Бронзовая Жница

19. Не одни похороны

Тем же вечером скончался отмучившийся марпринц Каскар Астралинг. Леди Ланита и юный Вранальг проводили его к Схаалу, до последнего вздоха пребывая у его мокрой от пота постели. Иерарх Сафар отпустил душу благородного марпринца — и вознёс молитвы Богу Горя самостоятельно, не позвав схаалитку. Однако та и без этого больше не появилась в особняке.

Беспорядки переросли в настоящий мятеж, и до самого утра кровь текла по улицам Брезы. Лишь когда Вранг объявил о том, что принимает наследство за братом и по праву Тарцеваля становится хозяином города, волнение поутихло. То ли людей успокоило, что это брат Мора; то ли предопределённость подавила их бунтарский дух; но до полудня мечи напились крови и вернулись в ножны. Сотни трупов остались на улицах кормом для ошалевших от счастья бездомных псов.

Тело марпринца Каскара было помещено в гроб и в холод погреба. Отбыть сразу чета Тарцевалей не могла. Предстояло решить множество вопросов, и они планировали сделать это за несколько дней.

Во-первых, доахар Миссар отпустил Наали. Тот огласил всю Брезу обиженным кличем, но покинул семейство, с которым жил с рождения, и улетел. Однако не на восток; насколько Миссар мог судить, зелёный дракон отправился к Хаурам. И Миссар тогда подумал мрачно, что плоды его трудов — сведения Наали и Рубрала — достанутся тем, кто не принимал в этом никакого участия. Особенно если они дадут потомство в окрестностях Хараана на радость своим ушлым хозяевам.

Во-вторых, новый маргот Вранг Тарцеваль отправил прошение короне с просьбой передать Тарцевалям титул марпринца за неимением кого-либо из рода Астралингов, кроме Ланиты, которая уже была его женой. Таким образом Вранг мог приблизиться к обществу старого диатра Леонгеля.

В-третьих, Вранг и Ланита взялись наводить порядок в Брезе. Для этого Вранг решил сперва зачистить всех тех, кто был верен Мораю. Законники под руководством сенешаля Астралингов вызывали на ковёр одного за другим мелких нобелей, канцеляристов и влиятельных лиц города.

— Казнить. Казнить. Казнить, — безо всякого интереса к деталям повторял Вранг снова и снова.

Однако его зубы обломались о генерала Шабаку.

— Я верно служил роду Тарцевалей, — возмутился лысый рыцарь с пышными пшеничными усами. — И не принимаю вашего приговора. Вы путаете верность человеку с верностью долгу, и я не позволю так обойтись со мной.

Вранг сдвинул брови. Он сидел на резном стуле, на котором раньше восседал Морай, и ему было жёстко и неудобно. Но в основном из-за саднящей боли в месте отнятой руки. Однако он не мог показать слабости перед сыном, который тоже присутствовал на вынесении приговоров в обнимку с Нобилардом, мечом Каскара. Мальчику предстояло научиться, как вести дела.

Ланита стояла рядом — всегда. Она поддерживала всякое решение супруга и ревностно отыскивала ему аргументы поддержки. В её сине-зелёных глазах пылало злое пламя. Она была готова наказывать Брезу снова и снова за то, что та отняла дорогих её сердцу отца и брата.

Голубка из Арракиса в душе была настоящим альтарским беркутом.

— Вы служили мятежнику и преступнику, — немного подумав, сказал Вранг генералу.

— Это был законный глава вашего рода, маргот.

— В ваших глазах — да. Но в глазах всей Альтары и нашего суверена — нет. По закону вы отвечаете за то, что служите тому, кого собственный сюзерен признал мятежником. Вы должны были дезертировать и явиться к марпринцу Каскару, а не воевать.

— И как, по-вашему, должен претворяться этот чудовищный закон? — весь раскраснелся генерал. — Я ещё ладно, но люди тёмные, что выросли, служа Мораю, и иной правды не знали? Как будет неразумный простолюдин судить о законности?

— Вы ещё и оспариваете предписания диатрийской короны, генерал? Считаете их несправедливыми?

— Считаю их невыполнимыми, маргот.

Вранг фыркнул.

— Я тоже не всем доволен, но я их знаю, — сказал он. — И исполняю. Казнить!

Генерала увели. Но его полки подняли бунт. Тогда Вранг велел разделаться и с полками — благо, Воинство Веры охотно помогало ему наводить порядок в Городе Душегубов. Уже после он получил протестующее письмо от сына генерала Шабаки, сэра Лионая, но ему ничего не оставалось, кроме как поручить секретарям отослать обратно дежурное: «Приговор уже вынесен именем закона и именем Аана».

Ушлого купца Мавлюда не нашли. Сенешаль Шакурх тоже, судя по всему, отсутствовал в Брезе; из свидетельств слуг удалось выяснить, что он отправился в Гангрию. Бандита Зверобоя убили возле Таффеита вместе с внушительной частью его шайки. Исмирот Хаур же имел все шансы уйти от правосудия, ибо затесался к ополчению из Арракиса. Но до странности точный донос указал на него, и его обнаружили там, где не нашли бы и с собаками — у выгребных ям полураспущенного крестьянского полка. Так что он был передан сразу паладинам Воинства Веры, где его постригли и заставили принести клятвы во искупление совершённых преступлений.

Ну а Дурика, как и прочих, так же швырнули на ковёр перед Врангом.

— Казнить, — размеренно повторил тот.

— Эй-ей! — возмутился шут и вскочил, звеня бубенчиками. — Я вам что, канцлер какой-то, чтоб меня казнить? Я самый что ни на есть потомственный шут!

— Он смешной, — шепнула Ланита.

— Нет, — негромко отозвался Вранг и убрал со взмокшего лба свои враново-седые волосы. — Он был одним из ключевых сторонников Мора в городе, и влияние его было невероятно велико. Его место на виселице.

— Напрасно вы так суровы, маргот, — сдвинул свои густые брови Дурик. — Жестокостью берутся троны и надеваются короны, но удерживаются они уговорами и договорами.

— Не придворный дурак будет меня учить править, — отрезал Вранг. Про себя, впрочем, он посетовал, что за всё время альтарской войны он сам не имел возможности проявить себя как правитель — в отличие от этого лицедея в цветных одеждах.

— Придворный дурак здесь один вы, — с лёгкостью сказал ему Дурик.

— Отрежьте ему язык перед казнью, чтобы приятнее умиралось, — распорядился Вранг.

Однако и тут ему попытались помешать.

— Папенька, это же всего лишь местный комедиант, — неловко вмешался Вранальг. — Он мог многое слышать при дворе, и вместо того, чтобы с ним так…

— О да, послушайте мальчика, послушайте! — просияли чёрные мышиные глаза Дурика. — Настанет день, и голос его будет единственным голосом разума — лучше послушайте сейчас.

Тогда Вранг рассвирепел, ударил сына тростью и рявкнул:

— Убирайся к себе, щенок! А вы — чего стоите? Я же велел увести этого кривляку и отрезать ему язык!

На этом закончилась история законотворчества Дурика. Однако гвардия недооценила шута. По слухам, в сопровождение субтильному паяцу выдали всего одного конвоира; когда тот вёл его по улице к тюрьме, Дурик спросил у него:

— Солдат, ответь осуждённому: видят ли человеческие глаза прямо то, что между ними находится — начало носа?

Солдат свёл глаза, а шут возьми и воткни ему кинжал между них, что выхватил из сапога. И бежал через курятник. Как его упустили — так и осталось загадкой. Но при дворе шептались, что помогла ему нечистая сила.

Четвёртым пунктом были регулярные армии маргота. Их Вранг прибрал к рукам. Он установил своих рыцарей главами подразделений в мечах Мора, а лучших из чёрной гвардии Морая — Перстов Мора — тоже всех отправил на эшафот.

Казалось бы, город должен был опустеть. Но жизнь продолжалась, и прибывший ко двору нобель Куолли занял должность городского канцлера.

— Я всегда поддерживал вас и Мальтару, маргот, — поклонившись, изрёк нобель. Ему приближался пятый десяток, но он был полон сил: темноволосый, с аккуратно стриженной бородой и зоркими глазами.

«Мальтара наворотила дел», — подумал Вранг. Отрезанная рука саднила, призрачной болью и попытками шевельнуться доводя его до безумия. И всё же он силился мыслить здраво. — «Однако у неё могучие союзники. Пока она прячется, словно сточная крыса, где-нибудь в окрестностях Арракиса, союзники эти перейдут ко мне».

Нобель располагал связями со всеми противниками Морая — бандитами и контрабандистами — и Вранг позволил ему закрепиться в городе, чтобы вернуть своё прежнее влияние.

Новый маргот собирался править в рамках закона. Но там, где закон не мог отследить теневой сбыт, лежали большие прибыли — это знал всякий лорд. И брезговать этим не стал бы.

Вместе с Куолли в Брезе торговля возобновилась буквально два дня спустя после казни. Вновь открылись лавки. Зашумели зазывалы, крича: «Лучшее из Маята, никаких наказаний за покупку от Куолли!» И улицы наполнились гружёными воловьими подводами.

Вранг много лет готовился к началу своего правления. У него была задуманная стратегия. Для виду он во всём соглашался с Иерархом Сафаром; а тот, в свою очередь, был его главным защитником в период нестабильности, когда альтарская знать выказывала недовольство. Так Вранг перед ним играл святошу, перед новыми подданными — деспота, а перед самим собой — нового Морая.

Одно их отличало: отношение к драконам. Вранг не собирался перечить законам Конгломерата, идя против церкви ради огненных зверей. Но про красно-зелёного дракона он не забыл.

«Кто будет знать, что держит Мвеная в Долине Смерти — его на то желание или же тайные подачки?» — здраво рассудил он. И потому втайне отослал сэра Миссара в долину — искать, где гнездуется крылатый хищник.

Казна, которую сколотил Морай на работорговле, контрабанде и грабежах, стала настоящим спасением для Альтары. Деньги пошли на строительство, армию и налаживание торговых путей.

Впрочем, пришлось сразу же заложить немалую часть средств в постройку нового триконха и обеспечение жречества жалованьем и компенсациями. К счастью, Иерарх Сафар согласился, что подобного достойны лишь ааниты — кои проливали за Брезу свою кровь — а прочим, схаалитам и разгалитам, так и полагается оставаться странствующими нищими. В парадигме их богов — или просто потому, что ни Сафару, ни Врангу не было выгодно обеспечивать всех.

Вранг вертелся, как уж, меж собственными интересами, интересами новой знати и Иерарха; но у него получалось. Ланита помогала ему во всём.

Одно омрачало его — её чрезвычайное усердие. Она будто чувствовала, что должна бросить всю себя на дела супруга.

Иначе супруг мог перестать закрывать глаза на некоторые её проступки.

«Я потерял брата, и мне больше нечего страшиться» — потирая лоб левой рукой, думал Вранг. — «Она потеряла брата — и страх для неё теперь только начинается. Больше никто не будет защищать её».

От одной этой мысли странная усмешка возникала на лице, и линия рта косила влево.

На третий вечер после казни он сидел за столом, заваленным письмами, и при дрожащем свете свеч пытался выписать хоть пару ответов на запросы и послания.

Его хватило ненадолго. В конце концов он скривил лицо и отшвырнул перо. Правая рука была у него ведущей; теперь он остался с левой, и ему приходилось учиться писать заново.

Он и так ненавидел уроки чистописания, а теперь ещё и это!

«Я буду твоей десницей», — всегда заверяла его Ланита. Но сейчас ему не хотелось видеть её.