Имя мне - павший

Глава 4

Не отрекаются любя.

Ведь жизнь кончается не завтра.

Я перестану ждать тебя,

а ты придешь совсем внезапно.

Вероника Тушнова

Пришлось довести список до конца, иначе Тюринн его по стенке размажет. Последний мертвец умер на закате, и теперь Драко, свободный до 00:00 по местному времени, смотрел на солнце, опускавшееся в озеро.

Как он мог так спокойно все это воспринимать? Всех этих людей, ежедневно отправляющихся за черту: молодых и старых, достойных и нет.

Он понял, почему помог Констанс Гор — она напомнила ему маму. Его маму, которую родной сын заботил больше, чем что-либо иное, даже собственная жизнь.

Вот почему жнецы перерождаются без памяти. Слишком велико сострадание к подобным, чтобы спокойно выполнять такую работу.

И как бы в качестве компенсации им дана способность стирать память — чтобы люди, случайно коснувшиеся иного мира, не сходили с ума. Чтобы лишать того, чего лишен сам. Такая справедливость.

Драко задумался: что с его мамой и папой? Прошло шесть лет. Надо будет спросить у Гермионы.

Его как током прошибло. Ничего он у Гермионы не спросит: она его не помнит. Назвала однажды «Драко» — в запале, сама не заметила, случайно. Но говорила с ним, как с чужим человеком — значит, не помнит.

Драко перебирал варианты: почему Гермиона Грейнджер его забыла — но единственное, что в голову приходило — Обливиэйт.

Он бы так и сидел у берега в одиночестве, если бы вдруг не появилась Фхина с пожилым мужчиной в деловом костюме. Спокойно приняв свою участь, старик погрузился в озеро.

Фхина тут же обернулась к Драко.

— Прохлаждаешься?

— Отдыхаю, — просто ответил он. В голове щелкнуло — Фхина забирала еще королеву Викторию. Если кто и знает, то только она. — Ты сейчас занята?

— Нет, это последний на сегодня.

Драко похлопал рукой по траве рядом с собой.

— Может, посидишь со мной?

Приподняв длинные юбки, Фхина опустилась рядом с ним и усмехнулась:

— Что, Дрого, скучно?

— Еще как.

Замолчали.

— Фхина, ты когда-нибудь стирала память?

— Сотни раз, — отмахнулась она. — Однажды даже премьер-министру. Да, еще до Первой Мировой это было.

Драко задумался.

— А не приходилось ли тебе… восстанавливать то, что стерла?

Закатив глаза, Фхина неодобрительно цокнула языком:

— Ох уж эти мальчишки! Совсем зеленые, а туда же — память стирать! — она посмотрела на него своими внимательными глазами. — Ну, и зачем тебе возвращать чьи-то воспоминания? Лишнее стер? Так это не страшно. Люди это называют амнезией и спокойно с этим живут.

— Фхина, ответь, пожалуйста, на вопрос, — нахмурился Драко. — И не нужно лишних рассуждений.

— Хм, какой нетерпеливый, — она покачала головой. — Помню, как-то пришлось возвращать память Черчиллю — этот умник ударился головой и забыл, что объявил Холодную войну.

— То есть не ты стерла его воспоминания? — удивился Драко.

— Нет, конечно. Жнец — это не просто «пришел, увидел, забрал на тот свет». Многие из нас по Его указу вмешиваются в историю и судьбы людей. У нас до сих пор байки травят про недотепу, который перепутал время и не пришел за душой вовремя. В итоге мальчик не утонул, а через сорок пять лет из-за него началась Вторая Мировая.(2)

— Так что там про Черчилля?

Фхина разгладила на коленях черную юбку.

— О, этот мужчина совершенно не умел целоваться!

Драко не удержался и издал короткий смешок.

— Целоваться? Фхина, ну ты скажешь!

Но она выглядела абсолютно серьезной.

— Зря смеешься. Это самый простой способ вернуть память, хоть и не самый приятный. Никогда не забуду, как этот псевдоджентельмен лапал меня своими потными ручищами… бр-р-р. Ну, вопрос исчерпан?

— Вполне, — и Драко, вскочив на ноги, шутливо поклонился и исчез.

* * *

Благоухание цветущих рододендронов заставило Гермиону довольно зажмуриться. Как хорошо! Все в розовых-фиолетовых цветах, зелени, поют птицы.

Она вдохнула полной грудью, взглянула на наручные часы. Завтра, ровно через пятнадцать часов возвращается Рон. От этой мысли потеплело на душе.

Она поудобней перехватила сумку — ту, что пришла на замену бисерной — и зашагала по дорожке под цветущими рододендронами.

Что Гермионе определенно нравилось в ее доме, так это расположение. В магловском квартале, но недалеко от Министерства, рядом — сад. Иногда она любила пройтись, вместо того, чтобы сразу трансгрессировать в нужное место — сегодня был как раз такой день. Светило солнце, на небе — ни облачка!

Она особо не обращала внимания на идущих ей навстречу людей — как никак утро, многие спешат на работу. Но вдруг заметила мужчину в черном плаще и со старомодной шляпой в руке.

Он так смотрел на нее… Гермиона поежилась и прибавила шаг, чтобы поскорее миновать странного прохожего. Ей вдруг показалось, что она уже где-то его видела. Но когда они оказались напротив друг друга, Гермиону вскрикнула: ее схватили за руку.

Она обернулась. Человек в черном цепко держал ее за запястье.

— Отпустите меня, — возмутилась Гермиона. Но человек не ответил и не ослабил хватку. Вместо этого он рванул ее на себя и, обхватив второй рукой за талию, прижался губами к ее губам.

Она вырывалась — честно. Несколько секунд она пыталась отдавить ему ногу или ударить в пах, или дотянуться до палочки в сумке. А потом…

Она смотрит на пол с потемневшими красными пятнами.

— Как это было? — не оглядываясь, спрашивает у стоящего за ее спиной тюремщика. Сглатывает.

— Сами не поняли. Он кричал сначала, стучал по решетке. Ну, мы пригрозили, что если будет буянить, то… Ну, вы поняли, мисс. Потом Роб пошел проверять заключенных, через полчаса где-то. А он лежит и не откликается. Зашли, и тут вот… Ну, вы поняли.

— Да, — она вдруг замечает белые следы рядом с кровавыми пятнами. Присаживается, стараясь разобрать слова, выцарапанные на камне. Видно только несколько строчек, и то приходится догадываться, где какая буква:

«Любил меня — верю — лучший в мире любил человек».

Она резко поднимается, говорит тюремщику:

— Идемте, сэр. Все.

* * *

— Где хоронят узников Азкабана, Кингсли?

Временно исполняющий обязанности Министра Кингсли Бруствер отрывается от бумаг, с недоумением смотрит на нее.

— На острове Носс. А что такое?

— Можно ли… можно ли, чтобы одного узника похоронили в другом месте?

— Конечно. Обычно тела выдаются близким покойного, и они сами решают, где будет могила.

— У него нет близких.

— Ты о ком?

Она молчит, долго собираясь с духом. Так горько шутит Судьба: он так боялся смерти, а в итоге сам ее пожелал.

— О Драко Малфое. Он умер в Азкабане.

Кингсли продолжает деловито перебирать бумаги и как бы про между прочим произносит:

— Соболезную. Так каковы будут пожелания насчет похорон?

Ей становится не по себе от простоты вопроса. Хочется кричать, рыдать, задыхаться от отчаяния, а ее спрашивают о похоронах. Хотя, она же сама завела эту тему.

— Кингсли, может ли Министерство взять на себя ответственность и упокоить Драко Малфоя не на острове, а в Лондоне, на Хайгейте?

— Конечно, мы выдадим тебе тело и…

— Ты не понял, Кингсли, — не дает ему договорить она. — Ни его родители, ни мои друзья не поймут, если похоронами стану заниматься я. Можно ли, чтобы это сделало Министерство?

Кажется, молчание настолько густое, что знаменитый британский гороховый суп и в подметки не годится.

Наконец, Кингсли говорит:

— Да. Да, Министерство все уладит.

— Спасибо, большое спасибо.

И она уходит из кабинета Временно исполняющего обязанности Министра Кингсли Бруствера.

* * *

В саду Норы она наконец может вдохнуть полной грудью. Сейчас, когда горе вошло в дом Уизли, его обитатели ищут любой повод для радости — отношения Рона с Гермионой для них так же желаемы и долгожданны, как рождественские подарки.

Никогда она не думала, что ей так тяжко будет в Норе, среди друзей. Но сейчас ее буквально толкали в объятья к Рону, он, кажется, даже в нее влюблен. А ей и стыдно, и тошно.

Прошел всего месяц, ровно месяц, а тоска никак не проходит.

Она садится под яблоню, гладит траву руками. Из кустов выглядывает садовый гном и с хихиканьем прячется опять.

Шестнадцатое июня. Сегодня шестнадцатое июня. Она поднимается, идет к задней калитке, ведущей на вересковые холмы. Та заперта простеньким заклинанием, но разве это препятствие для лучшей волшебницы своего поколения?

Она бежит на вершину холма, туда, где заканчивается антитрансгрессионный купол, не заботясь, что ее скоро хватятся. Спотыкается, пытается восстановить дыхание. Ну вот, она на месте. Хлоп!

Через мгновение она уже стоит посреди старинного кладбища. Бежит по дорожке, словно может опаздать. Она была здесь всего однажды, но дорогу запомнила на всю жизнь. Вот уже вдали показался плачущий ангел.

То самое надгробие.

Драко Арманд Малфой

05.06.1980 — 16.05.1998

Над Ним в молитве капеллан

Колен не преклонил;

Не стоит мессы и креста

Покой таких могил,

Хоть ради грешников Христос

На землю приходил.

Самая глупая эпитафия, которую только могли подобрать министерские чиновники. Как укор, как вечное напоминание мертвецу. И ведь заморочились, нашли, что лучше подходит к случаю!

Она берет в руку горсть земли, размазывает по буквам. Теперь только имя и даты.

Тишь такая, что и плакать неудобно — нарушать покой мертвецов.

— Я и не думала, что твое второе имя Арманд, — зачем-то произносит она. — Мне нравится.

Никак не пойму, зачем ты… зачем ты все это сделал. Почему не дал нам шанса помириться?

Он был прав. Не в том, что перерезал вены, а в том, что не оставил им шанса. Так и должно быть.

Все, что было, бурьяном поросло. Только чувства остались.

Она не плачет, потому что уже не может. За месяц все глаза выплакала. Только наконец говорит то, что так и не решилась сказать в те счастливые дни:

— Драко, я… я тебя люблю.

И ложится на могильный камень, как прежде ложилась ему на грудь.

* * *

В тот вечер она пьет: много и без остановки. Так что дверь пришедшему по первому зову Гарри открывает долго и неуверенно.

— Ты пришел! — она тут же на нем повисает и не отпускает до тех пор, пока он не усаживает ее в кресло в гостиной. Она снова тянется к стакану, но Гарри отодвигает его подальше и незаметно прячет полупустую бутылку.

— Гермиона, столько лет знакомы, а я впервые вижу тебя такой пьяной, — смеется Гарри, когда она, наклонившись поправить носок на ноге, бьется головой о журнальный столик.

Она внимательно на него смотрит, пытаясь собрать мысли воедино, а потом медленно, запинаясь, говорит:

— Рон признался мне в любви, — и все-таки дотягивается до стакана.