что было бы, если б узнал? Дрого похолодел: ответ очевиден. Его сразу же превратили бы в пыль. Но долго думать о неотвратимой каре он не мог.

Хайгейт, Хайгейт, Хайгейт. Сколько раз он проводил там ночи, любуясь звездами, и дни, вслушиваясь в трепетание листьев, и ни о чем не догадывался! И сидел у того самого плачущего ангела над самой свежей могилой! Дрого попытался припомнить, сколько ей лет. Вроде бы шесть. А запись в дневнике Гермионы Грейнджер была сделана в 1998, ровно шесть лет назад.

Оттого, что ему удалось, что он догадался, хотелось подпрыгнуть высоко-высоко, коснуться облаков, солнца, неба. Дрого был счастлив.

Лил дождь, да такой, что улицы превратились в филиалы Темзы, и Хайгейтское кладбище казалось не просто мрачным, а удручающим. Дрого, не вымокший только благодаря своей не совсем человеческой натуре, едва ли не бегом несся по размытым дорожкам. Среди деревьев наконец показался тот самый плачущий ангел, еще более печальный и, казалось, по-настоящему проливающий слезы из-за стекающих по камню капель дождя.

Дрого склонился над надгробием, перепачканным землей, провел по нему рукой. На суровом сером камне чьи-то руки выбили.

Драко Арманд Малфой

5.06.1980 — 16.05.1998

Над Ним в молитве капеллан

Колен не преклонил;

Не стоит мессы и креста

Покой таких могил,

Хоть ради грешников Христос

На землю приходил.

Дойдя до эпитафии, Дрого фыркнул. Нашли, что написать! Он видел много таких четверостиший на самых разных кладбищах, но не встречал подобного памятника. Отдает цинизмом, не свойственным родственникам и близким усопшего.

Он пригляделся к дате: действительно, шесть лет.

Присел и разом, будто ныряя в ледяную воду, загреб рукой могильной земли.

Огромный зал с высокими, как небо, потолками, с которых на танцующие пары сыпется сладкий сахарный снег. Он отряхивает с плеч не тающие снежинки, оборачивается к своей спутнице, невысокой девочке-подростку с короткими черными волосами и приплюснутым носом. Она отпивает из бокала, указывает куда-то в танцующую толпу.

— Не могу поверить, что Виктор Крам пришел на бал с заучкой Грейнджер, — фыркает она и снова делает глоток. — Когда она рот раскрывает, мухи со скуки дохнут.

— Завидовать грешно, — легко бросает он и тоже высматривает в толпе волшебницу в розовом платье — мама зовет этот цвет «великолепное утро».

Его настойчиво дергают за рукав.

— Разве ты со мной не согласен?

— Отчасти, — на глаза ему попадается Гермиона Грейнджер, счастливая, как невеста на собственной свадьбе. — Сегодня она очень даже ничего.

Спутница взвизгивает:

— Драко!

— Пэнси, не начинай, — он отпивает из бокала, провожает взглядом розовое платье, скрывшееся в толпе. — Крам, похоже, не такой уж дурак.

* * *

Бесконечные коридоры. Он идет на тихий звук, похожий на всхлипы, поворачивает и натыкается на нее, в том же розовом платье, но растрепанную, заплаканную. Она, как вспугнутая птичка, поднимает на него глаза и срывается с места.

— А ты сегодня очень даже ничего, Грейнджер.

Она замирает, как будто ей в спину кинули камень.

— Спасибо, — неуверенно произносит она.

Не будь он опьянен всеобщим весельем, пуншем, рождественским настроением, ни за что бы не сказал ей такого.

Он подходит ближе, и когда между ними остается расстояние в вытянутую руку, с потолка вдруг сыпется серебристый снег, не та кой, как в Большом Зале. Они одновременно поднимают головы — над ними зависла омела.

— Черт, — тихо бросает она, глядя на злополучную ветку.

— И где это тебя научили ругаться, а, Грейнджер?

— С вами и не такому научишься, — она шмыгает носом, опускает глаза.

— Ладно, Грейнджер, иди сюда, — он сам делает шаг вперед, наклоняется. Она зажмуривается, словно ее собираются бить, а не целовать. Он касается губами ее щеки, прямо в уголок рта, но снег продолжает идти — омеле этого недостаточно.

Никогда он не думал, что станет целовать Гермиону Грейнджер. Но, похоже, сбитень, который принесли с собой студенты Дурмстранга, не так прост, как кажется — ему плевать на все.

Он еще раз наклоняется к ней и приникает к губам: быстро, но пылко, так умело, как только может.

Она срывается с места и взбегает вверх по лестнице. Не оглядываясь. А снег больше не идет.

* * *

Он ждет, когда Гермиона Грейнджер, как обычно, пойдет к хижине Хагрида через внутренний дворик у восточного крыла. Вот она вышагивает по заснеженной дорожке: спина прямая, подбородок поднят.

Когда Гермиона Грейнджер проходит мимо, он бросает ей под ноги свернутый в несколько раз лист пергамента. Она оборачивается, замечает его, спрятавшегося за колонной, и, не отрывая взгляда, присаживается, чтобы поднять листок. Но не разворачивает сразу, а кладет в карман. Он и этим доволен.

* * *

Она ловит его перед занятием по Прорицанию, так что торопиться некуда, можно и опоздать.

— Малфой, когда ты перестанешь изводить меня своими записками?

Он, поняв, в чем дело, усмехается и смотрит на нее в упор, не давая ответа.

— Я что, с пнем разговариваю? — вспыхивает она и дергает его за рукав. — Так ты прекратишь или.?

— Прекращу, — он делает паузу, давая ей мгновение почувствовать облегчение, и тут же добавляет: — Когда ты напишешь мне ответ.

Гермиона Грейнджер, возмущенно ахнув, смотрит на него несколько секунд, а потом вдруг принимается шарить в своей школьной сумке. Вынимает оттуда лист пергамента и карандаш, что-то торопливо пишет и, сложив пополам, впихивает ему в руки.

— Все, я тебе ответила! А теперь прекрати меня донимать!

И она быстрым шагом удаляется.

Он тут же разворачивает листок.

«Пошел к черту! Г.Г.»

Улыбаясь, он кладет записку в карман и бежит на Прорицания.

* * *

— Почему ты никак не оставишь меня в покое? — с раздражением спрашивает Гермиона Грейнджер.

— Догадайся, Грейнджер, — он подбрасывает в руке снитч. Гермиона Грейнджер поймала его сразу после тренировки и затащила в пустой коридор. — Потому что сам я не до конца понимаю, что делаю.

— Хорошо, давай распишем по пунктам, — она загибает пальцы. — Ты перестал обзывать меня — раз. Ты следишь за мной, как орнитолог за птицами — два. Ты писал мне записки вроде: «Снежное утро отлично подходит для прогулки, но не с тобой,» — три. Ты присылаешь мне то новое перо, то чернила, то еще какую-нибудь мелочь, хотя мы не друзья — четыре. Какой вывод напрашивается?

— Я пытаюсь стать добрее? — пафосно предполагает он, и Гермиона Грейнджер фыркает.

— Ты в меня втюрился! А я в тебя нет, так что прекращай этот цирк-шапито. Немедленно.

И она, как обычно, уходит первой.

— Втюрился! Скажет тоже! — бурчит он себе под нос. — А еще умная!

* * *

Она изменилась за лето, но не до неузнаваемости: стала выше, четче обозначилась фигура, и, кажется, она немного укоротила волосы. Он разглядывает ее, стоящую на перроне, пока Пэнси не тянет его к карете.

Он гаркает:

— Подожди! — и вытаскивает из кармана случайно забытую там коробку из-под шоколадной лягушки. Смотрит на вкладыш — Селестина Уорлок. Усмехается — подходит.

Они с Пэнси специально проходят мимо Грейнджер. Пока Пэнси корчит гримасы, он ловко кладет вкладыш Грейнджер на чемодан так, что никто этого не замечает.

* * *

— Что это было?

Она снова ловит его по дороге на Прорицания, но в этот раз он торопится: Трелони должна дать практическую, которая будет репетицией СОВ.

— Что «это»?

Гермиона Грейнджер преграждает ему путь.

— Ты знаешь. Карточка от шоколадной лягушки.

— Грейнджер, я тороплюсь, — он отодвигает ее в сторону, но она хватается за его рукав.

— Прекрати мне досаждать! — едва не плачет она.

— Кто из нас еще кому досаждает, — он пытается уйти, но она снова дергает его за руку. — Грейнджер, я опаздываю.

Не рассчитав, он прикладывает слишком много усилий, чтобы высвободить руку — Гермиона Грейнджер удерживается на ногах, но роняет школьную сумку. Содержимое вываливается на пол, и еиу на глаза попадается знакомый лист пергамента.

Быстрее, чем Грейнджер успевает среагировать, он наклоняется и поднимает свою собственную записку.

«Ты очень даже ничего — когда молчишь».

Этой записке почти полгода.

— Ты их хранишь? — в замешательстве спрашивает он, а Гермиона Грейнджер опускает глаза.

— Не твое дело! — она пытается вырвать у него из рук записку, но безуспешно.

— Мое! Это же я ее писал! А вот зачем ты ее хранишь? Втюрилась, да?

— Сам ты…втюрился! — Гермиона Грейнджер бросает попытки забрать записку назад. Она опускается на колени, собирает вещи назад в сумку и резко поднимается. Кудряшки, собранные в хвост, подскакивают и бьются о плечи. — Можешь оставить себе. Я все равно собиралась выкинуть, — гордо вскидывает голову. — Просто прекрати все это.

Он кричит ей вслед, словно хочет досадить:

— Не прекращу, слышишь?! Не прекращу! — и уже совсем тихо бурчит себе под нос: — Я так просто не сдамся.

* * *

Он лежит без сна на кровати под изумрудным пологом и тут же подскакивает, как только сова начинает стучать клювом в стекло.

Птица недовольно пищит, требуя лакомство, и Блейз мычит во сне, выражая свое неодобрение столь поздней почте. Но ему плевать — он отвязывает от лапки кусочек пергамента и разворачивает его.

«Может, и втюрилась. Не твое дело. Г.Г.»

Он улыбается, как дурачок, и нежно гладит пергамент большим пальцем. Сова снова пищит и пытается цапнуть его за руку, но он отмахивается от нее. Если не улетает, значит, ждет ответ.

Он быстро переворачивает листок, бросается к столу, хватает карандаш. Быстро выводит: «Скажи мне это лично. Вечером, в семь во дворике у восточного крыла».

Сова улетает, а он ложится спать с блаженной улыбкой на лице.

* * *

Он ждет ее не меньше получаса и уже подумывает уйти, как вдруг видит каштановую макушку, показавшуюся из-за колонны.

— Добрый вечер, Малфой, — с каменным выражением лица произносит Гермиона Грейнджер.

— Здравствуй, Грейнджер. Ну так что, втюрилась или нет?