Бронзовая Жница

«Изумрудный Хранитель потрясающе благороден», — выдохнув, думал Морай. — «Он бережёт всадника пуще себя. Каскар дурак и не стоит его».

Маргот ускользнул в вираже, пронёсся над ревущей линией осады и вновь склонился к шее Скары ниже, побуждая его развить как можно большую скорость.

Морай наседал. Ускользая от неопытного Рубрала, он гнал Наали над городом, и башни мелькали под драконьими лапами, как дорожные камни.

«Кузен долгие годы избегал зубов Скары. Но это не может длиться вечно».

Скара догонял Наали и хлопал пастью. Укус, другой — он хватал зелёного за хвост и лапы, целясь ему в спину. Рубрал не помогал своему союзнику; по молодости он вообще не понимал, что они делают, поэтому Скара просто ударял его хвостом, и тот отлетал в сторону. Дырявые крылья взвизгивали на ветру. Чёрный дракон вновь и вновь, подчиняясь порывам своего доа, взмывал выше в небо, или, напротив, проносился прямо по городским крышам, чтобы неожиданным виражом сбить врага с толку.

Наали был силён, но словно скован, потерян. Подавленность Каскара из-за похищения Ланиты словно отражалась и на нём. Иногда он разгорался яростью, и тогда Скара улепётывал от него, как ласточка от сокола. Но потом будто уставал, отступая выше к горам, в Брезу, и зубы Скары постоянно схлопывались в волоске от его хвоста.

Наконец Морай подгадал момент и умудрился подсечь Наали. Скара мощно ударил противника плечом, крылья сплелись беспорядочным хлопаньем, и Морай, выпрямившись на бешеном ветру, вложил всю силу в один яркий, могучий, сокрушительный удар. Многолетний опыт не дал ему промахнуться. Даже в тянущих потоках ветра, на огромной скорости и в шаткой стойке на драконьем загривке.

Он попал точно в цель: рассёк плечо дракона и ногу Каскара.

— Н-на! — выкрикнул он торжествующе. Кровь брызнула его лицо. Это произошло так быстро, что он успел лишь услышать крик боли марпринца — и тут же их разделило потоком ветра.

Морай приподнялся выше и торжествующе взвыл. А затем обернулся, ища глазами своего соперника.

И тут его окатило огнём.

Маргот едва успел съёжиться и зажмуриться. Скара изумлённо рыкнул. Длинная пропитанная жиром грива защитила Морая от пламени. Но спустя мгновение на загривок чёрного дракона обрушились когти молодого Рубрала.

Стоило пролиться крови — тот понял, что это не игра, а угроза его товарищу Наали. Поэтому вся его выносливость и сила обратилась против потрёпанного Скары. Он напал сверху, и Скара вывернулся, спасая Морая от его зубов.

Озверелый дракон наседал. Он был быстрее, и приходилось отбиваться.

Ловким укусом Скара поймал когтистую лапу Рубрала. Но не успел сломать её: красный дракон на лету впился ему в нос, и кипящая чёрная кровь обоих оросила маргота солёным дождём.

— Скотина, — прошипел маргот и смахнул с лица жгучие капли. Боль Скары отдавалась в нём троекратно.

И превращалась в чистую злобу.

Мимо промелькнула лапа Рубрала — он ударил её мечом. Но клинок звонко отлетел от твёрдой чешуи. Подобная царапина лишь раззадорила молодого дракона. И он погнал Скару выше в горы, над реликтовыми тисовыми лесами и можжевеловыми рощами.

Битва за Таффеит позабылась. Морай впадал в панику: отмахаться от красного дракона не вышло так, как он рассчитывал. Рубрал был в бешенстве. Он раз за разом окатывал Скару огнём, заставляя того теряться — и атаковал с неожиданных сторон. Лишь многолетние шипы на лапах и спине Скары уберегали его от всей силы злобных укусов.

Поливать друг друга пламенем для драконов было больше забавой или способом дезориентации — навредить так друг другу они практически не могли. Если только между ними не было большой разницы в возрасте и размерах.

Поэтому драконьи дуэли задействовали точные когти и острые частоколы зубов. Они были способны оставлять ужасные раны; а Морай не мог позволить Скаре получить ещё больше дыр в перепонках.

Как он жалел, что сам не был драконом! Что не мог рвануться в небо и ударом когтей по морде отогнать багрового хищника!

Маргот вертелся и так, и эдак. Он ловил каждое мгновение, когда Рубрал оказывался рядом, и пытался рассечь его лапу или ткнуть ему клинком в нос. Приходилось вытягиваться всё дальше, но это не волновало Морая. Страх высоты был ему чужд.

— Лети прочь! Пошёл к чёрту! — кричал маргот, взмахивая Судьболомом то налево, то направо. — Пристал, как муха в конце лета!

«Мы же одолели Наали! Он наверняка вернётся в полевой лагерь, поняв, что его всадник очень плох. Мы, чёрт возьми, победили в небе, и тут это!»

Скара уворачивался всё медленнее. Он уже не мог кусаться в ответ и тяжело дышал. Он увиливал, как мог; но усталость неумолимо тянула его вниз, к самым кронам. На него накатывало бессилие — и удары когтей Рубрала всё чаще достигали цели.

— Скара, лети, Скара! — умолял Морай, но у того уже не было сил сучить крыльями. Он планировал над лесом, вздрагивая от тычков Рубрала.

«Молодой дракон, может, убивать не станет», — быстро соображал Морай. — «Он ещё наверняка не знает, что такие драки могут быть насмерть».

Но пронзительный свист воздуха в алых крыльях говорил обратное. Рубрал сделал очередной вираж и помчался на них тараном в бок. Его крупная крепкая туша, множество перепонок и сильные мышцы делали его жутким бойцом даже в юном возрасте. Он скалил зубы и метил Скаре в шею.

Морай подскочил и рявкнул:

— Скара! — тот успел чуть отклонить голову, и клыки красного дракона вгрызлись в гриву.

Морай остолбенело уставился на то, как поганый зверь душит его товарища. Его кровь вспыхнула жидким огнём.

— А ну иди сюда! — взревел он и прямо на лету приподнялся.

Разум покинул его, оставив лишь гнев и страх за Скару. Поэтому он, ухватившись за гриву повыше, рванулся вперёд и вонзил меч в десну Рубрала.

Тот дёрнулся с оглушительным визгом; Скара моментально вывернулся из его хватки. И круто рванулся вбок.

Это оказалось неожиданностью. Лихой манёвр сбил Морая с ног, и в спешке схваченная грива выскочила из пальцев. Маргот поскользнулся, царапнул рукой чёрную чешую — и слетел с шеи своего лётного супруга прямо в тисовый лес.

***

Эйра, будучи второй день в гостях у Изингомов, владельцев козьей фермы у Ядвинного Тракта, пыталась хоть чем-то быть полезной. Но Коди, юркая бывшая кухарка и невестка главы семейства, постоянно отстраняла её и от кухонной утвари, и от метлы.

— Ты великая жрица Схаала, — твердила Коди. Большеглазая и пышногрудая, жена мёртвого мужа, она носила не траур, а обычный крузелер замужней женщины — чепец со множеством мелких складок.

После службы на кухне «Такелажника» Коди не боялась любой работы. Она в лицо смеялась тем, кто называл сельское хозяйство непомерным трудом, и говаривала: «Это вы ещё не пытались наготовить жрачку на сотни мужиков и увернуться от рук каждого из них, ходя мимо с бочонком пива или бараньей ногой».

Она постоянно сновала по дому, успевая и сор вынести, и кота погладить, и обед приготовить. Свёкр и свекровь, хоть и носили траур по погибшему сыну, не могли нарадоваться на Коди.

И потому за каждой трапезой говорили Эйре:

— Оставайся у нас столько, сколько хочешь, дорогая.

— Я думаю, мне надо в Арракис, — смущалась бывшая куртизанка.

— Нет-нет, не спеши. Воины Аана принесут в Рэйку долгожданный покой для простых людей, но сопротивление драконьих лордов велико, и прольётся немало крови. А у нас тихая гавань, — говаривал седой фермер Изингом. — Посмотри на наши дрожащие морщинистые руки, схаалитка. Если б не твоё усердие в служении твоему богу, давно бы мы передали хозяйство племяннику, и жили б в собственном доме в углу, как гости. Но ты привела к нам Коди — и теперь мы можем спокойно дожить свою старость.

«Только трудолюбие Коди — её заслуга, а не моя», — думала Эйра и смущённо жевала козий сыр.

— Паладины Аана, конечно, воины в белом, — сказала она осторожно. — Но, если они будут тут, бояться их надлежит не менее обычных солдат.

— У нас столько раз квартировались бандиты Зверобоя, что нам ничего не страшно, — отмахнулся её пожилой собеседник.

— Конец им всем скоро, конец, — с воодушевлением поддерживала его супруга.

— Верно, дорогая. Сами себя изжили уже, — бормотал старик. — Детей у них больше не рождается. Почти. Ну, маргот, конечно, родился как-то; да сам уже продолжить род не может. И другие тоже: Гиадринги, Нуоринги… все прокляты рождением дочерей. А наш диатр-то, ясное солнце? У него вообще один сын, да и тот не рыжий, не статный, и вообще, говорят, не его.

— Иерофант Эверетт сам от крови доа, он младший сын самого ди Леммарта Манаара, — со знанием дела добавляла старушка. — И нашему диатру дядюшка. Но даже он уже понял: нельзя ходить под драконами, как в стародавние времена, когда люди ещё не умели сами высекать огонь.

— Да под лордами, которые детей заделывать разучились!

Эйра слушала их вполуха. У неё на уме была недавняя ситуация, которая произошла, когда она покидала Брезар.

Она уехала из «Дома Культуры» одним днём. Ей до сих пор было немного стыдно за это. Но она сказала Грации, что не может больше быть шлюхой.

— Моё призвание — упокаивать неупокоенных, слушать неуслышанных, вспоминать забытых — а не развлекать жестокосердых мужиков! — выкрикнула она. — И ты об этом знала!

Теперь она думала, что следовало сказать иначе, помягче. Грация не заслужила подобной неблагодарности.

Но всё же без тех слов маргота и без случившегося с Трепетной Эйра, может, ещё долго не решилась бы уйти. А так она заплатила за место в телеге у торговца, что ехал в Кирабо, и, расспросив его об Изингомах, обеспечила себе спокойное путешествие до дома Коди.

О замужестве за мертвецом судачили во всех окрестных деревнях. Это была практика, которую можно было считать оккультной, если б не постоянное напоминание о том, что источник ей — один из Троих. Даже в спокойные времена схаалиты были не в особом почёте; их, может, и не обижали, но уважать их и целовать им руки, как аанитским священникам, в голову не приходило никому.

Тем не менее, всякий знал: час Схаала настанет для каждого. И даже если деяния Бога Горя пугают, о нём надлежит помнить.

«Мне давно следовало покинуть Брезар», — думала Эйра. — «Пускай здесь тоже разбойники за каждым поворотом, но тут куда просторнее, не воняет и не душат тесные стены улиц».

С мужем Коди, которого та ласково называла «Вольк», ей тоже удалось пообщаться. В новолуние, когда грань меж мирами стиралась, Эйра задумала поставить отстояться воды для поганого зелья — далеко, за колодцем — а потом отправилась в хозяйство, чтобы порадовать Коди долгожданным воссоединением с супругом. Она пожевала змееголовника. И, явившись в спальню Коди, села на кровать рядом с его черепом.

«Жрица!» — воскликнул призрачный голос в её разуме. — «Ах, если б я мог ей ответить, как отвечаю тебе! Я бы говорил ей каждый день, как люблю её! Скажи ей за меня: люблю тебя…»

Эйра вздохнула, скрестив пальцы на коленях, и передала трепетно ожидающей Коди:

— Он говорит, что очень любит тебя.

— И я его тоже, скажи ему! — блестя слезами в глазах, воскликнула девушка.

«Бедняжка, если б ты знала», — думала Эйра. — «Это твой Вольк, но не совсем. Лишь та его часть, что удерживает его на этом свете. Он не упокоен — но благодаря тому, что память о тебе держит его здесь, ты всегда будешь для него единственной».