Имя мне - павший

Глава 1

Предчувствие любви страшнее

Самой любви. Любовь — как бой,

Глаз на глаз ты сошелся с нею.

Ждать нечего, она с тобой.

Константин Симонов

С новым списком Дрого ожидал кары, но Тюринн, вручая исписанный лист, не сказал ничего. Для Дрого это стало неожиданностью: он уже сегодня готовился принять наказание. Но спросить, с чего такое милосердие, не решился.

— Мне сказали, Граннус из Ливерпуля все вспомнил, — аккуратно сказал он.

— Слухи разносятся слишком быстро, — Тюринн недовольно одернул рукава пальто. — Но да, Граннус вспомнил, и лучше бы он этого не делал.

— Что с ним теперь будет?

Резко сжав кулак, Тюринн показал его Дрого и расслабил руку. Из ладони посыпался песок.

— Пыль. В этом мире ему делать больше нечего, а второго шанса он еще не заслужил.

Внутри у Дрого потяжелело. Так вот оно, наказание за неповиновение: пустота. Душа не родится заново, когда настанет ее час: она просто растворится, как капля соленой воды в огромном пресном озере.

— Сегодня тебе снова везет, — Тюринн протянул ему список. — Пять фамилий. И чем ты вообще занимаешься? У тебя же куча свободного времени!

— Парочка невинных хобби, — сдержанно ответил Дрого, думая, чем займется после того как зачеркнет в списке последнее имя.

* * *

В пятнадцать ноль-ноль, когда все утренние мертвецы уже отправились на тот свет, а до последнего часа вечерних еще оставалось время, Дрого подошел к уютному домику на окраине Лондона. Темно-бордовый кирпич, черная черепица, увитая плющом — дому явно не меньше десяти лет. Дрого прошел по выложенной плоскими камнями дорожке прямо к двери и потянулся к ручке. У него не было ключа, но разве он нужен смерти? Дрого спокойно прошел сквозь дверь.

Узкий коридорчик, на вешалке всего по паре: женская и мужская шляпа, женское и мужское пальто. Под вешалкой — женские и мужские туфли. Не иначе он попал в любовное гнездышко.

Не беспокоясь, что грязь с ботинок может оставить следы на ковре, Дрого прошел дальше по коридору и оказался в гостиной. Ничего интересного.

Дальше кухня, потом уборная, лестница на второй этаж. Первая же дверь — спальня. Широкая кровать, летящие шторы, молочного цвета пуф в паре с туалетным столиком, шкаф. Ничего интересного.

Следующая дверь заперта, Дрого просачился внутрь — пусто, даже обоев нет. Дальше — что-то среднее между библиотекой и кабинетом.

В этой комнате светло, хотя все стены, кроме той, где окно, заставлены высокими книжными стеллажами, как в публичной библиотеке. Окруженный ими, в центре — письменный стол и кресло.

Дрого осмотрел полки: кое-где, помимо книг, стояли разнообразные статуэтки и — даже подумать страшно — человеческая челюсть, на вид вполне настоящая. Правда, когда Дрого все же коснулся ее, стало понятно, что это не более чем умелый муляж, но неприятное впечатление, произведенное домом, все равно не сгладилось.

— Такое ощущение, что здесь лет сто уже никто не живет, — сказал Дрого, ни к кому не обращаясь. Привычка говорить с самим собой — давнишняя, и избавиться от нее ой как нелегко.

Среди книг выделялась одна, правда, чем — сказать было нельзя. Дрого ухватился за корешок и потянул на себя, приложив немало усилий: книги стояли так плотно, что нужную зажало со всех сторон.

Наконец книга оказалась у него в руках. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это вовсе не книга, а альбом с фотографиями. Странными фотографиями. Люди на них двигались.

На одной из самых первых фотографий он увидел Гермиону Грейнджер. Наверное, прошло много лет, но она несильно изменилась и осталась узнаваемой. Рядом с ней то и дело появлялись двое мальчишек: в очках и до безобразия рыжий. Отчего-то оба сразу пришлись Дрого не по душе.

По мере того как он перелистывал страницы, они взрослели, и в конце его ждал разворот, на котором куча подростков лет пятнадцати-шестнадцати стояла на фоне средневекового замка. Кто-то приветливо махал в камеру, кто-то сохранял спокойное выражение на лице. Все они были в странных черных халатах с цветным подкладом: красным, синим, желтым, зеленым. Внизу стояла подпись: «Хогвартс. 1996 год».

Дрого с безразличной жадностью вглядывался в лица, а потом вдруг, одним движением оторвав приклеенную к странице фотографию и едва ее не испортив, торопливо зашагал в коридор. Там было темно, но Дрого только смотрел на давно перегоревшую лампочку, и свет, полившийся от нее, постепенно нарастал.

Зеркало, как и все в этом доме, пришедшем в запустение, давно не видело людей, и сквозь слой пыли даже силуэт был не различим. Дрого провел краем плаща по стеклу — оно тут же отразило его встревоженное лицо. Поднял перед собой фотографию, чтобы можно было попеременно глядеть то на нее, то в зеркало.

Из правого угла фотографии на него недовольно зыркали его собственные глаза. Здесь ему не больше пятнадцати, и он тоже в черном балахоне с зеленым подкладом.

— Хогвартс, — как лихорадочный, произнес Дрого, надеясь и в то же время страшась, что в голове что-нибудь всплывет. Повторил: — Хогвартс.

Ничего. Просто набор звуков.

Дрого снова стал разглядывать лица, все сплошь незнакомые, кроме одного. С фотографии на него, хохоча, глядела Гермиона Грейнджер, махала ему рукой и вообще вела себя приветливей его собственного изображения.

Все это похоже на школу, но в какой школе надо учиться, чтобы так одеваться?

Одно было ясно: вот откуда он знает Гермиону Грейнджер. Вместе учились, значит.

Дрого все же не стал класть фотографию назад в альбом, а небрежно согнул пополам и убрал в карман плаща. У него еще есть время подумать.

* * *

Вечером пришло письмо от Рона, но Гермиона отложила его в сторону — не в том настроении, чтобы читать, как проходят переговоры с испанцами. Развалившись в кресле, она все глядела прямо перед собой, молчала, будто не было на свете слов, способных выразить все ее смятение, весь сумбур, рождавшийся в голове.

Начнем по пунктам.

Пункт Эй. Сорвалась встреча с мистером Макензи, так что денег фонду ждать не приходится.

Пункт Би. Ее едва не убили.

Пункт Си. Каким-то образом она выжила.

Пункт Ди. На самом деле, «каким-то образом» значит, что ее спас человек-невидимка.

Пункт И. Она знала этого человека-невидимку.

Пункт Эф. При этом она не могла вспомнить, кто он.

Она невзначай повернула голову, и разом замерла: у окна зависла черная птица. Она глядела на Гермиону агатовым глазом-бусиной совсем по-человечески, так, что даже не по себе стало.

Не отрывая от птицы взгляда, Гермиона поднялась и медленно подошла к окну. Птица тут же упорхнула, но внизу, под окнами, Гермиона заметила его. Его — того самого человека. Он, задрав голову, сосредоточился на доме, будто пытался разглядеть что-то в окнах. Или кого-то.

На секунду Гермионе показалось, что он поймал ее взгляд: лицо его ничего не выражало, но будто дрогнуло.

Человек тут же зашагал по направлению от дома. На голове у него была старомодная шляпа.

* * *

Список в этот день казался неоправданно длинным — взбрело же этой куче белгравцев умереть именно сегодня! — и Дрого с трудом дождался момента, когда можно было сесть на траву перед озером и просто подумать.

Пока он был один, в голову взбрело еще раз взглянуть на ту фотографию. Она изрядно помялась, и многих человечков это определенно возмутило: они размахивали руками, грозили кулаками и просто всяческими доступными им способами выражали свое недовольство. Его маленькая копия хмурилась и о чем-то переговаривалась со стоящим рядом подростком, явно никогда не знавшем недостатка в еде, а уж тем более не голодавшим — такой он был упитанный.

Дрого было плевать, что чувствуют эти люди на фото. Гораздо важнее было решить, что делать с этим фото дальше.

Когда звезды засияли, к озеру вернулся Артмаэль. Как обычно, он был молчалив и не спешил рассказывать, как прошел день.

Они сидели рядом, как делали это вчера, позавчера, позапозавчера, неделю, месяц, год назад. Если что-то в мире и меняется (а уж кому, как не им знать — все повторяется), то точно не эта ежедневная встреча. Говорили они редко, но у Дрого просто колоколом звенела голова, и он хотел хоть на мгновение это заглушить.

— Ты помнишь что-нибудь из той жизни?

Разглядывающий озерную гладь Артмаэль с недоумением взглянул на него и покачал головой. Похоже, его недельный лимит разговорчивости исчерпался за два предыдущих дня.

— Брось, что-то же ты должен помнить!

Снова нет.

С Артмаэлем так бывает — ощущение, что в прошлой жизни он был рыбой. Хоть бы слово сказал.

— А ты помнишь что-нибудь? — медленно, будто впервые поняв, что может ворочать языком и так выговаривать слова, произнес Артмаэль. Будто мысли прочитал.

Комната с каменными стенами и таким же полом. Через зарешеченное окно пробивается алый солнечный свет. В руках — кусок камня, острым концом которого он выцарапывает слова. «Волны бьются об острые камни».

У Дрого задрожали губы.

— Помню, — осторожно, будто надеясь, что воспоминания сейчас продолжаться, сказал он, — но смутно. Помню фразу. «Волны бьются об острые камни».

— Волны?

— Да.

— Причем тут волны?

— Не знаю.

И Дрого потянул руку к Андромеде — хватит ей прохлаждаться там, на небе. Время для привычных забав.

* * *

К счастью, мистер Макензи не стал раздувать из мухи слона, обижаясь на Гермиону за безответственность. Они связались и договорились о новой встрече — Гермиона снова отправилась в Белгравию.

В этот раз добралась она без каких-либо приключений: трансгресировала, спокойно прошла к дому, где ее уже ждали.

Мистер Макензи пригласил ее разместиться в его кабинете. Он в своем старомодном клетчатом костюме, с поседевшей бородой и кустистыми бровями напоминал ей главу горного клана.

Они устроились в уютных креслах, горничная — мистер Макензи придерживался старомодных взглядов, полученных в своем магловском детстве, и к эльфам-домовикам так и не привык, — принесла им чаю и бесшумно удалилась, как и подобает хорошей прислуге.

— Мисс Грейнджер, — мистер Макензи отпил из чашки и шумно выдохнул воздух, — я затрудняюсь сказать, почему, несмотря на предыдущую нашу встречу, которая не состоялась, пригласил вас снова. Возможно, мне, одинокому старику, скучно, а возможно, просто интересно, что вы хотите предложить. Так что я вас слушаю.

Впервые Гермиона осознала, насколько нервничает. Стоит допустить хоть одну оплошность, и все ее чаяния не оправдаются. Уж она знает, каковы эти пожилые джентльмены, как пренебрежительно они относятся к волшебницам вроде нее, энтузиасткам и активисткам.

— Мое предложение, — она пролистала захваченную с собой папку и передала несколько листков мистеру Макензи, — это внесение изменений в положение домовых эльфов. Конечно, об отмене их рабского положения говорить не приходится, но мы можем улучшить его. Мы предлагаем запретить телесные наказания для домовых эльфов.

Мистер Макензи сверкнул глазами, будто заинтересовавшись, и лукаво улыбнулся.

— Подробнее, будьте добры.