Имя мне - павший

— Нехорошо врать детям, — Дрого покачал головой.

— Я не вру, — безразлично ответила женщина и пожала плечами. — Через какие-то двадцать-тридцать лет его мама умрет. Что значат двадцать лет для мертвого? Пшик.

— А своему ребенку ты бы сказала такое?

Женщина поджала губы.

— Откуда я знаю? У меня же нет детей.

— Точно.

Дрого поднял с земли камешек — овальной формы, гладкий настолько, что ни одной трещинки или шероховатости — и, размахнувшись, запустил в воду.

— Ты никак не повзрослеешь, — женщина покачала головой.

— Брось, Фхина, — он подняла еще один камень и снова кинул в озеро. — Если я повзрослею, кому ты будешь читать нотации?

— Я…

— Да-да, мы знаем, — не дал ей и слова вставить Дрого, — ты забирала на тот свет саму королеву Викторию, а я просто мальчишка, которому следует держать язык за зубами.

Фхина фыркнула и демонстративно посмотрела на изящные дамские часы на своей руке. Она, в отличие от остальных жниц, демонстративно одевалась по моде девятнадцатого века и не признавала женские брюки, только для часов делая исключение — по необходимости. Рядом с ней Дрого, нарядом сошедший бы за современника Великого Гэтсби, казался до неприличия модерновым.

— Мне пора, — сказала она, поправляя старомодную шляпку, украшенную букетиком засушенных цветов. — Увидимся позже, Дрого.

И она исчезла.

Дрого постоял с минуту, глядя в пустоту, где только что была Фхина, а потом тоже вытащил часы и взглянул на циферблат. Ему тоже следовало идти.

Напоследок он взглянул на озеро и вдруг подумал, а откуда они знают, что и им нельзя уйти через эту воду? Кто-то пытался? Или Он вкладывает им это знание в головы, прежде чем забрать оттуда все остальное? Странный вопрос, на который не найти ответа.

Он запахнулся в плащ и, еще разок, для верности взглянув на часы, исчез.

* * *

Доктор Алье отер рукавом вспотевший лоб, достал из кармана сигарету и закурил. Плевать, что на улице еще холодно, а он выскочил из госпиталя в одном халате. Плевать.

С наслаждением вдохнув табачный дым, он, кажется, немного пришел в себя. Третья операция за ночь — чтобы он еще хоть раз поменялся сменами! Но тут выбора не было: либо он работает сегодня, либо во вторник не попадает к дочери на концерт. Лора расстроиться, если его не будет в зрительном зале.

От недосыпа глаза слипались, и только кофе да сигареты позволяли оставаться в сознании. Доктор Алье докурил, бросил на землю окурок и раздавил его носком ботинка. До конца смены оставалось еще четыре часа.

— Доктор! — из здания, запыхавшись, вылетела медсестра. — Привезли!

Доктор Алье, не разбираясь, побежал вверх по лестнице в сторону операционных. Будешь тут разбираться, когда в их госпиталь привозят только особых пациентов, людей с тугими кошельками и страстью к подпискам о неразглашении. Медсестра семенила рядом, рассказывая подробности будущей операции: что разорвалось, что сломалось, сколько крови.

В такие минуты доктор Алье не чувствовал времени, хотя понимал — надо чувствовать. Если лишний раз замедлиться хотя бы на секунду или, наоборот, поспешить там, где это не нужно, человек лишится жизни. Человек лишится жизни, а он, доктор Алье, лишится лицензии и свободы.

Операция, кажется, продлилась час, не меньше. Пошатываясь и на ходу стягивая грязные перчатки и маску, доктор Алье привалился к стене у лестницы, нащупал в кармане еще одну сигарету. За смену выкуривает целую пачку. Да, вредно, но иначе не справляется, не выдерживает.

Спуститься сейчас вниз, опять выйти на улицу. Глаза слипались, и доктор Алье, держась рукой за перила, стал спускаться.

Всего-то один лестничный пролет, но ноги вдруг подогнулись, и доктор Алье, напрасно пытавшийся ухватиться за перила, полетел вниз по ступеням.

Лежа на холодном сером кафеле, он видел, как над ним склонился мужчина в черном.

— Карл Алье, родился шестого августа 1962 года, — спокойно, как диктор, объявляющий по радио погоду, заговорил он. — Умер шестнадцатого мая 2004 года в два часа пятьдесят одну минуту по местному времени. Причина смерти: несчастный случай. Вставайте, доктор Алье.

Почувствовав в уставшем теле остатки сил, доктор Алье подчинился, тем более что мужчина подал ему руку и помог встать. На кафеле осталось лежать его безжизненное тело — доктор Алье только взглянул на него и, как истинный профессионал, сразу выдал:

— Мгновенная смерть. Удар о левый висок.

— Браво, доктор, — сдержанно похвалил мужчина. — А теперь идемте. Пора.

* * *

В этот раз Дрого встретился с Улой — она привела к озеру бродягу, скончавшегося — подумать только, ведь двадцать первый век на дворе! — от аппендицита. На мгновение воды озера помутнели от той грязи, что принес с собой новый мертвец, но вскоре снова стали бездонно-прозрачными. Там все одинаково чисты.

— Так что, не хочешь поменяться? — визгливо спросила Ула, явно доведенная до ручки неприглядными смертями.

Как новичку, ей достался Ист-Энд, район, где лондонцы говорили на кокни — не сразу поймешь, что это жаргон, а не другое наречье. Докеры, их жены, их дети — по словам Фхины, когда-то работающей с Ист-Эндом, хуже места во всем Лондоне не было. С годами, конечно, ситуация улучшилась, но не так, чтобы об Ист-Энде перестали отзываться как о злачном месте.

Непонятно за что, но Дрого, еще недавно бывшему таким же новичком, досталась Белгравия, где пятьдесят фунтов — все равно что фантик от конфеты. Уж этих никогда не ожидает смерть от аппендицита или обморожения — такие госпитали, как тот, в котором работал доктор Алье, на страже здоровья белгравских толстосумов.

— Не горю желанием, — спокойно, в противовес запальчивой Уле, ответил Дрого. Его вообще мало что волновало, и даже на смерть, новичкам встававшую костью поперек горла, которую еще и проглотить надо, он смотрел с безразличием. Если он сам умер, почему другие не могут? И дело тут не в справедливости. Таково течение времени, закон жизни.

— Козел, — коротко обронила Ула, передергивая плечами.

Дрого посмотрел на нее в упор:

— Мы и так великие грешники, — и, уже отвернувшись, закончил: — так что не добавляй сюда еще и зависть.

И снова исчез.

* * *

Джонатан Хофф только что вернулся из клуба. Отец убежден, или, по-крайней мере, делает вид, что убежден, будто это элитный бильярдный, а не ночной клуб, где раздобыть косяк — проще простого, а проституция вполне легальна.

Такси свернуло к нужной улице, и Джонатан, счастливо пьяный, решил пройтись пешком.

— Эй! — он подался вперед и грубо тряхнул водителя-араба за плечо. — Тормози!

Водитель сжал челюсти, чтобы ничего не сказать клиенту, сунувшему ему в руку купюру в сто фунтов и по-барски бросившему: «Сдачи не надо», и высадил его перед пешеходным переходом.

Пошатываясь, Джонатан выбрался из машины и замер, стоя на краю тротуара. Достал из кармана чудесным образом уцелевшую сигарету. Затянулся и с блаженной улыбкой выдохнул дым. Перенес вес с одной ноги на другую, собираясь уже перейти дорогу и пойти домой. Но не успел.

По трассе неслась машина: такую могли позволить себе только белгравские толстосумы, а так беспечно с ней обращаться — только их золотушные дети. Из люка в крыше авто высунулась сначала рука, сжимающая бутылку шампанского, потом голова, пьющая прямо из горла другой бутылки, а потом и туловище. Кто-то попытался втянуть тело обратно в машину, но оно размахнулось и швырнуло одну из бутылок Джонатану прямо под ноги. Джонатан оступился и шагнул на проезжую часть…

Машина пролетела насквозь: Джонатан видел, как она проехала еще несколько метров и остановилась. Странно, он даже не почувствовал потоков воздуха, а ведь авто развило бешеную скорость и прошло совсем близко.

На всякий случай он осмотрел себя на наличие ран. Прекрасно, все в порядке! Поднял голову и прямо перед собой увидел парня в старомодной черном плаще и шляпе в стиле тех, что носил дедушка Хофф. Парень глядел на Джонатана в упор, как стрелки глядят на мишень перед тем как выстрелить. На его плече сидел черный ворон. Джонатану стало дурно, и он даже подумал, что его сейчас стошнит, но ничего.

— Джонатан Хофф, — не спросил, а уверенно назвал его парень, — родился двадцать четвертого декабря 1985 года. Умер шестнадцатого мая 2004 года в четыре часа одну минуту. Причина смерти: автомобильная авария.

Сначала ему показалось, что этот странный парень шутит. Да, у него просто нет чувства юмора, и он вот так неудачно решил над ним подшутить.

— Эй ты! — Джонатан замахнулся. — Думай, что говоришь! — и выплюнул: — Придурок!

Его руку, не успевшую нанести удар, перехватили. Странный парень покачал головой.

— Вот это ты зря. Не поймешь, что умер, останешься тут на долгие-долгие годы, — он оглянулся: — Этому перекрестку явно не хватает призрака.

И отпустил руку Джонатана.

Джонатан обиженно потер место, где странный парень сжимал руку особенно сильно, и думал, как бы ему все-таки нанести удар. Показалось, что голова раскалывается от похмелья, но Джонатан вдруг понял, что совершенно трезв.

— Смотри, — странный парень указал куда-то в сторону, и Джонатан проследил за его взглядом. Понял, все понял.

На тротуаре лежало искалеченное тело, а под ним растекалась кровь, пахнущая железом. Джонатан знал, что это он сам.

Визгнули колеса: пьяная компания скрылась за поворотом.

Джонатан рванулся вперед, зная, что не догонит, но все же пытаясь.

— Стой, — веско, будто камень упал, сказал парень.

Тут Джонатан вспылил.

— Придурок! — взвизгнул он, махая руками, но остановился. — Они же уедут.

— Пусть едут.

— Что?!

Матадор и то видит быка не таким разъяренным, каким сейчас был Джонатан. От злости он мог только беззвучно раскрывать рот, не в силах подобрать слова, и махал руками.

— Да ты…! Ты!

Парень скривился.

— У них своя дата, у тебя своя. И твоя — сегодня, прямо сейчас. Пора.

Взяв Джонатана за рукав, парень потянул его в сторону. Оба исчезли.

* * *

В этот раз он встретился с Артмаэлем, темноволосым мальчишкой лет пятнадцати с ирландским акцентом. Он, в отличие от Улы, в жнецы попал целых десять лет назад, и уже перешел из разряда новичков к старожилам.

Если остальные жрецы не задерживались у «того света», стараясь свободное от работы время тратить на прогулки по городам или на то, что заблагорассудится, то Артмаэль любил сидеть на берегу озера и бросать в него камни или плести венки из цветов, а потом опускать в воду. Вот уж кому забвение позволило наслаждаться новой недожизнью.

Обыкновенно он был молчалив, и Дрого даже иногда забывал, как звучит его голос, но иногда его прорывало, как сейчас.

— Как девчонка, черт возьми, — сказал Артмаэль, потирая ушибленное плечо.

Дрого коснулся левой щеки — свежие царапины мгновенно затянулись — и поморщился. Сволочь, до крови расцарапал.

— Бешеные белгравцы, — пробурчал он, всматриваясь в озерную гладь. С такого как Хофф станется и со дна подняться. Ну что за люди! Даже умереть нормально не может: царапается, кусается, плачет. Пришлось с Артмаэлем «притопить» строптивого мертвеца.

— Слышал, Ула предлагает тебе поменяться, — как бы про между прочим поинтересовался Артмаэль. — Что скажешь?